Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник) - Владимир Васильев

— Пошли, — сказал Каравай.

В радиальном коридоре они встретили начбеза Кудряшова. Тот был при карабине и кожаном бандольере, переброшенном через плечо.

— Как-то неспокойно, — сказал Кудряшов, кивком приветствуя товарищей.

— Кто запустил сирену? — спросил Каравай.

— Ее можно запустить из двух мест, — Кудряшов говорил так, словно командир и научрук этого не знали, — с центрального поста и из наблюдательного пункта на метеостанции. Грешу на Григоряна. Но сначала нужно осмотреться и прикинуть что к чему.

— Согласен, — подытожил Каравай.

Все трое направились к шлюзовой камере. В кольцевом коридоре им попался Стеблов, одетый в спецкостюм, с баллонами за спиной, в руках он держал респиратор. Археолог был бледен, руки тряслись.

— Там… — сказал он, указывая в сторону шлюза, — там… дети!

Каравай ухватил его за ткань на груди:

— Какие дети, млин? Ты в своем уме, а?

— Кхе-се-ле-ти, — с трудом выговорил Стеблов, ему почему-то не давалось это слово. — Дети мажоидов. Они просят помощи!

Остапенко почувствовал сильную тошноту, голова закружилась. Он сам не ожидал такой слабости от себя, но среагировал быстро: расставил ноги и чуть наклонился корпусом вперед. К счастью, почти сразу отпустило, и на смену отчаянию пришла волна деятельной энергии.

— Надо наружу! — заявил Остапенко и побежал к шлюзу.

Он не стал надевать спецкостюм, будучи уверенным, что помощь нужна сейчас, немедленно, поэтому нацепил первый же попавшийся в стойке респиратор с мембранной коробкой, подхватил баллон, забросил его за спину, а ремнями подвески и дыхательным шлангом занимался уже в камере, дожидаясь, когда снизится давление, что позволит открыть внешний люк.

Поспешность Остапенко в желании помочь кхеселети сыграла свою роль: он оказался снаружи первым. И сразу остановился. Были уже сумерки, тени заметно вытянулись, а ржавый грунт под ногами приобрел темно-коричневый оттенок. Небо, наоборот, совсем обесцветилось, поэтому стало больше походить на земное, каким оно бывает в непогожий вечер. Остапенко обожгло морозом, но сейчас он даже думать не мог о холоде, потому что перед шлюзом и впрямь скопились кхеселети. Их было пятеро. В возрасте двух-трех земных лет они уже почти во всем походили на половозрелого мажоида, хоть и меньших размеров — с немецкую овчарку. Главное отличие — карапакс формируется обычно годам к восьми, поэтому сейчас он выглядел не как здоровенный панцирь, под который мажоид может целиком спрятаться, а как розоватая костяная пластинка на мягкой безволосой спине.

Детеныши мажоидов тянули к Остапенко свои шестипалые ручки и повторяли на разные лады, сухо покашливая и шепелявя: «Пшомощь, пшомощь, пшомощь», а тот вдруг понял, что не узнает ни одного из них. Обучение кхеселети продолжалось весь последний год; в нем, кроме Остапенко, принимали участие ксенологи: Зайцева с большей охотой, Штерн — с меньшей. И научруку с какого-то момента стало казаться, что он различает подопечных: вон у того, например, пластинка на спине более темная по цвету, чем у остальных, почти черная, а у того кожа более гладкая, без бугров и бородавок, тот повыше, а этот совсем маленький. Он даже имена им давал: Черныш, Модник, Бугай, Мелкий и тому подобные. Но теперь все они казались на одно «лицо», словно какие-нибудь садовые улитки. И все-таки они — дети!

Остапенко собрался, вдохнул поглубже и воззвал:

— Тихо! Тихо! Тихо! Спо-кой-но! Все мол-чат, я го-во-рю.

Он всегда так поступал во время уроков с кхеселети, если терял контроль над ними. Подействовало и сейчас: общий хор затих, голосовые мешки опали.

— Что слу-чи-лось? — спросил Остапенко, тщательно по слогам выговаривая каждое слово. — Кто вас при-слал? За-чем вам нуж-на по-мощь?

Сзади с хлопком открылся люк, и рядом встали Каравай и Кудряшов: оба держали оружие на изготовку и настороженно озирались вокруг.

— Хаш шоешос шекхас кхос, — сказал один из кхеселети, находившийся ближе остальных к Остапенко. — Щетха кхаших кнельжша.

— Вы что-нибудь понимаете? — спросил Каравай.

— Только отдельные слова, — признался Остапенко. — Они же дети, постоянно смешивают языки. Хотя кнельжша — это нельзя, вполне по-русски. По-че-му кхаших нель-зя? — обратился он к ближайшему кхеселети.

