Дядя Фёдор, пёс и кот. Сказочные повести - Эдуард Николаевич Успенский

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой…

Получилось, что в глухой степи расцветали яблони и груши и текла речка. Евсевна стала петь дальше:

– Выходила, песню заводила… – и, как назло, тоже забыла слова.

Тут уже дядя Фёдор запел:

Пусть бегут неуклюже

Пешеходы по лужам,

А вода по асфальту рекой…

Получилось, что Катюша на берегу крутом поёт песню крокодила Гены. Вышло складно, но неправильно. Потому что, когда Катюша выходила на берег крутой, песни крокодила Гены ещё на свете не было.

А дальше получалась вообще какая-то белиберда:

Лучами красит солнышко

Стальное полотно…

Катится, катится голубой вагон…

Навстречу родимая мать…

Кондуктор, нажми на тормоза!

Тут почтальон Печкин заплакал и сквозь слёзы запел:

Мать ко мне на могилку

Никогда не придёт…

– Почему? – спросил папа.

– Кондуктор не успел нажать на тормоза!

– Ну вот что, – сказал папа. – Это не пение. Это безобразие. Вы, дорогие гости, ни одной песни до конца не знаете. Вот сейчас я сам спою вам казачью песню про ракитовый куст. Уж я-то все слова помню.

Он повернулся к Матроскину и тихо спросил:

– Матроскин, а как гармониста Шуряйку полностью звать?

– Шуряйка, – отвечает кот.

– А по отчеству?

– Николаевич.

– Уважаемый Шуряйка Николаевич, – попросил папа, – подыграйте мне.

Гармонист Шуряйка заиграл, а папа запел:

Ой, шуми ты, куст ракитовый,

Вниз под ветром до земли.

Казаки…

И вдруг все услышали, что кто-то папе подпевает красивым женским голосом:

…дружка убитого

На шинели принесли…

– Это ветер завывает! – сказал Матроскин.

– Это крыша гудит, – сказал Печкин.

– Это домовые веселятся, – сказал дед Александр из-за церкви.

– Это мама поёт! – закричал дядя Фёдор. – Смотрите, вот она в телевизоре!

И тут в окошко почты кто-то постучал – и вошла мама в лыжном костюме и с рюкзаком. Рядом с ней была румяная тётя – вся в вязаном лыжном костюме, в свитере и шапочке.

Бедный Печкин от удивления так глаза вытаращил, что они чуть на пол не упали. Он говорит:

– Смотрите, до чего техника дошла! Вашу маму тут и там передают!

Папа от радости даже язык проглотил. А дед Александр из-за церкви сказал:

– Ну вот. А говорил, что все слова помнит!

А мама объяснила:

– Это не техника дошла. Это я сама на лыжах дошла.

– Знакомьтесь, – сказала мама и показала на вязаную тетю: – Это Валя Арбузова. Наш менеджер по колготкам.

Дядя Фёдор бросился к маме на шею. Папа стал целовать тётю Валю Арбузову.

А Матроскин спросил:

– Мама Римма, как вы нас в такую погоду нашли? Ведь от станции четыре километра сугробами.

– По запаху, – говорит Шарик. – Я, например, такой плов узбекский и за пять километров отыщу.

– По радиомаяку, – сказала мама. – Смотрите, какой приборчик и какую записку я нашла у себя в сумочке.

Она показала всем радиоуказатель, который коту Матроскину для Мурки приготовили, и записку.

Записка была такая:

Мама, это указатель радиомаячка, который мы купили для коровы Мурки. Приезжай к нам в Простоквашино на последней электричке. Указатель покажет тебе дорогу. Я включу маячок.

Мы тебя ждём.

Твой сын дядя Фёдор.

А дальше такое веселье началось, какого в Простоквашино никогда ещё не было. Все стали друг с другом целоваться. Только с почтальоном Печкиным никто целоваться не хотел: у него усы кусачие. Он со своей лизучей ши-тцу целовался.

Папа угостил всех своим знаменитым пловом из гречки. А потом папа и мама запели вместе знаменитую казачью песню про ракитовый куст:

Ой, шуми ты, куст ракитовый,

Вниз под ветром до земли…

Я бы вам её пересказал, дорогие читатели, но я, как и многие из вас, никогда не запоминаю песни до конца.

И тут часы забили двенадцать. Поэтому:

КОНЕЦ!

Тётя

дяди Фёдора

Глава первая

Письмо

На Простоквашино надвигалась осень. Не очень быстро, а так – миллиметр за миллиметром. Каждый день становилось холоднее на четверть градуса. Днём ещё было лето, солнце всё заливало золотом. Но зато ночью никаких сомнений не оставалось, что вот-вот зима на природу обрушится. Ночью даже снег выпадал.

Все были заняты делом. Кот Матроскин за последними грибами ходил и капусту засаливал. Дядя Фёдор задачник для третьего класса осваивал. А пёс Шарик телёнка воспитывал. Он полугодовалого Гаврюшу на сторожевого быка дрессировал, полусторожевого-полуохотничьего. Увидит он зайца в поле и кричит Гаврюше:

– Куси!

Бычок после этого до самой речки за зайцем гонится. Заяц через речку в два прыжка «блинчиком» перелетит – и в поля. А Гаврюша так не может. Он в речку трактором врежется и такой веер брызг поднимет, что радуга полчаса над рекой висит. Бросил Шарик палку через забор и кричит Гаврюше:

– Неси!

Гаврюша прыг через забор, палку в зубы и назад. Шарик прикажет ему:

– Му-му!

Гаврюша замычит так, что люди в деревне шарахаются. Они думают, что на их Простоквашино электричка наехала.

Однажды кот Матроскин не выдержал, он к Шарику подошёл и говорит:

– Ты на кого его дрессируешь? На циркового клоуна? Что это за «куси-неси» такое? Что это за «му-му-ква-ква»? Для дрессировки собак давно уже специальные культурные команды придуманы: «фас» там или «апорт». Или уж «голос» в крайнем случае.

– Может быть, для сервировки собак есть такие слова, – возражает Шарик, – только для быков они не подходят. Быки – они звери сельские, простые, небалованные.

– Не для сервировки, а для дрессировки, – поправляет Матроскин. – Сервируют только столы в ресторане. Пора бы знать, глухомань сельская.

Шарик обиделся на «глухомань сельскую» – и сделал такое заявление:

– Вот что, Матроскин, ты заведи себе своего телёнка собственного и дрессируй по-своему. А это мой Гаврюша.

Матроскин от удивления аж остолбенел на две минуты. Его можно было горизонтально на два столбика класть. Так в цирке гипнотизёры с тётеньками делают. Потом как закричит:

– Как это твой, когда это мы его вместе с Муркой рожали! Да я из-за него столько ночей не спал! Да я его из соски молоком поил! Да я лично ему клизму двадцать раз делал, когда ты его сосисками кормил!

В общем, большой конфликт надвинулся. Того и гляди, Шарик с Матроскиным подерутся. Они уже друг друга толкать