Плохо быть мной - Михаил Найман

Нью-Йорк опять был со мной заодно, и я гнал в один из его ночных клубов.

Чтобы попасть в клуб на Тридцать Второй, надо было сделать пересадку на Четырнадцатой. Я шел по пустому огромному залу, покрытому кафелем. Кусочек нью-йоркской тьмы, который зацепил меня еще до того, как я спустился в метро, сопровождал меня и внутри. То же испытывал я, когда слушал песню «3rd Bass» из «The Cactus Album» нью-йоркского трио, состоящего из двух белых рэперов и черного ди-джея. Песня называлась «Заступить за 0 ч.». Она начиналась со звука будильника, извещающего, что стрелка перевалила за двенадцать ночи и настала пора томления перед тем, как вступить в нью-йоркскую ночь.

Навстречу мне через турникет прошагала девушка. Она уже выходила в город, уже заступила за 0 часов, как и я. У нее были длинные стройные ноги и очень короткая юбка. Она перебирала ими так, будто вывела на прогулку. То и дело поглядывала вниз и любовалась на свои потрясающие конечности.

Когда она проходила через турникет, мы оказались совсем близко друг от друга. Она подняла глаза и живо мне улыбнулась. Мне самому стало весело — Нью-Йорк простил меня за то, что я натворил вечером в клубе в Нью-Джерси. Вдруг до меня донесся ее смех, я обернулся. Она стояла и поправляла туфлю, слетевшую с ноги. Закинула голову назад и громко смеялась, ей было очень смешно — из-за туфли и из-за всего. Из солидарности я нагнулся и тоже начал поправлять свой башмак. Стоял согнувшись посреди станции, краем глаза косился на неоновый свет лампочек, отчего мое веселье возрастало.

Я сошел на платформу. В метро было пусто. В это время ночи здесь появлялись в основном одни черные. На моей стороне в отдалении стояла всего одна фигура. На противоположной платформе горстка людей, чернокожий парень, хорошенькая негритяночка и такая же сексапильная испанка. Им было восемнадцать, не больше, красивые, и по тому, как модно и нарядно одеты, ехали в клуб. Я наблюдал за ними, они меня не видели.

Оживленно болтали, парень — молодой человек черной девушки, это было ясно. Вообще все было ясно. Прежде всего — что роман у них начался недавно и чернокожая красотка показывала его своей подружке впервые. Парень шутил, болтал с обеими и очень старался. В какой-то момент девушки схватили его за руки и стали о чем-то горячо просить, и тогда он запел. Пел так себе — негритянский ритм-энд-блюз, но без присущей этому жанру музыкальности. Правда для девушек главное было, что старается. Пока парень исполнял свою песню, испанка с умилением смотрела на подругу, типа «вау, он у тебя такой милый». Потом подняла большой палец вверх, вроде того, что «классно», и тогда черная его поцеловала, а он ее обнял и довольно долго так держал. Ученик, получивший хорошую оценку, или там собачка, выигравшая приз, и с какой стати отпускать девушку?

А я стал вспоминать телефонный разговор с Полиной. На прощание она сказала, что целует. Еще — что принимает ванну. Я спросил, не опасно ли это, если говоришь по телефону, ведь может произойти короткое замыкание. Полина в шутку ответила, что если умрет, то отправится на небеса из-за того, что говорила со мной. «Отпустишь мне грехи?» — спросила меня, и я вообразил, что на том конце провода облизнулась кошка. Шутила, а все равно было приятно. Потом я вдруг сообразил, что она была в это время голая, и как странно, что не подумал об этом тогда.

Пуст был и вагон. Но я уселся в угол. Прислонился к стенке и вытянул ноги. Наискосок сидела чернокожая девушка, несмотря на ночь, в черных солнцезащитных очках. Рылась в маленькой сумочке. Я гадал, что она вынет. Подумал, что едет в тот же клуб, что и я. Вдруг она подняла на лоб очки, подалась вперед и сказала:

— Так странно. Еду от друзей. Вроде и выпила только полстакана шампанского. А в голове шумит, как от бутылки.

Она прижала пальцы к вискам и на секунду закрыла глаза. Потом встала и пошла к дверям. Я хотел сказать, что клуб на Тридцать Второй и она выходит раньше.

Поезд тронулся, начал медленно набирать ход, она шла по перрону в том же направлении, очки были одного цвета с ее блестящими черными ногами. Она остановилась и опять заглянула в сумочку. Мне так не хотелось, чтобы она исчезла! Пока поезд разгонялся, я прильнул к окну и вывернул шею, чтобы не потерять из виду место, где она должна была стоять. В конце концов, я уже не знал, вижу я ее и на платформе ли она еще, не вглядываюсь ли я в свое воспоминание о ней. Поезд нырнул в тоннель, в темноту.

