А жизнь была совсем хорошая (сборник) - Мария Метлицкая

– Ну, про зрелый возраст вы, извините, загнули, – улыбнулся Андрей.

– Для детских инфекций – зрелый, – упрямо повторила врачиха. – А вы, кстати, успели переболеть? – Она строго посмотрела на шутника.

– Успел, – вздохнул тот, – я все успел, видите ли.

– Ну, это вам так кажется. – Врачиха встала с табуретки и попыталась утешить больную: – Не плачь, девочка. Все еще будет в твоей жизни – и реки, и моря.

– И океаны, – кивнул Андрей.

Врачиха строго посмотрела на остряка и покачала головой.

– Дай-то бог. Если что – вызывайте!

Марина плакала. Как же она плакала! Как жалела себя, приговаривая, что она невезучая, нелепая, прóклятая просто. Вот чтобы так не повезло! Нет, ну ведь это надо. Не просто сопли, кашель или даже сломанная рука. Дурацкая детская ветрянка! Лицо и тело в прыщах, которые к тому же еще немилосердно чешутся – просто руки надо связывать! И надо их мазать мерзкой «бриллиантовой зеленью», зеленкой, проще говоря. Андрей все хихикал по поводу бриллиантовой зелени:

– Бриллиантово-зеленая ты моя!

Очень смешно! И эта пятнистая физиономия – вместо гладкого, шоколадного загара. Ровной персиковой кожи. Выгоревших, с льняным оттенком, волос. Нового купальника, специально для поездки сшитого разноцветного сарафана на тонких лямочках, открывающего смуглые плечи и упругую грудь!

Помятая, мокрая от пота и слез простыня в зеленых разводах. Душная комната, крики жильцов и хозяев, запах баллонного газа и подгоревшего масла с кухни.

И время! Тянущееся сейчас, без моря и ресторанов, вечернего променада по набережной, неистощимых бесконечных ночных ласк, так издевательски медленно, так неспешно и томительно… За что это ей? За ее грех? За то, что без памяти влюбилась? Совсем потеряла свою бедную голову? Связалась с «не своим» мужчиной?

Но его-то грех, если разобраться, куда больше. Он, и только он, «виновник» всей этой истории. Это он соблазнил «невинное дитя» – его, между прочим, слова. А дурацкая ветрянка у нее!

Вот и съездили, отдохнули. Оторвали счастья, нечего сказать. Украли… У судьбы.

Нет! Это у них все украли. Вот как получается.

А Андрей все шутил. Все ему шуточки. Марина стала раздражаться. А кто бы не стал?

Он аккуратно макал спичку с ваткой в пузырек с зеленкой и мазал гнойнички.

– На спину! – командовал он. – Я написал на твоей попе «любимая». Не возражаешь? – продолжал он веселиться.

Она злилась и снова начинала плакать.

– Издеваешься! – кричала она. – Конечно, тебе смешно. И вообще, все это страшно весело!

Он удивлялся:

– Ну, не вешаться же по такому поводу. Или тебе бы больше понравилось, чтобы я лег у твоей кровати на пол и рыдал вместе с тобой?

Кстати, спал он теперь на старой, невыносимо скрипучей раскладушке, выданной сердобольной хозяйкой.

Нет. Ей не хотелось, чтобы он лег рядом и рыдал. Разумеется, нет. Но и повода для веселья она как-то не находила. И поэтому обижалась.

А он все никак не успокаивался.

– Нет, ты только представь! – веселился он. – Приезжаю в Москву и рассказываю Толику – вырвался с любимой на две недели на море, а ее свалила – что бы ты думал? Страшная болезнь – ветрянка называется. И лежит моя любимая – нервная, дерганая, злющая, в зеленых пятнах и проклинает меня. И ненавидит все на свете. Класс, правда? Оторвался, нечего сказать!

Марина отворачивалась к стенке и опять злилась и плакала. А однажды не выдержала и бросила сквозь зубы:

– Дурак или прикидываешься?

Он пожал плечами.

– А раньше тебе это нравилось.

Потом ему пришла в голову мысль:

– А ведь это моя бывшая колдует. Как пить дать! Не хочет нашего с тобой счастья. Увы, не хочет.

Хотелось выкрикнуть: «А вот жена твоя меня совсем не волнует!» Или еще покруче: «Да катись ты к ней, к своей бывшей! Она у тебя ангел просто! Святая женщина!» Сдержалась. А ведь придраться было не к чему – ну, кроме его дурацких шуток. Прыгал вокруг нее, то чай, то компот. Приносил из шашлычной теплый шашлык, завернутый в тонкую лепешку подмокшего лаваша. Стирал белье – ее личное и постельное, зелено-пятнистое. Чистил груши, вырезал арбузную мякоть. Успокаивал, шутил, гладил по голове:

– Ты ребенок. И болезнь у тебя ребеночья. Словно дочка моя маленькая!

Хозяйка качала головой.

– Заботливый он у тебя. Аж завидки берут! Мой мне стакан воды за всю жизнь не поднес, – и она бросала горькое: – Тьфу! Сволочь проклятая! Всю жизнь только нервы мотал. А твой…

Марина не отвечала. «Мой» – это сильно преувеличено», – думалось ей.