— Накхш кнельжша кхаших, — отозвался тот. — Пшомощь, Шсаргей, пшомощь…

Зачем кхеселети просили помощи, стало ясно практически сразу, но исправить ситуацию земляне не успели.

— Всем внимание! — загремел Каравай. — Чужие справа!

Из-за купола оранжереи выбежали три черных мажоида. Они приостановились, словно бы примеряясь, а затем устремились по прямой на людей, быстро перебирая четырьмя ходовыми лапами.

— Полковник, команду! — воззвал Кудряшов, прикладывая карабин к плечу.

— Не стрелять! — крикнул Остапенко. — Черные никогда не нападают…

За лихорадочные полминуты мажоиды преодолели расстояние, отделяющее оранжерею от центрального купола базы. Остапенко никогда еще не видел их так близко: черные действительно избегали любых контактов, удаляясь или прячась при одном только появлении землян. И они действительно очень сильно отличались от своих красных собратьев, больше напоминая не крабов, а скорпионов. Сходство с последними усиливал устрашающий членистый хвост — постабдомен, заканчивающийся грушевидным тельсоном, внутри которого, как полагал ксенолог Штерн, скрывалась смертоносная игла. У красных мажоидов тоже был подобный хвост, но неразвитый, рудиментарный, без ядовитой железы.

— Шоешос… — успел произнести ближайший кхеселети.

И тут же в его мягкое, пока еще не прикрытое карапаксом тело вонзилось острое жало подбежавшего мажоида. На песок полилась кровь — такая же красная, как у людей. Ужаленный детеныш завалился на бок, подергался и затих, глазки-бусинки закрылись. Убивший его черный тут же развернулся и снова взмахнул хвостом, поразив следующего кхеселети. Нервы у землян не выдержали, и Кудряшов начал стрелять без команды. Каравай после небольшой паузы присоединился к нему. Однако черные двигались так быстро и непредсказуемо, что пули уходили в грунт, а две или три даже попали в детенышей.

Еще через минуту все было кончено. Пришедшие к базе кхеселети были мертвы, а два черных мажоида огромными прыжками убегали прочь. Третий, которого все-таки выцелил и подстрелил Кудряшов, вертелся волчком на одном месте, разбрызгивая кровь и громко по-змеиному шипя; членистый хвост то взлетал, то опадал, оставляя на грунте странный узорчатый след. Полковник Каравай, ни слова не говоря, перезарядил револьвер, сделал шаг вперед и тщательно, в два выстрела, добил раненого мажоида.

— Твою ж мать, а? — сказал он с чувством.

Остапенко не услышал ругательство. Он вообще ничего не замечал вокруг. Он упал на колени и пополз к затихшим кхеселети, словно надеялся, что оглушающее горе способно прорвать ткань настоящего и вернуть к жизни тех, кто теперь навсегда остался в прошлом.

5

В оазис-поселение красных мажоидов, обозначенное на карте как объект «СВ2» и нареченное начитанными участниками первой экспедиции Соацерой, поехали втроем: Каравай, Кудряшов и Остапенко. Конечно, взяли с собой револьвер и карабин, хотя Остапенко полагал, что оружие вряд ли понадобится.

Он оказался прав. Курганные дома мажоидов выглядели покинутыми: очевидно, население перебралось в штольни, пробитые некогда для обслуживания канала. По опустевшей широкой центральной улице, которую остряки из второй экспедиции называли проспектом Ленина, ковылял слоном типичный старейшина. Когда краулер сблизился с ним, полковник велел сидевшему за рулем Кудряшову остановиться и вылез наружу, поманив за собой Остапенко. Старейшина немедленно спрятался под карапакс. Каравай бесцеремонно постучал рукоятью револьвера по костяной оболочке и позвал:

— Господин мажоид! Нам надо поговорить.

Старейшина оставался в своем убежище.

— Не хочет телепатировать, а? — Каравай оглянулся на Остапенко. — Сможешь его вызвать на разговор?

— Не думаю, что в этом есть смысл, — признался научрук. — Старейшины, конечно, изучали русский язык, но до сих пор владеют им из рук вон.

— Ты попробуй, — настаивал Каравай.

Остапенко откашлялся и начал с местного приветствия:

— Хшо хашикхо, ста-рей-ши-на. На-до го-во-рить.

Вопреки ожиданиям мажоид выглянул из-под карапакса, надул голосовые мешки и произнес:

— Хшо хашикхо, Шсаргей. Укходить, Шсаргей.

— Мы хо-тим знать, ста-рей-ши-на, — сказал Остапенко, — за-чем к нам при-шли кхеселети. По-че-му шоешос у-мерт-ви-ли кхеселети?

— Кхземляне кхеселети шакх, умеркхтвили тхакс, — ответил старейшина и повторил свое требование: — Укходить, Шсаргей.