Лёха - Николай Берг

После привала идти стало ненамного легче. Удивляясь двужильности спутников, Лёха с трудом управлялся со своей проклятой канистрой. Ему с трудом удавалось держать тот же темп ходьбы, что и им. Еще и под ноги надо смотреть, по лесу идти — не так и просто. Да еще с грузом. Семёнов спереди несколько раз недовольно шикал и смотрел, обернувшись, такими страшными глазами, что даже замотавшийся Лёха успевал замечать, несмотря на струйки пота, заливавшие ему глаза, но ничего не поделаешь, шума они производили изрядно. Пару раз и Петров брякал то ли канистрой о приклад, то ли еще обо что, пыхтели все, разумеется.

Шедшие впереди остановились так резко, что Лёха ткнулся разгоряченным лицом в тощий вещмешок шедшего впереди Жанаева.

— Ну чего там? — спросил Лёха шепотом.

— Тсс! На дорогу вышли! — так же шепотом отозвался Петров, вертя головой во все стороны. Точно так же прислушивался стоявший впереди Семёнов. Через жиденькие кустики видно было желтовато–коричневое полотно обычной лесной дорожки, не шибко‑то и езженное.

— Сейчас шустро через дорогу — и в кусты на той стороне. Не отставать! — шепнул Семёнов и мелкими шажками заспешил на ту сторону. За ним так же дернул и Петров и Жанаев. Лёха постарался не отставать. Канистры глухо булькали на бегу, слышалось тяжелое дыхание и топот ног по убитой дороге. Вроде и не широкая дорожка, а показалось, что стометровку пробежал, благо со школы так себя больше и не мучал. Радовало, что вроде как большую часть пути уже прошли. Наверное. Очень хотелось в это верить. А там — самое главное можно будет избавиться от этой тяжеленной канистры и идти снова налегке.

Проскочили жидкий кустарник на той стороне дорожки, дальше была вроде небольшая полянка, как мельком заметил, глянув вбок Лёха, и тут он снова впечатался взмокшей физиономией в жесткий рюкзак Жанаева. Хотел спросить опять — с чего это встали, и тут Петров уронил обе канистры, бухнувшиеся гулко оземь и вертко дернулся в сторону, хватаясь за висевшую за спиной винтовку. Жанаев прянул назад с такой силой, что сбил Лёху с ног, а шедший впереди с некоторым отрывом Семёнов, полуприсев, поставил канистры и очень медленно стал выпрямляться. Лёха обалдело вытаращил глаза и тут же оглох. Из ранца Петрова, который корячился с зацепившейся за что‑то винтовкой, полетели какие‑то клочья, показавшиеся почему‑то Лёхе голубыми и красными, токарь странно изогнулся назад, словно решив с разгону встать на мостик, но вместо этого просто упал, воткнувшись головой в землю, как‑то судорожно вытянулся и успокоился, распластался.

Не очень понимая, что происходит, Лёха оторопело глядел из — под навалившегося на него азиата на то, как быстро менялось все на полянке. Семёнов уже стоял с высоко поднятыми руками и рядом с ним возникло двое, выскочивших как чертик из табакерки, людей в странно знакомой одежде, точно такую же пятнистую камуфляжную куртку таскал таджик–дворник, убиравший в подъезде, где Лёха жил. А на полянку выскакивали еще и еще люди — с десяток. Один такой, молодой с непонятным, блестящим, словно игрушечным автоматиком в руках моментом подскочил к лежащим, ловко пнул Жанаева, негромко, но очень веско велел:

- Stehe auf!

И дернул нетерпеливо стволом.

Жанаев как зачарованный уставился в дырочку — маленькую, черную дырочку в торце блестящего невсамделишнего дырчатого кожуха автоматика и стал неуклюже подниматься — сначала на четвереньки, потом во весь рост. Так же очумело встал и Лёха. Он понимал, что нарвались на немцев, что, получается — попали всерьез, теперь они в плену, но как‑то это все было отстраненно и страх, написанный на физиономии Жанаева, казался Лёхе неуместным что ли. Да впрочем, все было странным. Словно во сне. Словно и не с ним. Словно можно зажмуриться — и все это исчезнет.

