Бумажный Тигр 3 (СИ) - Соловьев Константин Анатольевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лэйд поймал себя на том, что скоро начнет ворчать, по-тигриному показывая зубы. Роль любимого дядюшки из Веллингтона оказалась хлопотнее, чем он предполагал. Требовалось ежеминутно жать кому-то руки, улыбаться, кивать и выражать радостное воодушевление, чему противилась его натура. Впрочем, иногда попадались прелестные женские ручки, затянутые в перчатки, которые Лэйд целовал с приятным чувством, заслужив очаровательные смешки своей старомодной галантностью. Лэйд немного приободрился. Может, на общем фоне он и выглядел неуклюжим пожилым медведем, ввалившимся на чужой праздник, но смеяться над ним и над его манерами как будто бы не спешили, напротив, ему даже удавалось произвести некоторое благоприятное впечатление на присутствующих.
Лица и имена сменяли друг друга так быстро, что у Лэйда едва не закружилась голова. Не успевал он вытащить руку из чьей-то ладони, как ему навстречу устремлялась следующая, спешащая стиснуть ее в рукопожатии. У него мгновенно вспотели пальцы, пересохло в горле. Кажется, он забывал имена быстрее, чем Крамби успевал их произносить, а лица и подавно слились в карусели, из которой лишь некоторые выступали отчетливо, прочие же совершенно смешались друг с другом.
- А вот и Синклер, наш главный юрист! Синклер! Синклер! Идите скорее сюда, умоляю, познакомьтесь с моим дядюшкой!
В дешевых пьесах, которые смотрел Лэйд, юристом обыкновенно выступал почтенный джентльмен средних лиц со строгим докторским лицом, убеленный внушительными сединами, вооруженный в любую погоду фланелевым плащом и лакированным чемоданчиком. Может, Крамби не смотрел пьес или смотрел какие-то другие, потому что юрист, представленный ему Синклером, оказался рыжеволосым юнцом, на взгляд Лэйда, чересчур молодым даже по здешним меркам. Сколько ему – двадцать два? Двадцать три?
Сущий сопляк, подумал Лэйд, наблюдая за тем, как мистер Синклер, пытаясь напустить на себя солидный вид, протягивает ему руку для рукопожатия. Может, нравы, царящие в Миддлдэке, тут, в Майринке, показались бы архаичными, да и провинциальными, но там мистеру Синклеру в его возрасте светила лишь должность помощника юриста, чинящего своему патрону перья и следящего за чернильницами. Здесь же – подумать только! – главный юрист.
- Мистер Синклер молод, но он превосходный специалист в своем деле, - заметил Крамби, похлопывая Синклера по плечу, - Скоро он заткнет за пояс самого Альберта Дайси[8]!
- Если вдруг не сбежит с острова, устроившись юнгой на китобойный корабль, - пробормотал Лэйд, но так, чтобы его никто не услышал, - Или не отправится уитлендером[9] в Южную Африку…
Синклер пытался держать себя сдержанно и немногословно, да и костюм выбрал не легкомысленный, а самого солидного покроя, однако возраст неумолимо выдавал его. Он слишком заискивающе улыбался, а стоило только кому-то пошутить, как первым принимался хохотать, зачастую так неестественно, что посмеиваться украдкой начинали уже над ним самим. А ведь этот оболтус получает самое меньшее втрое больше чем я, подумал Лэйд, при том, что не убивает спину тасканием тяжеленных ящиков, не дышит табачной пылью и не слюнявит ночами гроссбухи…
Мысль была досадной, но додумать ее до конца Лэйд не успел, потому что Крамби вдруг потянул его за рукав, выдернув из какой-то никчемной беседы, состоящей из одних лишь вежливых оборотов, ровно никуда не ведущей и похожей на бесконечную циркуляцию корабля в закрытой бухте.
- Ну а теперь позвольте вам представить нашу очаровательную мисс ван Хольц. Мисс ван Хольц?.. Прошу… Мой любезный дядюшка мистер Лайвстоун, прямиком из Веллингтона, торговец сукном и шерстью.
Лэйд повернулся – и ощутил, что его сердце, сделавшись тяжелым, как мешочек с дробью, медленно поползло куда-то вниз, точно увлекаемая собственной тяжестью гирька на стенных часах.
- Вы в самом деле торговец шерстью? Очень приятно! Мистер Крамби никогда не говорил, что у него есть дядюшка.
Мисс ван Хольц. Это имя не шло ей. Ей, наверно, не шло вовсе никакое имя, ни британское, ни голландское, ни даже полинезийское - по той же причине, по которой драгоценному индийскому рубину «Раджа Ратна» не могла идти оправа из золота или платины – в мире попросту не существовало достаточно благородного металла или сплава, чтобы оттенить его красоту.
