Пастырское богословие, т.2 - доц.архимандрит Тихон Агриков

Следовательно, пригодность к пастырству определяется, прежде всего, свободно–сознательным подчинением своей воли воле Божией, притом не случайно навеянным чем–либо, а вытекающим из внутреннего «я» человека и не покидающим его ни на один момент, подчинением, имеющим плодом своим потерять свою волю в Боге, чтобы снова обрести ее.

Святое Евангелие дает подробный ответ на то, благодаря какому психическому фактору возможен переход от призвания внешнего к призванию внутреннему. Достаточно вспомнить картину восстановления Петра в его апостольском достоинстве после отречения.

По Своем воскресении Христос явился в третий раз Своим ученикам на берегу заветного Геннисаретского озера. Зеркальная поверхность озера, необычайный улов по слову Спасителя, на берегу разведенный огонь, приготовленная трапеза, все это должно было напомнить апостолу Петру первое его призвание к апостольскому служению. Костер же на берегу пылал в знамение костра во дворе первосвященника, где было печальное отречение Апостола. Трижды Петр отрекся, трижды вопрошал его Господь о любви к Себе: «Симоне Ионин, любишь ли ты Меня больше, нежели они?» (Ин. 21,158).

Ввиду особой важности этого троекратного призыва апостола Петра к пастырской любви остановимся на нем несколько подробнее.

В этом призыве (Ин. 21,157) русское слово «любовь» выражено в греческом тексте двумя разными словами, имеющими неодинаковое содержание.

В первом призыве: любишь ли ты Меня больше, нежели они (т.е. Апостолы), в греческом тексте употреблен термин, означающий любовь, основанную на убеждении в высоких достоинствах любимого лица, а уже отсюда и к другим людям. Такой любовью любили в то время Спасителя все прочие Апостолы. Но Спаситель хотел бы видеть большую, чем у них, любовь у апостола Петра, троекратно отрекшегося от Него. Он хотел видеть любовь, приближающуюся к той любви, которая охватила Апостолов после сошествия Святого Духа на них, когда это слово ( ) стало обозначать проникновенную, сознательно–жертвенную любовь, как проявление уже той высшей духовной свободы, которую Апостолы стали иметь со дня Святой Пятидесятницы. При такой именно любви обеспечивается уход не только за взрослыми овцами, но и за «агнцами», т.е., ягнятами, которые нуждаются в особом кормлении, питании. Поэтому Спаситель и сказал Петру: «паси агнцев Моих».

Апостол Петр на этот первый призыв отвечает Спасителю:

люблю Тебя. Глагол в его первичном значении обозначает дружеское, сердечное расположение, естественную любовь к кому–либо, в данном случае ко Христу. И лишь после Святой Пятидесятницы это слово одухотворилось и стало выражать христианскую благодатную любовь в личных отношениях между христианами и в их отношениях к Богу.

В момент беседы со Спасителем у апостола Петра не было еще такой любви, которая могла бы обеспечить уход и за агнцами ягнятами, т.е., слабыми в вере людьми. Поэтому Христос при втором призыве отвечает Петру: «Паси овец Моих», т.е. Христос не выделил агнцев как нуждающихся в дополнительном уходе и особой заботе.

Во втором обращении к апостолу Петру Христос употребляет те же слова - , но уже без добавления «больше, нежели они». Этим Христос как бы хотел спросить Апостола: имеет ли он хотя бы ту же любовь, какую должны иметь все ученики Его. И когда Петр ответил прежними словами: , то Спаситель поручает ему только взрослых овец: — управляй овцами Моими.

Обращаясь к Петру в третий раз, Христос употребил тот же глагол, что и Петр: . Этим Христос как бы хотел проверить, имел ли Петр то дружеское, сердечное расположение и естественную любовь ко Христу, о какой сам Петр только что говорил Ему. Этот третий вопрос так огорчил Петра, сердечно уязвил его, что он изменил свой ответ. Он уже не говорит о своей любви, а лишь скорбно указывает, что Христос как Всеведущий, проникая в его сердце, видит Сам, наряду с его слабостями, и искреннюю любовь к Нему.

После этого смиренного исповедания Петра Христос поручает ему заботу об овцах, точнее об овечках ( ), нуждающихся в усиленном уходе.

Спаситель знал, что Апостол, приобщившись благодати Святого Духа (в день Святой Пятидесятницы), получит благодатную силу и для жертвенной любви ( ), чтобы пасти не только овец, но и овечек–агнцев–ягнят, т.е. охватывать своей любовью всех уверовавших во Христа.

