Летний детектив - Нина Соротокина

— И что с этими портретами делать?

— Продавать, — невозмутимо ответил психолог.

— Кому?

— Кто купит.

— А если не купят?

— Можно дарить. Будем создавать парадные психологические портреты. Главное, надо придать им товарный вид.

«Парадный психологический портрет — это безумие!» — кричал Никсов внутренний голос, а внешний, связанный непосредственно с гортанью и голосовыми связками, невнятно мямлил:

— Я не очень понимаю… это же в некотором смысле, липа…

— Это новое дело. А новую идею, говоря компьютерным языков, надо «упаковать», вложить в нее такое содержание, чтоб покупали, с руками рвали.

Никсов возмутился не самому предложению, а количеству денежных знаков, которое Бородавочник предложил в качестве зарплаты. Черт подери! Растолкать всех локтями Бородавочник умеет, а придать идее товарный вид — мозгов не хватает. Вот он и разыскивает для этой работы бессловесных рабов от науки.

И тут как-то боком пришло еще одно предложение: идти работать в сыскное частное агентство на должность психолога-консультанта. Это было год назад. Никсов, помнится, очень развеселился.

— Агентство зарегистрировано, залицензировано, репутация безупречная. Ребята — во! — приятель выставил большой палец.

Вот тебе и динамика роста личности! Он стремился к идеалу, а тебе предлагают грести вспять. Придется встретиться с совершенно распотрошенными особями, с теми, что перцептивную информацию не глазами и ушами получают, а только задницей. Они же нормальному миру вообще не адекватны!

Но зато заманчиво! В этой подпольной, кровавой, подлой, криминальной жизни есть своя романтика. Вопрос решился очень прозаично. Сыскное агентство посулило такую зарплату, что Никсов вначале даже не понял, что потерял при переводе (доллары в рубли) нуль, а когда сообразил что к чему, то сразу сказал — да.

Никсов сразу вошел в курс дела и тут же понял, что работа в агентстве никак не соответствовала той, которую нарисовало ему воображение. Агентство носило ироничное название «Эго». Никсов вначале решил, что разыгрывают. Оказалось — нет, просто это аббревиатура начальных букв то ли фамилий, то ли имен учредителей. Зачем, спрашивается, серьезной фирме, словно породистой собаке, придумывать себе кличку из начальных букв имени родителей? Но спрашивать было некого.

«Эго» держалось на трех китах: слежке за неверными супругами, пусть это будет пункт один, сбору информации о положении дел в конкурирующей с заказчиком фирме — это два, и три — промышленном шпионаже. Естественно, в полезные знания входил и всяческого вида компромат — может понадобиться. Список и дальше дробился на литеры «а», «б», «в» и так далее.

Эти три кита, между которыми порхало «Эго», пребывали в крайне неустойчивом положении, потому что постоянно, хотя бы визуально, входили в противоречия с законом. Как собирать информацию, если тривиальная телефонная прослушка запрещена? Но прослушивали за милую душу, и подглядывали, и проникали с видеокамерой в тараканьи щели. Так, балансируя на вервии, и жили, и делали это не плохо.

Но Никсову такая жизнь не нравилась. Он с удивлением обнаружил, что в агентстве он по сути дела занимается той же самой работой, которую предлагал ему Бородавочник. Он должен был составлять те же самые виртуальные психологические портреты, но как бы отраженные в кривом зеркале. Портреты были не парадные, а самые что ни на есть паскудные. Приходилось в лупу рассматривать причинное место портретируемого (не настругал ли он где либо лишних детей), и как у него с первыми женами, и с любовницами? Компромат на объекта следовало отслеживать с детского сада и далее везде, проверке на вшивость подвергались также ближайшие родственники и друзья. Мерзкая работенка, что и говорить. Но случались интересные дела. Сыскари в агентстве были замечательные и ни раз подводили негодяев под суд. В такой работе Никсова непосредственное участие редко принимал, от него требовали только советы.

Вызов ночью с поручением ехать в немыслимую даль с невнятным указанием «разобраться на месте» был совершенно нетипичен. Надо сознаться, что Никсовым просто заткнули дыру. Дел, связанных с убийством, «Эго» не имело право брать. То есть, ни при каких условиях! И легально, и нелегально. Дорогу убойному отделу перебегать — себе дороже, потом не отмоешься.

