Август 1991. Где была армия - Дмитрий Язов

(Ачалов и Варенников были у Крючкова. Мы сами приняли решение о выводе войск. Но Павлик приписал себе подвиг, выклянчивая у «гаранта» орденок.)

Я считаю, что только решительные действия руководства войск МВД, в частности Громова, командующего ВДВ, моих заместителей и Ачалова, командира группы «Альфа» Карпухина, не позволили осуществить план захвата здания и правительства РСФСР».

Все, что говорит Грачев, — вздор. Не случайно «герой» уклонялся от встречи с правосудием до 25 октября…

Следователь задал Грачеву вопрос: «Павел Сергеевич, что вам известно о намерениях интернировать членов правительства России?»

Ответ Грачева: «Термин «интернирование» я впервые услышал от Язова на совещании 18 августа. Но там речь шла только о том, что в случае введения чрезвычайного положения появится много недовольных людей, мол, мы их будем интернировать, собирать. По указанию Язова в бригаде связи ВДВ подготовили казарму для их приема. У Язова никаких списков не было, он еще предупредил, чтобы этих людей кормили и не грубили с ними. 19 августа появились и первые интернированные: Уражцев и Гдлян. Уражцева я дал команду отпустить, а Гдляну предложил переночевать, опасаясь за его безопасность на улицах». Это выдумки Грачева, дескать, Язов задерживал, а герой Грачев освобождал из неволи.

Вообще много странного в показаниях Грачева, то он говорит, что Язов приказал действовать исключительно по его команде, то утверждает, что полки из Белграда приказал перебросить в Москву Ачалов. Факт остается фактом, Грачев проявлял огромную инициативу. Например, я издал директиву: привести войска в повышенную боевую готовность, а Павел Сергеевич самостийно привел их в полную боевую готовность. По его же инициативе и было организовано «место» для «интернированных» в «Медвежьих озерах». Любому ясно, что не прерогатива министра обороны задерживать, допрашивать, тем более «интернировать». Я не отдавал приказа задержать Уражцева. Когда мне предложили с ним побеседовать, я сказал, чтобы самодеятельностью не занимались, и Уражцева отпустили. Вопросы интернирования решались на уровне Грачева и работников КГБ. А. Б. Корсак (начальник УКГБ по Москве и Московской области) показал: «Грачев провел совещание инициативно, сообщил, что силы ВДВ уже подтягиваются к Москве. Кроме того, на совещании был рассмотрен вопрос об административном задержании Гдляна, Уражцева. Грачев сказал: «Они давно сеют смуту». Местом, куда должны были привозить задержанных, было названо расположение одной из частей в районе «Медвежьих озер».

Можно еще привести много доказательств, что интернированием занимался исключительно Грачев, это его инициатива.

Одни спасали Союз, а другие рвались к власти. Сразу после августа униженная армия, прошедшая через чистку, стала оптом и в розницу разворовываться. В военных округах и на флотах были допрошены тысячи офицеров, сержантов и солдат, и всем задавался вопрос: «Чем вы занимались с 18 по 22 августа?» Как правило, офицеры давали объективные показания. Они понимали: разрушается великое государство!

Например, командир танковой роты Кантемировской дивизии лейтенант Бондаренко доложил рапортом по команде: «19 августа 1991 года в Москве неизвестные лица предлагали ему три миллиона рублей наличными и автомобиль-иномарку за танк».

Этих неизвестных мы хорошо знали. Они развозили водку, строили баррикады из троллейбусов, спаивали людей. Это они отстаивали «демократию».

5 сентября 1991 года Шапошников издаст приказ министра обороны № 425, в котором объявит состав комиссии по анализу деятельности руководящего состава Вооруженных Сил СССР в период государственного переворота.

В комиссию вошли: генерал армии Константин Иванович Кобец — председатель; генерал-полковник Анатолий Николаевич Клейменов— заместитель председателя; Владимир Валентинович Селезнев; народный депутат СССР Владимир Николаевич Лопатин.

Собрали и объяснительные записки от заместителей министра обороны, главнокомандующих видами Вооруженных Сил, от командующих войсками военных округов. Опытные военачальники, такие, как И. М. Третьяк, К. А. Кочетов, И. М. Мальцев, В. Литвинов, в одночасье оказались не у дел, хотя никто из них не нарушил присягу.

