Торикаэбая моногатари, или Путаница - Автор неизвестен

Вакагими в своем сердце хранил образ той женщины, которую он лишь мельком видел в Удзи. Чтобы увидеть ее еще раз, стоило жить в этом мире… Так он думал и грустил.

Не ведая ни о чем,На гору СестраЯ вступил.И думаю теперьО женщине, похожей на сестру.

Вакагими привык находиться за занавесями, а теперь он вдруг оказался в горах и не знал, что будет дальше. На сердце у него было странное чувство: ночь за ночью проводить вдали от Принцессы было так горько, что сон его был неспокоен, но стоило ему задремать, он чувствовал внезапные — словно волны на реке Удзи — приливы любви к той женщине, которую он видел всего один раз.

Лишь раз тебя я видел.Дует ветер,Быстры воды Удзи.Отдамся течению,Приплыву ли к тебе?

Так прочел он и заплакал.

Находясь в Удзи, Химэгими сильно мучилась — близились роды. Сайсё не оставлял ее даже на самое короткое время, в беспокойстве думая, что ему предстоит делать.

Химэгими-мужчина был так хорош, в нем было столько обаяния — не наглядеться. Он привык вести себя свободно, не был слабым и беспомощным, но живым и довольным, его сердце привыкло к светской жизни, поэтому, даже когда ему приходилось о чем-то печалиться, он не погружался в тяжкие думы полностью: когда следовало плакать, он и вправду лил слезы, но когда произносили удачную шутку, он смеялся. Но сейчас этот несказанно обаятельный мужчина превратился в растерянную и безвольную женщину. Видя ее отчаяние, Сайсё в смятении думал, что готов сделать все, что угодно — только бы она успокоилась. В том, что первого числа седьмого месяца (чуть позже ожидаемого срока, но еще вовремя) родился подобный сиянию мальчик, была и заслуга Сайсё. Радость Сайсё была необычайной. Он укладывал ребенка и так трогательно ухаживал за ним — будто сама мать. Он не отрывал взгляда от младенца. В кормилицы пригласили одну знакомую женщину. Но что это была за кормилица! Сайсё было очень обидно. Вот если бы он мог объявить во всеуслышание, что у него родился ребенок, за младенцем был бы настоящий уход, а так все приходилось делать втайне. Все это время Сайсё не отвлекался ни на что другое, он весь отдался новым заботам, не отлучаясь ни на миг. Каждый день, принося матери ребенка, от которого будто бы исходило сияние, он повторял:

— Какое счастье, что мы вместе! Но если бы ты с самого начала была женщиной, мы могли бы жить не скрываясь.

«И вправду, какой странной я была», — думала Химэгими.

Они с умилением вспомнили, как после того, как у Ённокими родилась девочка, Химэгими заметила веер Сайсё. Воспоминания заставили их расчувствоваться.

После рождения младенца прошло больше десяти дней, Химэгими выглядела счастливой — она ощущала себя здоровой, но все-таки мысли ее были неспокойны, ибо она беспокоилась о будущем. Сайсё тоже мучился, поскольку боялся, не захочет ли она опять стать мужчиной. Но мать так любила мальчика — постоянно держала на руках и так заботилась о нем, что невозможно было вообразить, что она решится оставить его.

— Послушай, Ённокими все еще пребывает в этом мире, но все теперь относятся к ней совсем по-другому, ей так горько и тяжело. Ей ведь тоже уже пришло время рожать, может, она даже умрет родами. Меня мучает совесть, мне так жаль, что она стала никому не нужна, ведь это моя вина. Было бы бессердечно сделать вид, будто я ничего не знаю. Я, разумеется, хотел бы ухаживать за тобой вплоть до пятидесятого[17] дня и не желаю оставлять тебя даже на короткое время — так я беспокоюсь, поэтому я хотел бы тайно привезти ее сюда. Что ты об этом думаешь? Она ведь теперь без мужа… — сказал Сайсё.

«Негодяй!» — подумала Химэгими, но вида не показала:

— Я понимаю, ты должен думать именно так. Но мы ведь состояли с ней в супружеских отношениях, и показаться в моем нынешнем облике перед ней мне еще более неловко, чем перед кем бы то ни было другим, — ее лицо покрылось румянцем, она была несказанно прекрасна, смотреть на нее было наслаждением. Сайсё улыбнулся.

— Учти: я сказал это, потому что не хотел покидать тебя ни на минуту.

Решив, что Химэгими теперь успокоилась, и, жалея Ённокими, Сайсё снова отдал ей свое сердце, укрылся у нее, был заботлив и добр. Ее отец — Удайдзин, выполняя свое скоропалительное проклятие, даже не заглядывал к ней. С самого детства Ённокими жена Удайдзина привыкла к мысли, что Удайдзин безгранично любит именно эту дочь, и хотя у нее самой не было особого предпочтения ни к кому из детей, теперь она стонала:

— Невозможно себе представить, что именно Ённокими очутилась в таком положении! — мать попыталась представить себя на месте дочери, но остаться с ней не посмела.