Из разбора Евангельского текста о призвании апостола Петра к апостольскому служению мы видим, какой смысл, какое содержание вкладывалось в слово «любовь». В евангельском тексте под термином разумеется любовь наиболее совершенная любовь жертвенная. Исходным началом этой любви в духе любящего является любовь Бога к миру и человеку. Такую любовь Спасителя ученики испытали на себе, ощутили в своем сердце. Она вызвала в них ответную любовь и не только к Нему, но и к людям. Двойная любовь захватывает все существо их вплоть до самоотречения по примеру Христа, как о том свидетельствует Апостол любви Иоанн Богослов (1 Ин. 3,16).

Ничто так не роднит и не сближает человека с Богом, ничто не делает его столь божественным и благодатным, как эта превысшая и неизреченная любовь Божия, даруемая человеку (1 Ин. 4,7).

Итак, на первом месте в этой высшей агапической[69] любви является ощущаемая любовь Бога к человеку и ответная любовь к Нему как Источнику жизни. И уже отсюда (в душе любящего) изливается и любовь к людям, и особенно к слабым, страдающим, не окрепшим ни в любви, ни в вере. И любовь эта не есть любовь только сердца и чувства, но и сознания, убеждения и воли.

Для второй любви филической характерна любовь к человеку, любовь в ее общем значении, вырастающая из задушевной общности и близости при совместной жизни. Это любовь–дружба. Воспринимаемая в Боге эта любовь–дружба согревается и возвышается религиозным чувством и пускает глубокие корни в душе человека. При усилении веры и любви к Богу усиливается и любовь к человеку.

Как видим, первая (агапическая) любовь более связана с Богом, вторая (филическая) - с человеком. Первая как бы низводит Бога на землю (в сердце человека), вторая человеческое сердце объединяет с другими людьми и возводит к Небу.

Таким образом, на примере святых Апостолов (в частности апостола Петра) мы видим, что воспитание в себе глубокого внутреннего призвания к пастырству вполне возможно только при содействии истинной любви ко Христу[70].

Однако некоторые возражают, считая, что человек не может воспитать в себе внутреннего призвания; если его нет в сердце, то принудительное воспитание к пастырству может потом отразиться гибелью.

Следует заметить, что мы говорим не о внешней принудительности со стороны, но о свободном подчинении своей личности делу Христову. Центр всех возражений против возможности воспитания в себе внутреннего настроения лежит в одном нежелании серьезно поработать над собой.

Утверждающие невозможность воспитания внутреннего призвания, как ясно сознанного стремления к пастырству, вместе с тем утверждают невозможность и всякого вообще нравственного совершенства.

Допустим, что у вас в данное время нет никакого желания молиться. Что же мы должны делать? Дожидаться ли, когда такое желание само явится или же произвести над собой усилие, заставить себя помолиться? Скажут, что эта молитва может дать обратные результаты. Но как же святые отцы заповедуют не допускать расслабления своей воли и указывают на волевую молитву. Не хочешь, а молись. Путем постоянного навыка образуется нормальная молитва.

В призвании к пастырству замечается подобное же явление. Если мы любим Христа Спасителя, то несомненно осознаем свой долг продолжать Его дело, особенно, если обстоятельства жизни (например, духовная школа) поставили нас на этот путь.

Святитель Григорий Двоеслов утверждает: «Если пастырские труды служат верным свидетельством любви к Господу, то и наоборот, кто отказывается пасти стадо Божие, имея к тому и нужные способности, и самое призвание, тот тем явно показывает, что не любит Пастыреначальника»[71]. И святитель Иоанн Златоуст в принятии на себя подвига пастырства видит также решительное выражение любви ко Христу. «Он мог бы сказать Петру, говорит св. Златоуст, если любишь Меня, подвизайся в посте, молитвах, бдениях и проч. Но оставив теперь все это, Он говорит: паси овец Моих»[72].

Но, спрашивается, как же быть, когда Бог зовет нас через внешние обстоятельства жизни (внешнее призвание) к пастырству, а мы ясно ощущаем, что у нас нет внутреннего призвания, без которого мы не имеем нравственного права принять пастырство?

В таком случае на поле нашего сознания вызвать идею долга, чтобы эта идея была господствующим настроением нашего духа. Когда при выборе служения будет преобладающим мотивом над прочими идея долга, тогда уже легче будет принудить себя к ближайшему и непосредственному знакомству с пастырством. Плодом этого знакомства непременно явится интерес к пастырскому делу. Потрясать человеческие сердца словом, вести людей к нравственному совершенству, соединять их с Богом, быть их другом и отцом, утешать их в скорби, радоваться их радостями, жить одной с ними жизнью, да разве может быть что интереснее этого?!