Семь сестер. Сестра жемчуга - Райли Люсинда

– Надеюсь, миссис Монктон, вы уже на небесах, где вам самое место, – расстроенно прошептала Китти, выйдя на улицу. В полной темноте перешла на другую сторону Хендерсен-стрит и направилась к своему дому. Уже возле самой парадной двери прямо у нее под носом мелькнула чья-то тень. Китти инстинктивно отпрянула назад, чтобы не столкнуться с человеком. Она увидела перед собой совсем еще молодую женщину, буквально закоченевшую от холода. Та безмолвно уставилась на Китти. Клетчатый шарф соскользнул с головы незнакомки: лицо худое, изможденное, с огромными запавшими глазами, кожа бледная, непокорные каштановые волосы рассыпались по плечам. На вид незнакомке было приблизительно столько же лет, сколько и самой Китти.

– Простите, пожалуйста, – тут же извинилась перед ней Китти, смущенно отступая в сторону, чтобы пропустить девушку вперед. Но та даже не сдвинулась с места, а лишь продолжала пялиться на нее немигающим взглядом. Тогда Китти сама отвела глаза и открыла входную дверь. Китти вошла в холл, чувствуя, как девушка продолжает буравить ее взглядом, и тут же поспешила закрыть дверь.

Китти сбросила с головы капюшон, сняла капор, но затравленный взгляд незнакомой девушки продолжал преследовать ее. Китти почему-то вдруг вспомнила романы Джейн Остин, которые успела прочитать. Как та красиво описывала дома приходских священников, расположенные в живописных садах. Поистине идиллические пейзажи английской деревни, заселенной преимущественно мелкопоместными дворянами, ведущими такую же размеренную и достойную жизнь, как и сами священники. Наверное, подумала Китти, мисс Остин никогда не бывала на севере страны и не видела, как там живут городские священники. Например, те, кто обитает на окраинах Эдинбурга.

Дом, в котором жила семья Китти, ничем не отличался от других домов на их улочке: такое же унылое четырехэтажное здание в викторианском стиле. Те, кто его возводил, думали в первую очередь о практичности, а не о красоте. Ведь нищета была буквально рядом. Все те несчастные обитатели бараков и доходных домов, выстроившихся рядом с доками. Отец любил повторять, что никто не посмеет упрекнуть его в том, что он живет в лучших условиях, чем его паства. Хорошо хоть, подумала Китти, входя в гостиную, чтобы согреть немного у камина озябшие руки, что у них в доме тепло и сухо. Ведь у многих, живущих с ними по соседству, нет и этого.

– Добрый вечер, мама, – поприветствовала она Адель, сидящую в кресле возле камина. Мама штопала носки, примостив их у себя на небольшом выступающем животе вместе с подушечкой для иголок.

– Добрый вечер, Китти. Ну, как прошел день? – поинтересовалась мать ласковым голосом с легким акцентом, сразу же выдающим ее шотландские корни.

Отец Адель был помещиком в Дамфрисшире. Китти и ее сестры любили бывать у него. Каждое лето они отправлялись в гости к дедушке и бабушке, которые жили гораздо южнее Эдинбурга. В деревне царило приволье. Такое счастье скакать верхом среди бескрайних полей и лугов. Однако Китти озадачивала одна вещь: отец никогда не сопровождал их в этих летних поездках к родителям жены. Всегда ссылался на занятость и на необходимость быть рядом со своей паствой. Но с возрастом Китти начала подозревать, что так происходит потому, что дедушка и бабушка относятся к мужу своей дочери не очень одобрительно. Семейство Макбрайдов, хотя и состоятельное, принадлежит к так называемому «торговому сословию». Такое определение Китти слышала собственными ушами. В то время как родители мамы – потомки благородного клана Дугласов. А потому совсем не удивительно, что они часто вслух выражали свое недовольство тем, в каких стесненных обстоятельствах вынуждена жить их дочь, будучи женой священника.

– Миссис Макфарлейн и ее детки шлют тебе самые наилучшие пожелания. Воспалительный процесс на ноге мистера Катбертсена, кажется, приостановлен, и дело пошло на поправку. Но есть и печальная новость, увы. Вчера умерла миссис Монктон.