Много о чем она тогда думала. Особенно когда Андрей убегал на пляж – коротенько, правда, на часик: «Купнуться два раза и – к тебе, моя радость! Позволишь?»

Она позволяла. Одной было даже лучше. Без его «милых» шуточек, которые раздражали все больше и больше.

Теперь у нее была новая кличка – «ягуар». Это, понятно, из-за ее зеленой пятнистости. «И оттого, что рычишь на меня, как хищный зверь», – объяснял он. И ей опять было не смешно.

Хотя все понимала, не дура – ведет он себя правильно, в тоску не впадает, ситуацию из трагической (по ее мнению) пытается перевести в трагикомическую. Подумала – ведь если бы ей такое рассказали, она бы точно повеселилась. Вот подумать только – собирались полюбовнички целый год на море, планы строили, мечтали. А вышло… может, правда – бог не Тимошка? За грехи карает?

Хотя нет. Вот при чем тут бог! Ни в какого бога она, разумеется, не верила. А просто вынесла приговор – несчастливая она и невезучая. Все. И не хотелось быть ни ягуаром, ни бриллиантово-зеленой. Хотелось быть… Самой любимой и самой красивой.

Через неделю новые высыпания, слава богу, появляться перестали. А вот зеленку поди смой. Особенно когда под душем не была черт-те сколько дней. Воду врач запретила категорически.

– Только не чешись! – кричал Андрей. – И не сдирай бога ради. Жди, пока само отвалится. Если сдерешь корку, навсегда останется ямка. Рытвина останется. Отметина. Слышишь, навсегда! На всю жизнь. И будешь рябая, как девка Маланья. Вот кто тебя замуж тогда возьмет, кроме меня? А я, знаешь, не лучший вариант. Уж ты мне поверь. – И все это с очень серьезным лицом. Только в глазах черти скачут.

– А я замуж не собираюсь, – серьезно ответила Марина. – А уж за тебя – тем более.

– Пренебрегаешь, значит, – кивнул он, – не подхожу, выходит. Мордой не вышел, так сказать.

Она села на кровати и обняла коленки руками.

– Ага, – почему-то радостно подтвердила она, – не подходишь. Вот замуж за тебя точно – никогда!

– Ну и слава богу! – облегченно вздохнул Андрей. – Мне, знаешь ли, такая тоже не нужна. Злющая, вредная, пятнистая и к тому же ветреная. На море – с одним, замуж – за другого.

Она кивала – все правильно. На море – с одним, а вот замуж – за другого. Серьезного. Не за такого вот весельчака. Семейная жизнь, знаете ли… Там все серьезно. Не до веселья и прибауток. Все рассчитать, все прикинуть. Чтоб разумно и с холодной головой. А вам, господин хороший, – в клоуны. И зарабатывать будете на репризах куда больше, думаю, чем на своем Мосфильме. В цирк! Туда вам и дорога.

Он сидел на табуретке, курил и с вниманием, слишком серьезным для него, словно впервые, ее разглядывал.

– Умница, – кивнул он, – все понимаешь про жизнь. Умна не по годам просто. А как же любовь, детка? Что будем делать с ней?

– С ней? – продолжала паясничать Марина. – Вот ведь вопрос. Ну просто вопрос вопросов, знаете ли!

Андрей

Со второй женой он разошелся чуть больше года назад. Причин – видимых – для окружающих не было. Причины знали только они двое. Точнее – причину, и обсуждать ее просто не имело никакого смысла. Ольга была умна, и от этого что-то было совсем легко, а что-то определенно тяжелее.

Она все понимала – пожалуй, с самого начала их так называемого романа. Сложно все было, сложно. После развода с первой женой, Жанной, Андрей долго маялся один – почти шесть лет. Хотя какой там «один»! Вот уж смешно, ей-богу. Первый развод, кровавый, нервный, «традиционный» такой, надолго отбил желание создавать следующую семью. Гулял он и отрывался, что называется, в полный рост. Вереница любовниц, подружек, случайных попутчиц была бесконечной, такой обширной и беспокойной, что он просто устал. И тут Ольга. Ему тогда показалось, что это именно то, о чем он мечтал всегда, всю свою дурацкую жизнь. Да-да, именно так – милая, интеллигентная, вполне хорошенькая, чуть перезрелая и чуть «засидевшаяся» женщина. Не юная, но и не искушенная в любовных делах – это было очевидно. Недавно с трудом выкарабкавшаяся из тяжелого и нудного романа с каким-то маменькиным сынком, где абсолютно все было категорически бесперспективно.

Квартира на Старом Арбате, в Староконюшенном. Столовая с овальным дубовым столом под тяжелой скатертью и абажуром (наследство от прабабушки). Суп подавался в супнице («Нет, мы не аристократы, – оправдывалась она, – просто… Так привыкли»). Салфетки были только полотняные – бумажных не признавали. Бульон подавали в бульонницах – больших чашках с подставками. В квартире, кроме Ольги, проживали отец (переводчик немецкой поэзии), мать (тоже филолог) и старенькая бабуля, полуслепая, но крепко держащая хозяйство семьи в худеньких, всегда дрожавших руках.