На кремлевском дворе воцарились новые времена. Да и сами наши прославленные военачальники не захотели принимать участие в порушении родного Отечества. Вся рыночная идеология «новых русских» была предназначена «расчеловечить» человека. И не пора ли нам осознать, что народ перестанет безмолвствовать, когда мы ополченцами пойдем на Москву. А пока в кремлевском театре абсурда — одни премьеры…

ТЮРЕМНЫЕ ДУМЫ

НАША АРМИЯ В АФГАНИСТАНЕ

Утром получил весточку от друзей, которая долго не отпускала сердце: вчера нелюди на подступах к Рижскому вокзалу избивали писателей, светочей российской словесности, чьи имена золотыми буквами рассыпаны по букварям и учебникам литературы. Как же надо было оскотиниться, озлобиться на российскую словесность, чтобы отдать приказ костоломам встать преградой на пути тех, кого народ издавна называет душой нации. Науськивали столичных городовых напасть на писателей все те же знакомые персонажи из «пятой колонны». Я еще подумал: «Если бы Лев Толстой дожил до этих срамных времен, и он бы встал на пути нелюдей?»

После окончания следствия мы должны были не просто прочитать 125 томов, а изучить, определить, где правда, а где ложь, где явь, а где просто предположения следствия. Вскоре после завершения следствия по «событиям под мостом Нового Арбата» к нашему делу приобщили еще 15 томов.

Читать приходилось ежедневно по 8, а то и более часов. Делать выписки, что-то запоминать… К апрелю начало сдавать зрение, даже ночью не выключался свет. Дежурная лампа постоянно была направлена на меня.

При обходе начальником изолятора Валерием Никодимовичем Панчуком и надзирающим прокурором я обратился с просьбой показать меня специалистам-офтальмологам в Институте им. Гельмгольца.

И вот в один из апрельских дней, когда уже заканчивал таять в скверах рыхлый снег, мы на двух «Волгах» поехали в институт. И хотя справа и слева сидели вооруженные автоматами офицеры сибирского ОМОНа, с Валерием Никодимовичем завязался разговор о его прадеде Филиппе Кузьмиче Миронове. О его трагической гибели мне поведал прокурор Сибирского военного округа, который занимался реабилитацией незаконно репрессированных и наткнулся на дело командующего 2-й конной армией есаула Ф. К. Миронова.

Л. Д. Троцкий знал, что командующий 2-й Конной армией Филипп Кузьмич Миронов назначен инспектором кавалерии всей Красной Армии и что В. И. Ленин вызвал его к себе для беседы в Москву.

И тогда Троцкий и его единомышленники, находившиеся в руководстве армии и органах безопасности, решили физически уничтожить командарма Миронова. 13 февраля 1921 года на пути к Ленину Ф. К. Миронов был арестован военкомом по указанию Троцкого и по прибытии в Москву доставлен в Бутырскую тюрьму.

30 марта 1921 года из тюрьмы Миронов написал Калинину, Ленину и Троцкому партийное письмо и тут же был убит в прогулочном дворике тюрьмы часовым с вышки.

В. И. Ленин потребовал объяснений от ВЧК, но ни там, ни в Военморе, ни в партийных органах правды Ленину не сказали. Склянский сообщил Ленину смехотворную версию, по которой Миронов еще там, на станции, попытался убежать и был убит!

— То есть как? Убили без суда и следствия? Куда же он бежал? — едко спросил Ленин и сам же ответил:

— В Москву, к Ленину?!

Валерий Никодимович все это знал, а вот омоновцы сидели с раскрытыми ртами, слушая историю о гибели прославленного командарма от рук авантюристов, наводнивших страну после революции…

Когда я вернулся в «Тишину», Миша Авезов молился, глядя в угол, покрытый толстым слоем пыли, просил Иисуса Христа о снисхождении. Алексей Берестовой, другой мой сокамерник, строил планы обогащения при капиталистическом строе. Он рисовал заманчивую картину: сначала прикупит кусок земли под высоковольтной линией и посадит картофель. Осенью картофель пойдет по 2 рубля за килограмм. Вот так становятся миллионерами.

Не знаю, кто принял решение, но нам принесли небольшой холодильник. На другой день о холодильнике узнал весь мир, дескать, им в камере не хватает только коктейлей.

Вскоре Лев Сергеевич Абельдяев дал интервью газете «Патриот», где попытался рассказать правду: «Я не единственный адвокат Дмитрия Тимофеевича. Мы работаем вместе с адвокатом Николаем Викторовичем Печенкиным. Поскольку у нас одинаковые позиции по всему, что связано с делом, буду говорить от имени нас обоих.

Судя по всему, над маршалом, как, впрочем, и над другими обвиняемыми по этому делу, готовят не суд, а самую настоящую расправу, не имеющую ничего общего с правовым действом. Какие признаки свидетельствуют об этом? Их много. Остановлюсь лишь на некоторых, самых, что ли, ярких.