И Лёха зажмурился. Но и с закрытыми глазами слушал веселый галдеж немцев на полянке, а когда почувствовал болезненный толчок в бок и глаза открыл — немцы никуда не исчезли. Тот, с блестящим автоматиком как раз и пихнул в бок Лёхи стволом. Лёха и сам не заметил, когда успел задрать обе руки, а немец определенно был недоволен тем, что кобура у Лёхи оказалась пустой. Ребятами эти немцы оказались ушлыми, пока Лёха хлопал глазами, один из них уже быстро обыскал его карманы, другие тем временем сдернули с бойцов винтовки, теперь обхлопывали их карманы ладонями, потрошили вещмешки. Без всякой брезгливости вывернули из простреленного ранца Петрова ворох бумажек, которые их явно заинтересовали. Стали шарить в прострелянном ранце, один из них брезгливо принялся вытирать окровавленную руку платком. Потом сдернул лямки с плеч убитого, отчего мертвый Петров внятно и громко словно бы вдохнул. Из вытряхнутого ранца на травку вывалился нехитрый скарб красноармейца. Немец пошурудил носком сапога в окровавленных тряпках — портянках, измазал и сапог, а из всего шмотья подобрал бритву, остро сверкнувшую под солнечным лучом. Лёха отстраненно отметил, что немцы прибрали харчи у Семёнова, предварительно развернув тряпицу и понюхав сало. Оживленно обсудили половинку парашюта и тоже прибрали. Ремни поясные со всем добром с бойцов поснимали и бросили тут же. Азиату походя разбили нос, когда увидели, что он тащил в рюкзаке початый цинк с патронами. Груда уже поблекших за ночь, потерявших вчерашний задорный золотой блеск, потускневших патрончиков так и осталась валяться в траве, словно бесполезный клад. Лёхины патроны тоже из кармана перекочевали в траву. Себе патроны и винтовки немцы брать не стали. Навешано на них и так было много всякой всячины и тупо смотревший на немцев попаданец ломал себе голову — что это за разные сумки и футляры. Вроде как им положены были еще такие здоровые цилиндры из гофрированного металла, но у этих такого не было.

Тем временем замаравшийся солдат опять полез любопытствовать — на этот раз поочередно открывая канистры и нюхая горловины.

- Benzin! — определил он.

- Genau! — отозвался тот, что стоял рядом с Семёновым. Остальные весело загомонили, словно бы догадавшись о чем‑то, словно какую‑то загадку разгадали. Немец с нормальным автоматом, этим, как его - «Шмайссером» тем временем умело повынимал из всех винтовок, снятых с бойцов затворы, передал их худому рослому парню в пилотке с орлом и с винтовкой, тот кивнул и спрятал их в какую‑то торбу на боку. Остальные посовали взятое у пленных в свои ранцы. Опять побакланили на своем языке, но тут Лёха вовсе ничего из трескучих фраз, выдаваемых с пулеметной скоростью, не понял.

Парень в пилотке не торопясь, но споро, выдернул из ножен плоский штык и прищелкнул его к винтовке, отчего та сразу приобрела какой‑то жуткий и кровожадный вид. Немец же обращался с ней привычно, и было очевидно, что он штыком пользоваться умеет.

- Nimm! — кратко приказал он, пнув для наглядности стоящую рядом с ним канистру. Канистра гулко булькнула.

- Schnell! — нетерпеливо скомандовал парень.

Первым сообразил Жанаев, схватив стоявшие рядом с ним канистры. Немец кивнул поощрительно. Семёнов тоже ухватился за те канистры, что волок. Глядя на них и Лёха поднял свою. Тут же в зад ему прилетело что‑то очень больное, такого ощущать раньше не приходилось, аж слезы брызнули. Камуфлированные весело заржали, добротным таким лошадиным ржачем. Оглянувшись, Лёха догадался, что ему отвесил пендаля веснушчатый приземистый автоматчик. В исполнении подкованным сапогом получилось очень больно.

- Dieser Schelm aus Schlaraffia! — смеясь, выдал тот, у которого был игрушечный автоматик. Остальные опять захохотали.

— Хотят, чтобы мы все канитсры уволокли — догадался вслух Семёнов.

— Так если я еще одну возьму, все равно одна останется — жалобно возразил Лёха.

Тем временем веснушчатый поднял винтовки без затворов и свистнул, как собаке свистят. Взгляд у него был намекающий достаточно прозрачно.

— И винтовки хотят, чтобы мы тащили — опять же смекнул Семёнов. Хорошо, что догадался, потому как ждать немцы совсем не собирались, и, скорее всего, пленные получили бы еще пинков и затрещин, а так винтовки повесили на спину Лёхе, Семёнов содрал со своего поясного ремня подсумки, и захлестнул ремешком две канистры, не без труда подняв их себе на плечо, Жанаев так же сделал, использовав свой рюкзак, а Лёха получил на плечо свой ремень с теми же двумя канистрами.

— Кобуру подсунь под ремень, иначе спину надерешь — успел подсказать боец. Себе он подсунул под ремень подхваченные с земли чуни, на которые немцы не обратили особого внимания. И пленных погнали по дороге совсем не туда, куда они шли.

От тяжести у Лёхи глаза на лоб полезли, пот полил струями, да еще и конвоиры — а их было двое — долговязый со штыком и веснушчатый с «обычным» автоматом задали достаточно быстрый темп. Но он понимал, что ребятам, которые по очереди волокли седьмую канистру еще и тяжелее, чем ему. Дороги он не видел от натуги, солнце светило вовсю, и жарило по–летнему. Казалось, что вот сейчас он просто сдохнет, но ноги, хоть и подгибались, но несли его исправно, особенно когда Лёха убедился, что для пущего веселья конвоир колет штыком в задницу того, кто отстает. Оказалось, что пендаль все‑таки был не так болезненен, как постоянно повторяющиеся уколы.