Всплеск в тишине (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович

— Отдать всех палачу, кроме Рашида, — одними губами сказал Заморин, — они должны остаться в живых. Я хочу знать, сколько ещё в моей сокровищнице лежит фальшивок.

Стража мгновенно схватила всех и несмотря на их мольбы и просьбы разобраться в ситуации, утащили прочь. Правитель сидел с ровной спиной и закрытыми глазами пару минут, и все в зале боялись произнести хоть слово.

— Аудиенция закончена, — наконец произнёс он, — я жду вас завтра, а в извинение о потраченном времени, все, кто хотел поговорить со мной сегодня, получат богатые подарки.

Народ стал расходиться, обсуждая произошедшее, а меня остановил его взгляд.

— Тебя Витале, я прошу остаться.

Вскоре в зале кроме пятидесяти человек его сановников, и конечно же гвардии, а также моих офицеров, не осталось никого.

Он ещё сильнее выпрямил спину.

— Палачи сделают свою работу, но даже без этого я понимаю, что меня все эти годы обманывали, наживаясь на продажах поддельных камней за полную цену, — спокойно сказал он, с каменным лицом, — придётся проверить всё, не только рубины.

— Могу лишь сказать, что не хотел причинить вам эту боль специально, — я пожал плечами, видя, что он замолчал, — они хотели обмануть меня.

— Прости, но сегодня мне придётся с тобой проститься, но дай слово, что не уйдёшь из Каликута, не встретившись со мной через пару дней, когда расследование будет завершено, — попросил он, — я всё ещё хочу выслушать твой рассказ о других землях.

— Обещаю о великий Заморин, — склонил я голову.

— Тогда можешь выбрать себе любую девушку, или десяток, из моего гостевого гарема, — он посмотрел мне прямо в глаза, — они скрасят тебе время ожидания.

— Благодарю, но это излишне, великий Заморин, — я встал и поклонился ему, — мне достаточно будет молитв.

Он покачал головой и жестом отпустил меня. Когда мы шли по дворцовому саду, я с усмешкой спросил у военачальника.

— Ну что, сеньор Бароцци, вы всё ещё напираете на то, что зря я лезу всегда в чужие дела?

Он нахмурился, и тихо ответил.

— Я понял только то сеньор Витале, что я старый дурак, который пытается давать советы человеку, мысли и поступки которого летают так высоко, что до них не дотянуться простому человеку, вроде меня. Простите, я снова был неправ.

— Ничего сеньор Бароцци, — я похлопал его по плечу, — все мы с вами просто люди, которые могут ошибаться.

Он обменялся странными взглядами с Марко, и недоверчиво хмыкнул.

***

— Сеньор Витале! Сеньор Витале! — ночью меня разбудил голос и потряхивание за плечо. С большим нежеланием открыв глаза, я увидел опять рядом с кроватью капитана со свечой в руках.

— Ну что опять, сеньор Джакопо, — спросил я недовольно, — замечу, что у вас это становится дурной привычкой!

— Это да, — хмыкнул он, — но только в этот раз, не я этому причина.

Я приподнялся с кровати, убирая руку одной из близняшек со своего живота.

— А кто?

— Выйдите на палубу, — попросил он.

Шепча тихие ругательства, я оделся и пошёл за ним, поднявшись наверх. Челюсть упала вниз, когда я увидел, что весь берег, справа от пристани, куда хватало глаз, была покрыта святящимися огнями факелов.

— Что это? — я повернулся к нему, — какой-то местный обряд?

— Сильно в этом сомневаюсь, — хмыкнул он, — прислушайтесь.

Я последовал его просьбе, и вскоре услышал, как по воде разноситься:

— «Витале!».

— Где-то я уже это видел и слышал, — иронично сказал капитан, лукаво посматривая на меня.

Я выругался, посмотрел на луну, до конца ночи было ещё несколько часов, затем буркнув на ходу:

— Готовьте лодку

Отправился обратно в каюту, переодеваться.

Глава 14

Когда я прибыл на берег, то первыми, кто меня встретили, были знакомые лица: Кэйлаш и ещё один человек, держащий на вытянутых руках подаренный мной прошлый раз Евангелие.

