Распутница - Розмари Роджерс

Я как раз пыталась расчесать свои весьма спутанные волосы, когда Мари-Клэр ворвалась в комнату. Выпалив все сказанное выше, она повернулась и убежала, не дав мне возможности вставить ни единого слова. Только плывущий по комнате аромат духов доказывал, что она действительно здесь была. Я тогда подумала о том, что теперь мне не нужно слишком переживать за свою внешность, и даже поразилась своей внезапно нахлынувшей апатии.

– И вот теперь наконец я вижу Тристу – когда все наши гости, слава Богу, уехали! Я уже начал думать, моя девочка, что твой солнечный удар был просто предлогом, чтобы избежать присутствия на этом ужасно скучном обеде! – Напускная суровость в голосе папы не соответствовала веселому выражению его глаз. Тем не менее я покраснела, и он, должно быть, подумав, что смутил меня, поспешно добавил: – Ну-ну, киска, не надо так огорчаться! Я только хотел тебя немного подразнить. А теперь, когда Чэрити наконец приехала, я думаю, ужинать будет гораздо веселее, а, Чэрити?

– Мы сегодня устроим ужин по-домашнему и будем есть на веранде. Разве это не здорово? Как я люблю запах магнолий и жимолости да и все остальные ночные запахи и ночные звуки! Вдыхая эти ароматы и слушая эту звенящую тишину, я почти с ностальгией вспоминаю о Юге, о теплых ночах, когда везде, куда ни глянь, летают светлячки… вспоминаю до тех пор, пока не начинаю думать об их отвратительных порядках!

Лицо тети Чэрити стало мягче, в сумерках оно казалось помолодевшим. Несмотря на долгое и утомительное путешествие, она выглядела необычно оживленной. Глядя на тетю, я с чувством вины вспомнила тот единственный случай, когда видела ее такой. Она любит Блейза. Наверное, до его отъезда они успели встретиться и поговорить. Может, они сидели в маленькой беседке в отдаленном углу заросшего сада?

Через секунду я уже злилась на себя и свои предательские мысли. Это нисколько меня не касается! Я не должна была предавать тетю Чэрити, всегда такую добрую и ласковую со мной, согрешив с ее любовником, пусть даже он бессовестный донжуан. Что, кстати сказать, делала тогда моя совесть? Я поклялась, что всеми возможными способами докажу тете Чэрити, как я люблю и ценю ее. Во время ужина, проходившего на свежем воздухе, я принимала самое деятельное участие в оживленной дружеской дискуссии, которую так любили папа и его сестра. «Война!» – помню, с недоумением повторяла я про себя. И почему только все в последнее время говорят, что конфликт между штатами неизбежен? Что за нелепая мысль! Просто мужчины любят ругаться и извергать громкие, пустые угрозы, но даже самый твердолобый политик должен понимать, что междоусобная война ни к чему хорошему не приведет.

Мысли о политике вскоре были отброшены в сторону. Тетя Чэрити спросила, интересуют ли меня те сюрпризы, которые она мне привезла.

– Я чувствую себя так, будто уже наступило Рождество! Можно мне угадать?

– Ну конечно, нет! Тебе разрешается только закрыть глаза и сосчитать до пяти. Очень надеюсь, что ты одобришь мой выбор!

Боже мой! Одна из спален превратилась, как показалось моему восхищенному взору, в нечто напоминающее портовый рынок. Здесь находилось все, что нужно женщине, – от разнообразных шляпок и капоров до шелковых чулок со стрелками, башмаков из кожи козленка и изящных вечерних туфель. Кружевное нижнее белье и украшенные лентами корсеты; красивейшие юбки с оборками, чтобы надевать их на новейший, легкий как пух кринолин – хитроумную конструкцию из проволоки, позволяющую закрыть фигуру модницы от талии до лодыжек так, что даже самому любопытному взору не удастся отгадать, что скрывается за этим ограждением. И платья! Здесь были платья для любого времени суток: утренние платья, дневные платья, платья, надеваемые на чаепитие, и четыре ослепительных вечерних туалета. Два костюма для верховой езды – один светло-серый, отделанный черной лентой, а другой из черного бархата, дополняемый кружевным белым жабо. Здесь были даже роскошная, отороченная мехом мантилья с соответствующей шляпой и муфтой, и шали всех видов – от кашемировых до шелковых.

– Ну что? – с волнением спросила тетя Чэрити. Мои глаза в это время становились все шире и шире, а в горле окончательно пересохло, так что я не могла выговорить ни слова. – Триста, дорогая, ты не сердишься на меня? Может быть, ты считаешь, что я… зашла слишком далеко? Конечно, это так, но ты не представляешь, с каким удовольствием я делала для тебя покупки!

– Я чувствую себя… Золушкой! Но… но я не могу тебе позволить… Это же стоит целое состояние!

Чувство вины не отпускало меня, все усиливаясь по мере того, как мои слабые протесты беззаботно отвергались. Мне сказали, что все было согласовано заранее и что папа, если я буду приставать к нему со своими возражениями, будет так же непреклонен. Мне предстояло не просто сравняться с дочерьми южных плантаторов – я должна была затмить их всех, представ ослепительной красавицей.

– Сейчас это может показаться тебе глупым и легкомысленным, моя дорогая, но, когда мы приедем в Ричмонд, где в полном разгаре всякие обеды и приемы, ты не должна чувствовать себя бедной родственницей! Если ты не думаешь о себе, подумай по крайней мере о нас. Какое удовольствие получим мы с братом, когда ты утрешь нос некоторым нахалкам! В самом деле: какой смысл обладать состоянием, если нельзя потратить его так, как считаешь нужным? Правда, я не собиралась ничего говорить тебе до твоего восемнадцатилетия, но ты показала себя достаточно зрелой и выдержанной для девушки твоего возраста… – На лестнице громко пробили старые часы. Тетя Чэрити несколько секунд выразительно молчала, а затем продолжила с торжественной медлительностью: – Триста, дорогая! Когда тебе исполнится двадцать один год, ты унаследуешь внушительную сумму денег. Собственно, целое состояние! И если не научиться некоторым вещам сейчас, когда ты еще молода и твои привычки не устоялись, – что ты будешь делать со свалившимся на тебя богатством? Конечно, нельзя, чтобы деньги слишком занимали тебя. Но, я надеюсь, однажды ты поймешь, что давать доставляет такое же удовольствие, как и получать, а также научишься с радостью принимать подарки – не важно, большие или маленькие, лишь бы их делали с любовью. Скажи мне, Триста, – просительно добавила тетя Чэрити, – тебе это нравится или нет? Я понимаю, что очень трудно решать за других, – у каждого свой вкус. Но еще есть время кое-что изменить, если ты захочешь.

Мне хотелось зарыдать. Мне хотелось броситься в объятия тети и все ей рассказать, хотя нестерпима была мысль о том, что тогда с ее лица исчезнет счастливое выражение. Наверное, я только начинала взрослеть и понимать, что взрослые люди должны сдерживать свою боль и никогда ее не показывать.