Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя - Эндрю Соркин

– Достаточно того, как вы обращаетесь со мной,[167] – заорал он. – Но я не позволю так обращаться с моей женой! – он с трудом сдерживался, чтобы не ударить Могана. – Где стоишь, там и ляжешь!

Даймон попытался вмешаться, догнав Могана, когда тот собирался покинуть зал: «Я хочу задать вам простой вопрос. Вы либо хотели оскорбить жену Блэка, либо нет. Так как?»

Моган ничего не ответил и отвернулся, чтобы уйти. Возмущенный, Даймон схватил его и развернул к себе, оторвав пуговицу на его пиджаке.

– Никогда не смейте поворачиваться ко мне спиной, когда я говорю![168] – крикнул он.

Когда Вейл узнал об инциденте, он счел его неуместным. Через неделю он и его содиректор Джон Рид вызвали Даймона в корпоративный комплекс в Армонке[169], Нью-Йорк, и попросили уйти в отставку.

Это оказалось худшим и одновременно лучшим, что могло случиться с Даймоном. Как и Вейл после ухода из American Express, он не торопился с поиском новой работы, отказавшись от ряда предложений, в том числе, как сообщалось, от розничного интернет-магазина Amazon[170]. Даймон мало что понимал за пределами банковского дела и ждал на своем поле, пока наконец не принял высший пост в Bank One – банке второго эшелона, чикагском «винегрете» из различных бизнесов. Это была искомая стартовая площадка, и он принялся за рационализацию деятельности банка и исправление баланса, пока в 2004 году не смог совершить сделку с JP Morgan, поставившую его в очередь на звание преемника Уильяма Гаррисона в качестве генерального директора.

Когда-то самая высокомерная компания Уолл-стрит, JP Morgan превращалась в середняка по мере того, как возвышались ее конкуренты. Даймон привел свою команду «урезателей расходов»[171] и экспертов по интеграции и начал работу. Зарплаты менеджеров банка были сокращены. Тренажерные залы закрыты. Телефонные линии в ванных комнатах ликвидированы. Отменены ежедневные свежие цветы. Руководители напрягались, когда Даймон вытаскивал из нагрудного кармана рукописный листок бумаги, который служил его ежедневником. На одной стороне были перечислены проблемы, которые ему нужно было решить в этот день, на другой – то, что он называл «люди, которые мне должны».

К 2008 году JP Morgan Chase стал тем, чем не был Citigroup, – банком, который помогал строить Даймон. JP Morgan использовал масштаб в свою пользу, отказываясь от лишних операций и осуществляя перекрестные продажи закладных на расчетные счета клиентов и наоборот. Даймон, параноик по природе, понимал тонкости практически каждого аспекта банковского дела (в отличие от многих других генеральных директоров), а также снижал риск. Прибыль буквально выдавливалась из каждой части компании. А когда начал распространяться кредитный кризис, Даймон показал себя гораздо более разумным, чем его конкуренты. Банк использовал меньший финансовый рычаг для повышения прибыли и не участвовал в играх с забалансовыми счетами. И в то время, как другие банки начали серьезно спотыкаться после схлопывания рынка низкокачественных ипотечных кредитов, JP Morgan остался сильным и устойчивым. Действительно, за месяц до того, как разразилась паника по поводу Bear Stearns, Даймон хвастался «крепким балансом» своей фирмы на конференции инвесторов. «Крепость бухгалтерского баланса[172] означает (sic!) ликвидность и то, что мы действительно можем проверить его на прочность, – сказал он. – Это ставит нас в очень хорошее положение на будущее. Я не знаю, появятся ли у нас другие возможности. По моему опыту, именно такие обстоятельства, как сегодня, дают шанс, но они не обязательно предоставят его прямо сейчас».

Шанс представился раньше, чем он ожидал.

* * *

В четверг 13 марта Даймон, его жена и три их дочери отмечали его 52-й день рождения за ужином[173] в греческом ресторане Avra на 48-й Ист-стрит. Сотовый телефон Даймона, которым он пользовался только для разговоров с семьей и чрезвычайных ситуаций в компании, зазвонил в начале ужина, около 18:00. Раздраженный Даймон снял трубку.

– Джейми, у нас серьезная проблема, – сказал Гэри Парр, банкир Lazard, представлявшего Bear Stearns. – Вы можете поговорить с Аланом?

Взволнованный Даймон вышел на улицу. Слухи о Bear ходили в течение нескольких недель, но звонок означал, что положение было более серьезным, чем он полагал. Через несколько минут перезвонил Алан Шварц, исполнительный директор Bear Stearns, и сказал, что его фирма осталась без наличных и нуждается в помощи.

