Пылающий лед - Руслан Михайлов

Иногда мальчишка бросал быстрый взгляд на корму и вновь утыкался лицом в кружку, с трудом удерживая ее в ходуном ходящих руках. Дрожал он не от холода, а от страха — там, на корме, лежали два мертвых тела, небрежно прикрытых куском парусины. Двое таких же, как он, заключенных из местной тюрьмы, совсем недавно томившихся в соседних камерах. А теперь они мертвы.

Один потерял от страха перед водой голову и захлебнулся, не успев достигнуть дна. Другой, бывший рыбак, по пьяни зарубивший жену и сына топором, вырос на море и в воде чувствовал себя как рыба. Рыбак соблазнился обещанием седовласого священника, что если он выполнит волю Церкви и достанет со дна костяной обломок, то смертную казнь через повешение заменят на отправку в серебряные рудники. Он нырял трижды, невзирая на ледяной холод зимнего моря. Нырял неистово, находясь под водой долгое время, и в третий раз ему улыбнулась удача — уходящая под воду цепь бешено задергалась и, когда монахи дружными усилиями вытащили его на поверхность, он с торжествующим криком вздел над головой руку с зажатой в ней добычей. Он нашел и тем самым спас себя от смертного приговора и завоевал право на жизнь — пусть и под землей, в узких и душных штольнях рудника, где никогда не бывает солнечного света, но все же жизнь.

Вот только едва его подтянули к борту, улыбка на посиневшем от холода лице погасла, и со звериным рыком он попытался воткнуть кусок обточенной кости в шею ближайшего монаха. И тут же был пронзен тремя мечами, а старый священник одним быстрым движением перерубил ему запястье, забросил отрубленную кисть с зажатым в пальцах обломком в раскрытую шкатулку и тут же захлопнул крышку…

И вот теперь они подошли к другому месту, и следующий каторжник находится под водой, выискивая нечто похожее на рукоять оружия с вставленным в ее торец желтым драгоценным камнем — так туманно священник объяснил, что именно надо искать. И сейчас молодой парень, убивший своего лучшего друга из-за глупой девки с соседней улицы, молился. Молился так истово, как никогда раньше. И еще надеялся, что третий заключенный не утонет и сумеет достать со дна ту страшную штуковину и что ему не придется нырять самому…

Заключенный, стуча зубами, нырнул снова, и, едва он скрылся под водой, раздался тихий голос:

— Отец Флатис, должен признать, что сначала я не верил в вашу затею, — вполголоса произнес Морвикус, подойдя к борту лодки. — Много ли шансов отыскать крохотные обломки на илистом дне моря, да еще и зимой! Но сейчас, когда первая половина артефакта уже в шкатулке, я полностью убежден, что с помощью Создателя мы добудем и вторую!

— Равно как и я, — сухо произнес священник, не отрывая глаз от воды. — Вот только боюсь, что Создатель Милостивый здесь не при чем — к моему горькому сожалению. Этот бедняга, что сейчас нырнул и погрузился на дно, является не искателем, а всего лишь наживкой. Живая приманка, наподобие тех дождевых червей, что насаживают на свои крючки рыбаки. Если бы дело обстояло иначе, мы никогда бы не обнаружили затерянный на дне артефакт.

— Не хотите ли вы сказать, что…

— Да. Кинжал стремится выбраться из морской пучины, и для этого ему нужна помощь. Он сам притягивает к себе оказавшихся поблизости людей. Не найдет их — сделает так, чтобы его проглотила большая рыба, которая затем выбросится на берег и попадет в руки ничего не подозревающих людей, что поспешат выпотрошить рыбину, пока не протухла, и зажарить… Или воспользуется крабом, что вынесет его на сушу… Возможностей много. Но человек… человек — это лучшая приманка для Младшего Близнеца, самый лакомый кусок, любимая добыча. Этой его слабостью я и пользуюсь. Если он почует поблизости от себя человека, то сам подскажет, где его искать. И начнет подчинять жертву своей воле, превращая в злобную тварь, жаждущую крови… что и произошло с тем несчастным грешником, нашедшим лезвие кинжала.

— И вновь вы говорите о богопротивном артефакте как о живом существе, отец Флатис! — воскликнул внимательно слушающий Привратник. — Так… словно у него есть собственная душа!

— Душа дается лишь Создателем! — полыхнул взором священник. — А все остальное от Темного — жалкое подобие, лишь мрачная тень от настоящей жизни, отец Морвикус! Уж вам-то должно быть это известно! Я всегда считал, что орден Привратников чересчур сильно сближается с нечистью и нежитью! Ни к чему изучать и вести беседы с порождениями Темного — им самое место на костре! — осекшись, отец Флатис сухо пожевал губами и продолжил: — Но не мне судить. Я лишь выполняю волю Церкви.

— И стараетесь изо всех сил, отец Флатис, — склонил голову Морвикус. — Я так и доложу его святейшеству и… смотрите! Цепь!

Железная цепь неистово затряслась, затем вытянулась в струну и задрожала, баркас слегка покачнулся и начал лениво разворачиваться к берегу — словно некто на дне тянул его за собой с неимоверной для обычного человека силой.

— Он нашел! — глухо произнес священник, вцепившись побелевшими пальцами в кромку борта. — Нашел! Вытаскивайте его, тяните изо всех сил!

Вцепившиеся в цепь монахи дружными усилиями начали вытаскивать сопротивляющуюся цепь, обдирая ладони в кровь. Им понадобилось приложить немало сил, чтобы притянуть сопротивляющегося ныряльщика к борту. Последний рывок — и над поверхностью воды показалась голова, облепленная мокрыми волосами. Через мгновение заключенный перевалился через низкий борт и рухнул на палубу, исторгая изо рта и носа струи соленой воды, вперемешку с захлебывающимся кашлем и безумным хохотом. В его ходящую ходуном грудь уперлось три багра, не позволяя встать, но каторжнику, похоже, было на это плевать. Он заходился смехом, исподлобья смотря на нависших над ним людей и разводя руками в стороны, словно принося извинения за допущенную оплошность.

— Его руки пусты, святой отец! — воскликнул один из монахов, держа наготове обнаженный меч. — Он упустил обломок!

— Нет! — качнул головой отец Флатис и ткнул пальцем в перекошенный рот каторжника, откуда по-прежнему вытекали струйки розоватой воды. — Он проглотил обломок! На его губах кровь! Поранился, когда пропихивал артефакт себе в глотку!

Едва старик произнес эти слова, как заключенный взревел и рывками начал подниматься, насаживая себя на острия багров. Первым опустился кистень одного из монахов, с легкостью размозжив лицо обезумевшего человека и раздробив череп. Остальные налегли на багры всем весом и не отпускали, пока последний монах несколькими ударами не отрубил изуродованную голову от тела. Затем в стороны отлетели обрубленные по локоть руки. Обнявший мачту последний оставшийся в живых заключенный затрясся в рвотных судорогах, выплескивая содержимое желудка в собравшуюся у его ног лужу крови и с ужасом смотря на все еще живой и пытающийся встать безголовый торс человека.