Гарем стервозных мажорок 4 (СИ) - Руслан Иванович Аристов

как и я — учитесь и развивайте себя настолько сильно, насколько это возможно! Взять, например, меня — я никогда не был особо старательным, любил пьянки, гулянки, веселье, игры, и считал это обычным делом, да и сейчас так считаю, — при этих словах толпа явно оживилась, а по строю марковцев пошла легкая рябь. — Однако всё это привело меня к тому неприятному положению, в котором я сейчас нахожусь, — Виктор многозначительно замолчал, оглядывая толпу.

Послышались легкие аплодисменты и подбадривающий свист, а многие стоящие по стойке «смирно» марковцы-юнкеры повернули к нему головы.

— Многим гражданам с высоким коэффициентом знакомо такое понятие, как запрещённый ритуал, — через несколько секунд произнес Виктор уверенным, сильным голосом. — Большего я сказать не могу, но я знаю, что очень многие про это знают, а ещё знают, что особенно от этого страдают младшие дети известных и не очень аристократических семейств. Лично я считаю это несправедливой и жестокой практикой, и никому такого не пожелаю ощутить на собственной шкуре! — парень ощутил прилив эмоций, в его голосе проявился надрыв.

Раздались уже более сильные аплодисменты, приветственные выкрики и свист. Виктор смотрел на марковских юнкеров — их строй чуточку дрогнул, совсем незначительно. Сбоку их построения забегал кто-то из старших. На секунду ему показалось, что он различил во втором ряду лица и близняшек, и Лизы, но присмотревшись, точно он определить не смог из-за бликов солнца.

— Друзья, я уверен, что адмирал Колчак не одобрил бы такие методы, и я хочу пожелать всем вам, чтобы вас минула такая участь, а вашим родителям хочу пожелать благоразумия — младшие дети тоже имеют полное право на полноценную жизнь без давления и страха!

Даже многие марковцы зааплодировали.

«Блин, нарушилось такое красивое построение. Это скандал — зачем, зачем я это всё выдал?!» — Виктор с волнением смотрел, как вдоль построения забегали старшие юнкеры, и ему показалось, что он узнал Ирину — похожая на неё девушка уверенно шла вдоль первого ряда, что-то говоря юнкерам. — «Она это или нет? Или Вика? Не видно из-за солнца. Надо перевести тему».

— Уважаемые друзья, я абсолютно уверен, что памятник получился великолепный и он будет украшать эту площадь перед библиотекой и вдохновлять нас и следующие поколения на свершения в учебе и труде. Поэтому хочу закончить свою речь благодарностью как премьер-министру нашей Республики — Витольду Валентиновичу Слащёву, — Виктор полуобернулся к премьеру, который сидел с задумчиво-скептическим выражением лица, закинув ногу на ногу, — так и городским властям, и руководству Центральной Библиотеки — от лица своей семьи хочу выразить вам всем сердечную благодарность!

На площади зааплодировали, сзади Виктора — тоже.

Парень поднял ладонь.

— Напоследок хочу сказать, что премьер-министр затронул в своей речи очень важные вещи — обострение в европейских странах, и мне на ум приходят слова из песни, которую я когда-то и где-то слышал, очень давно, а может быть — даже во сне, — обведя взглядом площадь, Виктор остановился на марковцах и набрав полную грудь, начал то ли произносить, то ли петь: — И две тысячи лет — война, война без особых причин. Война — дело молодых, лекарство против морщин. И мы знаем, что так было всегда, что судьбою больше любим,кто живет по законам другим и кому умирать молодым. Он не помнит слово «да» и слово «нет», он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон, — слова из песни Цоя он решил существенно сократить. — Так вот, я хочу пожелать нам всем мира и чтобы нам с вами не довелось испытать на себе последствия тех событий, которые сейчас происходят возле наших границ и в Европе. Спасибо за внимание.

Когда он закончил и замолчал, то ощутил прилив крови к лицу, в висках стучало. Площадь после нескольких секунд абсолютно глухого молчания разразилась аплодисментами и криками, даже некоторые юнкеры опять захлопали.

Оркестр секунд через сорок заиграл веселый, бравурно-пафосный приветственный марш, незнакомый Виктору.

На автомате взяв листок, он развернулся — сидящие на стульях люди смотрели на него, и во взглядах было много всего разного. Премьер смотрел на него пристально. Сдержанно улыбнувшись ему, Виктор пошёл в свой ряд и уже через пару минут добрался до своего стула.

Девушки встретили его изумленными взглядами.

— Да, ты даже более интересный мальчик, чем я думала, — язвительно прокомментировала Элина, с усмешкой взглянув на него. — Выдал так выдал — праздник однозначно удался!

— Милый, это что сейчас было? — прошипела ему в ухо Анжелика и взяла его за руку. — Ты что там нёс такое вообще? Ты укурился обогащенной дурью или бухой совсем?! Ты же не пил вроде и не пьяный!

— Сказал то, что думал, — пожал Виктор плечами.

— Блядь, это пиздец — ты представляешь, милый, какой будет скандал, когда это покажут по телеку и напишут в газетах?! — Анжелика смотрела на него со злостью, но в её взгляде было и восхищение.

— Посмотрим. Ты сама этого хотела, моя зая — я же не просил меня выталкивать на трибуну, — краем губ улыбнулся он.

Анжелика фыркнула и отвернула голову.

— А что это за песенку ты такую пел? Я такую никогда не слышала, — чуть наклонившись, с любопытством произнесла Арина.

— Это стихи, скорее — не помню уже, чьи и откуда, — подмигнул ей парень.

— Слова интересные, цепляют прямо, — в глазах Арины было задумчивое любопытство. — Никогда такого не слышала.

«Вот и выясним заодно, откуда эти слова из песни Цоя знает Хельга Вальдек», — подумал Виктор — он вспомнил, что толком так и не узнал ничего про эстраду и популярные хиты этого мира, да и вопрос с Хельгой оставался открытым.

Тем временем на трибуну пригласили последнего выступающего — архитектора.

— Сейчас уже будут убирать брезент и официально откроют — мне уже надоело здесь сидеть, — вымолвила Анжелика, кинув тяжелый взгляд на парня.

— В чём дело, Энджи? — требовательно спросил он и взял её за руку.

— Ты понимаешь вообще, что ты учудил? Тебе надо было прочитать тезисы с листочка своими словами и помахать всем рукой, а ты начал гнать про ритуал и политику. Зачем, вот скажи?

— Затем, что я — пострадавший от всей этой херни, и привлечь внимание к этому безобразию — уже большое дело, особенно на таком