– Упокой Господь душу ее. – Адель тут же перекрестилась. – Хотя, наверное, это даже к лучшему. Господь послал ей облегчение… Жить так, как она…

– Соседи сказали мне, что тело отправили в морг. Однако у миссис Монктон нет родных. Да и денег, как выяснилось, нет ни фартинга. Нет никаких средств, чтобы похоронить ее достойно. Если только…

– Я поговорю с твоим отцом. Обязательно! – тут же пообещала дочери Адель. – Хотя, насколько мне известно, на данный момент финансовые дела в церкви обстоят очень плохо.

– Пожалуйста, поговори, мамочка! Что бы там папа ни говорил о том, что она впала в грех, она все искупила сполна в конце своей жизни.

– И была такой милой собеседницей. С ней всегда было приятно общаться. Ах, как же я ненавижу приход зимы. Воистину, зима – это сезон смерти… Особенно в наших местах, где столько бедноты. – Адель невольно содрогнулась при последних словах и тут же инстинктивно прикрыла свой живот рукой. – Отец сегодня на заседании приходского комитета, а после заседания отправится на ужин к миссис Мак Кромби. Он очень надеется на то, что она сочтет возможным еще раз сделать пожертвование на нужды церкви. Одному богу известно, как сейчас там нужны эти деньги. Ведь на одних молитвах церковь существовать не может.

«Или на обещаниях того, чего мы не можем увидеть, услышать или к чему нельзя прикоснуться…»

Но Китти не стала озвучивать подобные мысли, а лишь коротко сказала:

– Да, мама.

– Китти, милая, ты не поднимешься прямо сейчас к своим сестричкам? Приведи их ко мне, когда они уже переоденутся в ночные сорочки. У меня сегодня такая слабость, что едва ли я смогу подняться по лестнице в детскую.

Китти снова почувствовала, как ее охватывает тревога.

– Тебе все еще плохо, мамочка?

– В один прекрасный день ты поймешь, моя родная, какой изматывающей может быть беременность. Да еще в моем возрасте. Мы с тобой поужинаем вдвоем, ровно в восемь. Папы не будет, а потому и переодеваться к ужину необязательно, – добавила Адель.

Китти потащилась в детскую, преодолевая бесчисленное количество ступенек и мысленно ругая свой удел. Надо же, как не повезло! Причем дважды. Родиться дочерью священника и одновременно старшей среди четверых. А на подходе ведь еще и пятый младенец. Наконец она распахнула двери детской. Трое ее младших сестричек – Марта, Мириам и Мэри – бурно выясняли отношения, занятые игрой в шары.

– Я победила! – кричала Марта. Ей уже исполнилось четырнадцать, и она полностью унаследовала характер отца. Была такой же упрямой и непреклонной, как отец, особенно если речь касалась вопросов веры.

– Нет, это я победила! – тут же надула губки Мэри.

– Вообще-то мне кажется, что победила я, – тихо обронила Мириам. И Китти сразу же поняла, что так оно и есть.

– Кто бы из вас ни вышел сегодня победителем в этой игре, девочки, сообщаю вам, что мама хочет, чтобы вы умылись перед сном, переоделись в ночные сорочки, а потом спустились в гостиную, чтобы поцеловать ее и пожелать спокойной ночи.

– Спуститься в гостиную в ночной сорочке? – воскликнула Мэри, пораженная до глубины души. – А что на это скажет папа?

– Папа сегодня вечером ужинает у миссис Мак Кромби. А сейчас за дело! – ответила Китти, увидев, что в комнату вошла Эльза, неся перед собой таз с водой. – Дайте-ка мне взглянуть на ваши личики и на ваши шеи.

– Мисс Китти, вы тут не проследите за их омовением? – Эльза бросила на нее умоляющий взгляд. – Мне еще надо внизу накрыть стол к ужину.

– Конечно, прослежу, Эльза. Что за вопрос? – Эльза была единственной прислугой в их доме, и Китти прекрасно понимала, как выматывалась девушка, днями напролет крутясь как белка в колесе. Да и время уже позднее.

– Спасибо вам, мисс Китти. – Служанка благодарно кивнула головой и тут же исчезла за дверью.

Но вот, наконец, все девочки облачились в ночные сорочки из белого муслина, и Китти строем повела их вниз, в гостиную. Пока мама по очереди целовала сестер, желая им доброй ночи, Китти размышляла о том, что, по крайней мере, воспитываясь в этой семье, она с ранних лет пробрела немалый опыт обращения с детьми. Наверняка этот опыт окажется востребованным, когда у нее появятся собственные детки. Но, глянув на выпирающий мамин живот, на ее бледное и измученное лицо, Китти тут же подумала, что, вполне возможно, детей у нее и вовсе не будет.