Однако Лев Шелихов обратился именно в их агентство. Почему? А потому, что не доверял родной милиции. И еще потому, что уже обращался к услугам «Эго». Логично? Вроде бы да. А если обращался, то когда? Почему не знаю? А потому, что заказ был отработан до появления его, Никсова в агентстве. Ночью в спешке его просто не успели об этом предупредить. Следовательно, день надо было начать на родном рабочем месте, за родным компьютером.

Его догадка подтвердилась. Да, поступал заказ от Льва Шелихова — отработать некого Ивана Викентьевича Руладу. На него собирался компромат, который намеревались слить в прессу. Но до этого дело не дошло, потому что оный Рулада без какой либо помощи «Эго» отправился на нары, кажется, за подлог. Видно, не только Леве Шелихову хотелось его устранить. Судя по собранному материалу, Иван Векентьевич был порядочной дрянью, а также замечен в тесных связях с самым махровым криминалитетом.

Ай, да Левушка Шелихов, — удивился Никсов, — зачем ему эту Руладу топить?

И, понятное дело, трудился Рулада в фирме с загадочным названием «Монорул», которую сам организовал и украсил третьим слогом. А Никсов все голову ломал — что это за фамилия такая, которая начинается на «Рул». Кроме слов «рулетка» и «рулет» в голову ничего не шло, а тут, оказывается, целый музыкальный пассаж.

— А что сейчас происходит с этим Руладой? — поинтересовался Никсов у сослуживца.

— Шут его знает. Сидит.

— Сколько ему дали?

— Не помню. Думаю, не много. Порыскай в компьютере.

Никсов порыскал и выяснил, что в мае сего года Рулада вышел на свободу, обретается в Москве, в занятии бизнесом не замечен, нигде не служит, но живет безбедно.

Это было уже кое-что. Теперь можно было копать дальше. Никсов одного боялся, что его отстранят от сыскной работы и опять засадят за психологические портреты. Но верхнее начальство в лице очень деловой и толковой дамы пока молчало.

20

Хазарский был в офисе и не отказался от разговора, но разговор этот был столь туманным и расплывчатым, что ни за одну деталь уцепиться было невозможно. Хазарский был похож на копилку, доверху набитую монетами, но почему-то щель пробуксовала. По всем законам физики эти серебряные монетки должны были сыпаться, а они только позванивали, не желая оставлять нутро копилки… Никсову хотелось взять юриста за грудки и потрясти, что он в конце концов и сделал, предприняв попытку оскорбить и обидеть собеседника.

— Мне очень трудно работать с вами, — сказал он набычившись. — У меня есть твердая установка от вашего начальника. Мне было сказано, что вы мне будете во всем помогать. Но пока я помощи не вижу, а вижу, простите, самодовольного павлина. Не надо распускать передо мной хвост, он, яркий, меня не обманет. Я чувствую ваше сопротивление, и оно наводит меня на нехорошие мысли. Может быть вы заинтересованы в том, чтобы я не получил тех доказательства, на которые указывал Лев Леонидович.

— Да будет вам, — укоризненно протянул Хазарский. — Ни в коем случае. Я просто не хочу Леву подставлять.

— А в чем вы можете подставить Льва Леонидовича? Вы сами пригласили меня ехать с собой на место происшествия. Значит, вы знаете, что мое агентство уже работало на вас.

Хазарский активно кивал головой, но все как-то ежился и кусал губы.

— Вы видите, разговор этот совершенно конфиденциальный. Он останется между нами. Видите, у меня даже диктофона нет, и записей я не делаю.

— Сейчас диктофоны совершенно необязательно держать в руке, — вежливо улыбнулся Хазарский. — Ну ладно. Верю вам на слово. Расскажу… Дело в том, что в девяносто восьмом году после известной даты… Лева, между прочим, называет ее восемнадцатым брюмером. Остроумно, правда?

— При чем здесь французский календарь? Тем более, что брюмер, насколько я помню, октябрь, а не август.

— После восемнадцатого брюмера история Франции повернулась вокруг своей оси, и далее к власти пришел Наполеон. Не сразу, но вскоре.

— Да. Остроумно. Дальше.

— Так вот, после восемнадцатого августа Лева сделал большой заем. Он был вынужден это сделать, чтобы сохранить бизнес. Занимать в те поры было совершенно негде. Банки кредита не давали. Ну, вы помните. Но деньги нашлись. Посредником в этом деле стал тот самый человек, о котором вы мне толкуете.

— Рулада, — подсказал Никсов, ему показалось, что Хазарский опасается вслух упоминать эту фамилию, словно о черте толкует.

— Да, он.