– Сколько? – испуганно спросил Даймон, пытаясь сохранять спокойствие.

– Может быть, до 30 млрд.

Даймон присвистнул – это было много, слишком много. Он ответил, что постарается помочь, и сразу позвонил Гайтнеру JP Morgan не в состоянии найти столько наличных так быстро, сказал Даймон Гайтнеру, но компания готова стать частью решения проблемы.

На следующий день Федрезерв направил кредит через JP Morgan в Bear Stearns, который решил проблему с ликвидностью, и дал фирме двадцать восемь дней для того, чтобы подготовить продажу. При этом ни Федрезерв, ни казначейство не хотели, чтобы ситуация оставалась нерешенной так долго, и в выходные они призвали Даймона поглотить Bear. После того как команда из трех сотен человек JP Morgan переместилась в офис Bear, они донесли свои выводы до Даймона и его руководства.

К утру воскресенья Даймон уже знал достаточно. Он сказал Гайтнеру, что JP Morgan собирается выйти из сделки: проблемы с балансом Bear были слишком глубоки и практически непредсказуемы. Но Гайтнер не принял его уход и надавил на него, чтобы услышать его условия, которые сделали бы сделку приемлемой. Наконец они пришли к соглашению о 30 млрд долларов кредита под залог сомнительного Bear, оставив JP Morgan ответственность за первый 1 млрд долларов убытков.

* * *

Неудивительно, что эти окончательные переговоры вызвали повышенный интерес банковского комитета Сената. Не слишком ли жесткие условия правительству за счет налогоплательщика выдвинула JP Morgan, понимая, какими рычагами располагает?

Речь Даймона, выглядевшего почти царственно с его серебряными волосами и безукоризненно отглаженными белыми манжетами, едва выглядывающими из рукавов пиджака, звучала ни извинительно, ни оборонительно, когда он описывал события, приведшие к сделке с Bear. «Это не было переговорной позицией[174], – спокойно заявил он. – Это была сущая правда». Из доклада Даймона становилось ясно, что они с Гайтнером – хорошие парни, которые спасли ситуацию, когда шансов почти не было. «Я могу с уверенностью сказать, – заявил он членам комитета, – что, если частные и государственные стороны, выступавшие сегодня перед вами, не сотрудничали бы замечательным образом для предотвращения падения Bear Stearns, у нас у всех сейчас были бы гораздо более серьезные проблемы».

В конце концов в тот день на слушаниях не случилось ни увольнений, ни ставших легендарными реплик, ничего героического. Но этот день представил американской публике персонажей, которых она отлично узнает в течение следующих шести месяцев, а также дал редкую возможность соприкоснуться с узким кругом игроков, возглавляющих мир высоких финансов, каким бы шатким он ни был. Сенаторы были далеки от того, чтобы составить собственное мнение о сделке с Bear: насколько она на самом деле необходима и действительно ли это решило проблему или просто перенесло расплату?

Из всех членов банковского комитета Баннинг с его уклоном в свободный рынок был наиболее критически настроен и, пожалуй, оказался самым проницательным. «Я очень обеспокоен провалом Bear Stearns[175], – сказал он, – и мне не нравится идея Федрезерва быть вовлеченным в спасение этой компании… Это социализм, по крайней мере меня так учили. И что произойдет, если Merrill, Lehman или кто-то вроде них будет следующим?»

Глава четвертая

Вугнетающе сырой вечер пятницы 11 апреля 2008 года Дик Фулд поднимался по лестнице казначейства и как раз проходил десятифутовую бронзовую статую Александра Гамильтона[176], возвышающуюся над южным входом. Фулд приехал по личному приглашению Хэнка Полсона на частный ужин по случаю окончания саммита G7[177] и начала ежегодных весенних совещаний Международного валютного фонда и Всемирного банка. В список гостей входили самые влиятельные экономические государственные деятели и мыслители, в том числе десять руководителей компаний с Уолл-стрит и главы ряда ведущих министерств финансов и центральных банков мира, в том числе Жан-Клод Трише, президент Европейского центрального банка.

Фулд ощущал прилив оптимизма – сейчас было значительно лучше, чем раньше. Уверения Lehman в 4 млрд долларов[178] стабилизировали акции, по крайней мере на данный момент. Рынок рос, основываясь на комментариях Ллойда Бланкфейна, исполнительного директора Goldman Sachs, который на ежегодном собрании своей фирмы решительно заявил, что худшие времена кредитного кризиса, вероятно, закончились. «Больше половины пути мы преодолели»[179], – сказал он.