Я начал смотреть на стены вагона. Прямо над дверьми висела реклама мужского и женского белья. Это была реклама с Летицией Кастой, французской моделью. Летиция стояла в одной майке и бельевых трусах, а окружающие ее ребята были одеты в модном тогда гранж-хип-хоповом стиле. Слегка неопрятные и грязноватые. Летиция смотрела на каждого, кто разглядывал этот плакат, а у моделей вокруг нее был заговорщический вид, будто все это делается для тебя и имеет прямое к тебе отношение. Фотография заставляла верить, что она именно то, зачем ты приехал в Нью-Йорк, что вся компания дожидается тебя в одном из здешних дворов и зовет, хотя бы и меня лично, стать таким же молодым, красивым и альтернативным.

На следующей остановке в вагон вошел чернокожий парень. Уселся в середине вагона и этак агрессивно развалился. Он был в огромных наушниках, я за полвагона от него слышал раздающийся в них рэп. Парень подпевал и жестикулировал в такт биту. И в моем мозгу всплыла фраза Тени, что некоторые мазафакас не подозревают, что можно получить по башке арматурой. Фраза так и вертелась у меня на языке, так из меня и лезла, меня подмывало ее кому-то сказать. Я произносил ее на все лады и все время поглядывал на негра: она была моим паролем для вхождения в нью-йоркскую жизнь. Парень вышел, я сразу успокоился. Попробовал произнести эту фразу пару раз каким-то воображаемым собеседникам, но теперь она звучала далеко не так убедительно.

Район, в котором я оказался, выйдя на поверхность, был шикарным. Оно и понятно: Тридцать Вторая улица. Много ресторанов, и почти все они забиты до отказа.

На переходе на Тридцать Вторую горел красный, но машин не было, так что я решил перейти. И в тот момент, когда я был на середине авеню, все автомобили рванули одним ревущим потоком, так что пришлось пережидать их на разделительной полосе.

Рядом со мной на разделительной, пойманная между грохочущими потоками, стояла девушка с серебряным кошельком через плечо. В коротких шортах, я бы даже сказал в трусиках, и в туфлях на каблуках. Я здорово удивился, что она так легко одета, — ночь была холодная. Сзади на шортах крупными серебряными буквами было выведено «Хани», но тогда я даже не вспомнил о той в баре.

Одна из машин пронеслась совсем близко от разделительной полосы — нам пришлось отскочить назад. Девушка посмотрела вслед машине и сказала, что водитель, наверное, свихнулся, потом повернулась и поглядела на меня вопросительно-юмористическим взглядом. Я решил, что настал мой час: посмотрел вслед умчавшемуся автомобилю, многозначительно хмыкнул, выждал паузу — и выдал на шикарном черном сленге, который только мог позволить мне мой русский акцент, до безумия полюбившуюся мне фразу, что мазафакас, должно быть, и не подозревают, что могут получить за это по башке арматурой. Девушка выпучила глаза и посмотрела на меня, как на умалишенного.

Но на пешеходной дорожке она нагнала меня и спросила, не знаю ли я, как пройти на Тридцать Вторую улицу. Я вытянулся в струнку и очень вежливо, пожалуй, более подробно, чем следовало, объяснил ей, как дойти до места.

Какое-то время мы шли рядом, потом я спросил ее, не идет ли она в клуб, где сегодня выступает Adam F, и произнес название, которое дала мне Полина. Она спросила, как я мог это узнать. Вид у нее был обескураженный и немного встревоженный. Я ответил, что у нее нет причин беспокоиться, я не маг и не экстрасенс и сам не знаю, как догадался. Она ответила, что ничего такого не подумала, но все равно — чудно.

Я думал, что раз уж мы с ней идем в один клуб, то я обязан поддерживать беседу, и нервно прикидывал, что бы ей сказать. Наконец поинтересовался, не холодно ли ей. Она удивленно спросила, почему ей должно быть холодно. Я поспешно объяснил, что она ведь очень легко одета. Она остановилась и строго потребовала сказать, что я имел в виду, когда задавал ей вопрос. Я заверил ее, что в виду ровным счетом ничего не имел. Совершенно ничего. Просто скоро уже октябрь, и мне в куртке с капюшоном прохладно, а на ней только шорты и майка, и мне ее жалко.

— Жалко? — переспросила она. — Я тебе что, понравилась? Жалко ему меня.

Я сказал, да, жалко, а насчет понравилась ли, еще ничего сказать не могу. Она ускорила шаг и ушла вперед, сделав вид, что совсем меня не знает. То, что мы шли в один клуб, не делало нас компаньонами. Я тащился сзади и машинально читал надпись на ее шортиках, но это трудно было сделать, потому что надпись виляла туда-сюда. На одной половинке шортов было написано Ха, на другой Ни, и все это ходило ходуном, потому что девушка, торопясь поскорее от меня отделаться, шагала очень энергично. Шорты напоминали машушую крыльями бабочку. Тут я и вспомнил Хани из стрип-клуба.