Если бы Лэйда заставили описать внешность мисс ван Хольц, он бы позорно бежал от этой задачи, как человек, от которого требуют описать «Красавицу» кисти Тициана, используя только лишь слова с упаковок от консервированных фруктов и объявлений о продаже риса. Она была…
Она была невероятно хороша собой. Ее тело, несомненно, было изваяно старой доброй Европой, в ней чувствовалась прохладная твердость пурбекского мрамора[10], обтесанная поколениями чопорных пуритан. Но, кажется, Полинезия, улучив момент, успела тайком вдохнуть в это создание толику своей души, наполнив строгие викторианские формы тем материалом, который был совершенно неизвестен ее благородным предкам. От мисс ван Хольц исходила одновременно и прохлада бездонного, распахнутого в любую погоду, неба, и обжигающее тепло экваториального солнца. А еще в ней, кажется, была заключена частица штормового океана, прорывающаяся в ее речи мягким и грозным шелестом волн.
Она немного похожа на Аду Кавендиш[11] с открыток, подумал Лэйд, пытаясь устроить руки на животе так, чтобы скрыть потертости на ткани пиджака. Но только глаза…
Полинезийская кровь наградила мисс ван Хольц не только смуглостью кожи – ее легко было не заметить в свете газовых рожков – но также характерными скулами и разрезом глаз. Немного раскосые, как у многих полли, они выглядели лукавыми и серьезными одновременно, что порядком сбивало с толку.
- Да, - выдавил из себя Лэйд, напрягая диафрагму так, точно пытался поднять набитый мукой ларь, - Шерсть. Торговец шерстью. Веллингтон.
Мисс ван Хольц рассмеялась и от ее смеха заскорузлая душа Лэйда Лайвстоуна воспарила на пять дюймов над его телом, выше того места, в котором обычно располагалась.
- Как интересно! Мы тоже торгуем шерстью, да и не только ей, за этот год мы продали, наверно, тысячу фунтов шерсти, но при этом, представьте себе, никто из нас не держал в руках даже мотка пряжи.
Свои густые каштановые волосы она стригла коротко, на островной манер, куда короче, чем было принято на континенте, но это чертовски ей шло. Как и простая прическа, украшенная лишь парой атласных лент. Даже если бы она вздумала распустить ее, волосы едва ли коснулись ее плеч, подумал Лэйд. Ему почему-то очень захотелось увидеть их распущенными.
Мисс ван Хольц была не просто хороша собой, она являла причудливое смешение культур, в котором викторианская строгость и полинезийская естественность дополняли друг друга так же органично, как ночь дополняет день. Видимо, вполне сознавая этот эффект, она и одевалась в таком же стиле, умело сочетая в своем наряде изысканность и простоту. Ее светлое платье не оголяло ничего сверх приемлемого и не кичилось богатством отделки, единственным украшением на нем была небольшая брошь на грудь, брошь, которая отчего-то привлекла внимание Лэйда. По-своему элегантная, она совсем не походила на те драгоценные вещицы, что продают в Айронглоу под вывесками «Гарранда», «Лакока» и «Рэндл-Бридж», скорее, на поделку безвестного островного ювелира, вырезавшего из куска гедонита[12] подобие изогнутого листа. Забавная безделушка, подумал Лэйд, стараясь не уделять ей больше внимания, чем могло считаться приличным в обществе, интересно, где мисс ван Хольц нашла ее и…
Громила в превосходном костюме, который оказался главным финансистом Розенбергом, усмехнулся. Удивительно, но усмешка преображала его грубое лицо, делая черты если не интеллигентными, то, по крайней мере, не такими звероподобными. Возможно, такой эффект возникал из-за очков в золоченой оправе.
- Мы торгуем не шерстью, мисс ван Хольц, мы торгуем фьючерсами и опционами, а это не одно и то же. А вы торгуете на бирже, мистер… Лайвстоун?
Лэйд осторожно покачал головой. Он никогда не играл на бирже – в старом добром Миддлдэке с его консервативными взглядами на коммерцию всякая деятельность, выходящая за рамки привычной торговли, считалась зазорной и не одобрялась окружающими. Честный человек может содержать лавку и получать от нее доход, но торговать бумагами, обменивая одни на другие и извлекая деньги из воздуха? С точки зрения богобоязненного Хукахука это было сродни алхимии – подозрительное занятие, которым не пристало заниматься честному джентльмену, пользующемуся уважением в обществе.