Сестры Ённокими знали, что их никогда не любили, как младшую, и теперь они даже радовались, что все ей перемывают косточки, они не сочувствовали Ённокими и не жалели ее. Не имея другого выхода, Ённокими позволила Сайсё спрятать ее и ухаживать за ней. Она была бесконечно печальна, ее бессилие заботило Сайсё, он оставался с ней даже днем и не оставлял попыток успокоить ее. Итак, выхода не было, и Ённокими без стеснения отдалась его утешениям. Когда он смотрел на нее, ее слабость казалась ему обворожительной, он постоянно находился при ней — ведь она могла разродиться вечером или ночью, а если он будет далеко, ему не смогут сообщить об этом, поэтому он долго не был в Удзи.

Письма от Сайсё приходили по несколько раз на дню, так что Химэгими вроде могла бы быть спокойна, но они не радовали ее. «Наверное, так и должно было случиться. Мне же остается только страдать. В том, большом мире мне не было равных, а теперь я потеряла все. Любовь Сайсё вовсе не безгранична, и я уже устала ждать его возвращений, так не может продолжаться вечно. Пока скандал не улегся, Удайдзин еще повременит, но он любит Ённокими сильнее всех, и, в конце концов, он смирится, и Сайсё станет ее мужем. Что тогда будет со мной? Я ведь не могу открыть своей тайны, вот мне и придется сторожить мост Удзи,[18] считая ночи, когда ловится молодь форели.[19] Это нестерпимо. Но ведь совершенно невозможно и стать снова мужчиной. Видно, пришло время подумать о том, чтобы переселиться в Ёсино». Но оставить сына так тяжело! Она чувствовала, как путы этого бренного мира теперь держат и ее.

Дней через семь или восемь Сайсё вернулся в Удзи. По обыкновению он ничего не скрывал от Химэгими: Еннокими чувствует себя очень плохо, и он беспокоится за нее. Напрасно он поступал так — лучше, если бы он был скрытен или попросту болтал о чем-нибудь о другом, но он так не думал. Химэгими уже знала, что не станет жить с этим человеком, но вела себя очень дружелюбно, никто бы не заподозрил ее. Сайсё же пришел в довольное расположение духа, он снова безмерно любил ее, но уж такой странный был у него нрав: достаточно ему чуть попривыкнуть к какой-нибудь женщине, как его любовь истончалась. Он рассчитывал по обыкновению некоторое время провести здесь, но уже вечером из столицы прибыл посыльный:

— У Ённокими сильные боли, похоже, скоро начнется, — шепотом сообщил он.

С неспокойным сердцем и волнением в груди Сайсё подумал: «Если не пробыв здесь и дня я, на удивление всем, сегодня же уеду, что скажет Химэгими?» Сайсё почувствовал себя отвратительно. Все же, несомненно, его чувства к Химэгими никогда не изменятся, и можно будет все поправить, а вот если он сейчас раз не повидает Ённокими, а она вдруг умрет — вот это будет непоправимо. Объяснив причину своего отъезда Химэгими, он тут же ушел.

— Ты должен так поступить, — спокойно сказала Химэгими на прощание.

«Странное и достойное презрения у меня сердце, этот человек только и делает, что оскорбляет меня, а я даже не могу по-настоящему рассердиться на него. Быть женщиной печально, сам Будда говорил, женщина — средоточие греха. Удайдзин меня недолюбливал, а Ённокими на меня обижалась. И было за что. Теперь пришло воздаяние, теперь я заняла их место и оскорбляют меня. Не было и не будет никого, с кем я могла бы поговорить откровенно», — Химэгими не могла отделаться от этих печальных размышлений.

На следующее утро пришло письмо от Сайсё: «Ённокими очень плоха и слаба, я должен быть рядом с ней. Буду сообщать тебе, что происходит. Я приехал сюда, потому что волновался за нее, а теперь вот страшно тревожусь и за тебя, и за сына».

Химэгими же отвечала как ни в чем ни бывало: «Ты ведь знаешь, что всякому беспокойству положен предел. Как там Ённокими?»

«Химэгими любит меня и совершенно не расстраивается, это так свежо», — подумал Сайсё, прочтя ответ, и никакие подозрения не закрались в его сердце.

Химэгими только и думала, как бы ей послать человека в Ёсино. Ей показалось, что у кормилицы ее сына нрав серьезный и надежный. «Если она любит мальчика, а я, не таясь, расскажу ей о себе, то, верно, она не выдаст меня». Химэгими доверительно обратилась к кормилице: