Пять дней - Дуглас Кеннеди

— Дурацкая привычка — в школе мне все это говорили. И хотя учитель английского, готовивший к конкурсам команду, считал, что я могла бы быть капитаном…

— Значит, он был столь высокого мнения о ваших познаниях?

— Я никогда не считала себя слишком уж знающей, — не раздумывая, ответила я.

— Ни в чем?

Теперь я отвела взгляд, ответила не сразу:

— Пожалуй.

— Почему так?

— Вы задаете слишком много вопросов, сэр.

— Меня зовут Ричард, а много вопросов я задаю отчасти по профессиональной привычке, отчасти — из личного интереса.

— С чего это у вас ко мне интерес?

— Вы мне интересны.

Я покраснела. Ричард мгновенно это заметил и сам смутился:

— Я не хотел быть назойливым. И если я вас обидел…

— Не обидели. Вы просто старались быть со мной любезным.

— В самом деле?

— О, ради бога…

Нам принесли вино. Ричард поднял свой бокал и провозгласил тост:

— За Роже, Уэбстера, «Фанк и Вагналс», Оксфорд[21] и…

— Словарь синонимов… с которым я ложилась спать почти каждый вечер на протяжении всей своей учебы в старших классах.

— Полагаю, ваши родители этому не противились.

— Отец был математиком и предпочитал абстракцию конкретике. Поэтому ко всему, что касалось моей жизни, включая моего первого парня, он относился мило, с любовью и без интереса — не лез в душу.

— И кем был ваш первый парень?

— По-моему, такого вопроса нет в бланке страхования жизни.

— Я и не знал, что мы заполняем анкету страхуемого лица.

— Хорошее вино. «Пино нуар». Надо запомнить.

— То есть вы намекаете мне, что не станете рассказывать про своего первого парня?

— Именно.

— Что ж, не буду настаивать. Однако когда у вас проснулась любовь к словарю синонимов?

— Купила его в четырнадцать лет. Две недели откладывала деньги из того, что зарабатывала приходящей няней. Двадцать долларов. По тем временам это было довольно большое состояние. Но словарь того стоил.

— За что вы его так ценили?

— С ним я забывала про все на свете. Вы когда-нибудь видели словарь синонимов?

— У меня их два.

— Тогда вы точно с приветом.

— Не спорю. А вы — нет?

— С приветом, еще с каким. Однако, возвращаясь к разговору о словаре синонимов… знаете, за что я его люблю? Он не такой косный и официозный, как обычный тезаурус. В нем есть и глубина, и широта в том, что касается эквивалентных слов. Настоящая находка для повернутых на семантике.

— Повернутые на семантике. Мне нравится.

— Это я и есть. Всегда такой была.

— Хотя ваше настоящее ремесло — естественные науки?

— Естественные науки — это «ремесло»?

— По-моему, любая деятельность — ремесло.

И снова я устремила на него пытливый взгляд, ибо редко встретишь человека, способного произнести столь выразительную фразу во время обычного разговора. Ричард заметил, что я по-другому смотрю на него. Он застенчиво улыбнулся, быстро нагнул голову, уклоняясь от моего взгляда, а я невольно подумала: о боже, неужели в моих глазах он прочел интерес или — того хуже — влечение? Я снова покраснела. А потом — теперь одно накладывалось на другое — заметила, что он увидел, как изменился цвет моего лица. Поэтому я попыталась разрядить атмосферу:

— Вы искусно играете словами…

— А я, похоже, вас смутил…

— Нет, это я сама себя вогнала в краску.

— Почему?

— Потому что…

Я не могла озвучить ему свою мысль: потому что вы умны и нравитесь мне, а вы не должны мне нравиться, на то есть десятки очевидных причин.

— Прежде мне никто этого не говорил, — сказал Ричард.

— Что?

— Что я искусно играю словами…

— Но жена ваша наверняка…

Едва эти слова сорвались с моих уст, я тут же пожалела о них. Ибо я поняла, что переступила черту дозволенного.

— Простите-простите, — поспешно сказала я. — Мне не следовало намекать…

— Вы ни на что не намекали. Вопрос вполне резонный. Я люблю слова. Люблю играть словами. Люблю живописать словами, хотя в повседневной жизни, если учесть характер моей работы, мне это редко удается. Да, было бы замечательно, если б мой партнер по жизни, моя жена, ценила мое умение играть словами. Но когда такое было, чтобы ваша супруга могла по достоинству оценить ваш образ мыслей? По-моему, тот, кто этого требует, хочет слишком многого. Не так ли?

Он произнес все это с такой легкостью, с такой иронией в голосе, что я невольно рассмеялась.

— Я не считаю, что вы требуете слишком многого, — возразила я. — Мой отец часто говорил, что одна из проблем умного человека состоит в том, что он непреднамеренно дает понять другим, что они дураки. Это, конечно, сильно задевает. То, что у вас есть способности, талант, особое видение мира — все то, чего, по их мнению, у них нет.

— Умение играть словами вряд ли можно назвать талантом. Это скорее хобби. Как коллекционирование моделей поездов, марок или старых авторучек.

— Это более интеллектуальное занятие, чем все вышеперечисленное.

— Значит, вы считаете себя интеллектуалкой?

— Едва ли.

— Вот видите! Мы с вами сшиты из одной ткани производства штата Мэн. Оба увлекаемся семантикой. Оба можем часами исследовать мир синонимов. Оба обожаем родной язык. Но ведь это не значит, что мы с вами умные люди, верно?

Я кивнула с улыбкой:

— Точно.

Я подняла бокал, он поднял свой, мы чокнулись.

— За низкую самооценку, — сказала я.

— Иными словами, за коварное искусство недооценивать себя.

— Вы пишете?

Мой вопрос, казалось, ошеломил Ричарда.

— Почему вы спрашиваете?

— Интуиция. Ваше знание языка, любовь к языку…

— У меня почти нет опубликованных вещей…

— Но вы писали, пишете?..

Ричард поднес ко рту бокал, осушил его.

— Четыре месяца назад один мой рассказ напечатали в малоизвестном журнале в Портленде.

— Но это же здорово. Что за журнал?

— «Портленд магазин». О стиле жизни. Рекламирует роскошные рестораны и магазины. Дома и квартиры со стильными интерьерами. Отели, в которых можно провести романтический уик-энд. Всякое такое.

— И в вашем рассказе тоже фигурировали роскошные рестораны, дома со стильными интерьерами и романтические уик-энды в гостиницах на побережье, где приносят завтрак в постель?

Ричард улыбнулся:

— Что ж, сам напросился.

— Вы извиняетесь за то, что вас напечатали в журнале, который пишет о стиле жизни?

— Ну, это же не «Нью-Йоркер».[22]

— Возможно, и там вас однажды напечатают.

— Мечтать не вредно.

— Нужно мыслить позитивно, — сказала я.

— Говорите прямо как Норман Винсент Пил.

— Кто это?

— Автор «Силы позитивного мышления». Его преподобие Норман Винсент Пил. Его труд, пожалуй, первая американская книга о самосовершенствовании.

— Написанная священником.

— Священником пятидесятых годов прошлого века. В сравнении с нынешними христианскими ортодоксами он, можно сказать, светский человек.

— Мне казалось, вы — сторонник «семейных ценностей».

— У вас хорошая память, — парировал Ричард.

— Слава богу, что вы не стали цитировать мне «Книгу откровения».

— Я не религиозный человек.

— И не поддерживаете утвердившихся в вере?

— Просто мне не нравится, что «мягкие» либералы[23] отрицают все христианское.

— Говоря как либерал — хотя и здравомыслящий, — думаю, что даже наиболее здравомыслящих республиканцев из тех, кого я знаю, беспокоит, что политическая программа харизматических христиан[24] идет вразрез с основополагающими американскими идеями об отделении церкви от государства и о правах человека, таких как право женщины распоряжаться собственным телом и гражданские права гомосексуальных пар с точки зрения правовой защиты брака.

— Вообще-то, я ничего не имею против всего того, что вы перечислили.

— А я, похоже, вещаю, как оратор с трибуны.

— Против этого я тоже ничего не имею. Вы — здравомыслящий либерал, я — здравомыслящий республиканец… хотя многие наши современники сочли бы это за тавтологию.

Ричард озорно улыбнулся мне, и я опять невольно подумала: а он умен. И спорит умно, языком владеет превосходно, находчив и сообразителен.

— Может, поделитесь, про что был ваш рассказ? — попросила я, меняя тему разговора.

— То есть больше вы не желаете слушать про мое отношение к Господу?

— Он — ваш личный друг?

— Не то слово. В прошлом году я застраховал Его на все случаи жизни, что приносит мне пятипроцентный доход сверх суммы франшизы.