— Господин Витале! Вы услышали наш зов! — она с горящими от фанатичного блеска глазами, упала передо мной на колени, следом за ней тысячи, десятки тысяч людей проделали то же самое.

— Как дела, дитя моё? — я положил руку ей на голову, несмотря на то, что она была в отличие от прошлого раза, грязна, вонюча, а в волосах, как я с брезгливостью увидел, копошились вши.

— Мы, с моим братом и нашими последователями несём свет истинной веры везде, где только можем, — прошептала она, крестясь несколько раз, и я её благословил в ответ.

— Это благое дело, дочь моя, — ответил я, — только почему тело твоё нечисто? Почему так бедно одета?

Она уронила лицо на ладони, зарыдав.

— Говори, поделись со мной горем, дитя моё, — спросил я на санскрите, чтобы это слышали все присутствующие, которые молчали, но периодически крестились.

— Заморин, когда нас стало много, издал указ, запрещающий проповедовать новую религию, — призналась она, — с этих пор, жизни всех, кто приходил в деревни со словом Божьим, были под угрозой жестокой смерти. Простите, что не пришли к вам в первый же день, но мне нужно было собрать как можно больше людей, чтобы среди них, не заметили нас.

— Не кори себя, — я покачал головой, — ты всё сделала верно, Господь не одобрил бы, если бы ты принесла себя в жертву, просто ради встречи со мной.

— Да? — она с радостью посмотрела на меня, и в глазах снова зажглись фанатичные огни, — расскажите ещё, господин Витале! Мы все пришли послушать вас, так же как это было впервые, когда свет веры, словно огнём, обжог наши сердца!

— Для вас, не господин, а брат Витале, — скромно ответил я, — тем, кто терпит лишения за свою веру, всем вам я родной брат.

Люди закричали от радости, передавая мои слова дальше, и словно морская волна, человеческие голоса раздались в ночи так громко, что стали похожи на небольшой шторм.

— Давайте, я тогда расскажу вам, как несли свою веру иудеи, в то время, когда римляне их преследовали, насиловали, убивали. Тогда вы поймёте, что не одни, у кого была такая же тяжёлая ноша на плечах.

Настроив с помощью симбионта голосовые связки, я стал на санскрите, который знал пусть не так идеально, как арабский, из-за малой практики на нём, рассказывать истории и притчи, а также объяснять, как важно нести веру, несмотря на то, что однажды хочется сдаться и опустить руки.

Проповедь затянулась до самого утра, люди не хотели расходиться даже тогда, когда солнце уже ярко осветило горизонт. Мне пришлось напоминать им, что, если появится стража, они все пострадают, а Бог точно будет против этого. Только после этих слов, они, крестясь и кланяясь стали расходиться. Я поймал за руку Кэйлаш.

— Через три дня, ночью, встретимся на этом же месте, одни. Не нужно больше приводить людей, это опасно для них. Я не хочу, чтобы из-за встречи со мной кто-либо пострадал от Заморина.

— Многие будут против брат, — зарыдала она, прикасаясь губами к перстню легата, — они готовы слушать вас, каждую ночь!

— Кэйлаш, — я поднял её лицо за подбородок, — души людей нужны Богу, но не ценой их смерти, ещё и от рук неверных.

— Я поняла брат, — она перекрестилась, — поговорю со старейшинами и попробую их уговорить.

— Если они хотят, я только для них проведу проповеди и отвечу на интересующие их вопросы, а они могут записать или запомнить, чтобы передать дальше, — предложил я вариант, и она, горячо кивая, пообещала всё это обсудить со старшими селений и родов, ставших христианами.

Благословив её, я отправился к морю, где снял с себя рясу и искупался, смывая грязь, только после этого вернулся на лодку и стараясь не обращать на восхищённые взгляды простых моряков, отправился на корабль. Проповеди — это конечно хорошо и богоугодно, но вначале мне нужно было выспаться после нервного и тяжёлого дня.

***

— Сеньор Витале! Сеньор Витале! — сквозь сон услышал я голос, который начал меня почему-то бесить.