Таинственный спаситель - Элизабет Хойт

Но Изабель старательно не обращала на него внимания. Вошли две девочки с чайными подносами, и теперь она распоряжалась, куда их поставить.

— До бала герцогини Арлингтон осталось всего пять дней. Вы ведь успеете сшить костюм за это время, не так ли, мистер Херт? — спросила она, отпустив воспитанниц. Налила две чашки чаю, одну вручила Уинтеру, а в свою добавила сахару и сливок.

Портной поклонился.

— Да, миледи. Я усажу всех своих парней за пошив костюма для мистера Мейкписа.

— Великолепно! — Леди Бекинхолл сделала глоток чаю. — О, а чай гораздо лучше, чем в прошлый мой визит.

— Я так рад, что он снискал ваше одобрение, — заметил Уинтер.

— Сарказм, мистер Мейкпис. Мы уже это обсуждали, — пожурила она, потом, не дожидаясь ответа, сказала: — Думаю, ваше умение вести беседу стало много лучше, но вчера мы так и не дошли до танцев. Поэтому, после того как мистер Херт закончит…

Портной понял намек.

— Прошу вас, мистер Мейкпис, встаньте и снимите одежду.

Уинтер молча вздохнул и отставил свою чашку. Он заметил, что и леди Бекинхолл, и горничная позади нее замерли и глазеют на него. Он выгнул бровь.

— Ох! Да, конечно. — Леди Бекинхолл выпрямилась и жестом велела служанке отвернуться. Она в последний раз вопросительно взглянула на Уинтера и, когда выражение его лица не изменилось, тоже отвернулась, ворча что-то насчет «пуританских представлений о скромности».

Уинтер немного подождал, дабы убедиться, что она не повернется снова, затем снял сюртук и жилет. Непрошеным пришло воспоминание, как он лежал голым перед этой женщиной всего неделю назад.

Даже если она не знает об этом.

За сюртуком и жилетом последовали бриджи, и он остался в рубашке и исподнем, после чего взглянул на портного.

— Рубашку тоже, сэр, — сказал мистер Херт. — Сейчас в моде тесно облегающие жилет и сюртук.

— Да, действительно, — подала голос леди Бекинхолл. — Я хочу, чтоб костюм был сшит по последнему слову моды.

Уинтер поморщился, но рубашку снял.

Портной кивнул.

— Пока достаточно, сэр.

Уинтер стоял с вытянутыми в стороны руками, чувствуя себя совершенно по-дурацки, пока портной суетился вокруг него, ловко орудуя измерительной лентой.

— Вы практиковались в лести? — спросила леди Бекинхолл, когда большой палец портного, придерживающий ленту, приподнял край подштанников.

— Согласно вашим указаниям, — ответил Уинтер, наблюдая, как мистер Херт заметил открывшийся краешек шрама.

Портной колебался буквально мгновение, но сразу же продолжил работу.

Леди Бекинхолл тихонько вздохнула.

— Я восхищен тем, как вы умеете так… э… деловито распорядиться насчет чая, миледи.

Мистер Херт взглянул на него с сочувствием.

Последовала небольшая пауза.

— Благодарю вас, мистер Мейкпис. — Голос леди Бекинхолл звучал напряженно. — Должна сказать, ваши комплименты весьма образны.

— Ваше руководство вдохновляет меня, мэм.

На лице портного отразилось сомнение.

Уинтер прочистил горло.

— И конечно же, кого не… э… воодушевит красота вашего лица и фигуры.

Он выгнул бровь на мистера Херга.

Портной состроил мину, словно хотел сказать: «Неплохо».

Что, вероятно, означало предел того, чего Уинтер может достичь в этом искусстве.

Но леди Бекинхолл этим явно не удовлетворилась. Она склонила голову набок, слушая его, отчего какое-то украшение с драгоценными камнями засверкало на свету в ее блестящих волосах.

— Моя фигура, мистер Мейкпис?

О, это опасная тема.

— Да, ваша фигура, миледи. Она красивая и женственная, но, думаю, вы и сами это знаете.

Она издала низкий хрипловатый смешок, что вызвало в его душе сладкий трепет.

— Да, но дама никогда не устанет слушать комплименты, сэр. Вы должны постоянно держать сию истину в голове.

Ее маленькая служанка энергично закивала в знак согласия.

— В самом деле? — Уинтер уставился в спину леди Бекинхолл, пожалев, что не видит ее лица. Ее сочные губы, должно быть, насмешливо изогнуты, в голубых глазах пляшут веселые искорки. Тело его тут же отреагировало на эту мысленную картинку, и он порадовался, что мистер Херт переместился ему за спину.

— Но вы, должно быть, купаетесь в комплиментах, миледи, — сказал Уинтер. — Каждый джентльмен при виде вас должен выражать свое восхищение, свое желание любить вас. И это только те, кто может выразить вслух такие мысли. Повсюду вас окружают мужчины, которые не могут говорить о своем восхищении, которые должны молчать из-за отсутствия положения в обществе или из страха оскорбить вас. Только их мечты окутывают вас, следуя за вами, как шлейф из духов, пьянящие, но невидимые.

Он услышал ее изумленный возглас.

Служанка мечтательно вздохнула.

Быстрые, ловкие руки мистера Херта замерли, но под взглядом Уинтера он моргнул и возобновил свою работу.

— Благодарю, мистер Мейкпис, — тихо проговорила леди Бекинхолл. — Это… это было просто чудесно.

Он пожал плечами, хотя она не могла его видеть.

— Я всего лишь сказал правду.

— Вы… — Она заколебалась, потом продолжила севшим голосом: — Вы считаете меня пустышкой из-за того, что мне нравятся такие комплименты?

С прямой спиной она выглядела уверенной, но шея, белая, тонкая, обнаженная благодаря поднятым кверху волосам, подчеркивала ее уязвимость. Она всегда была такой прямолинейной, такой решительной, что он прежде не замечал этой беззащитности.

— Думаю, порой вам нравится прикрываться напускной веселостью, миледи. — Он прочистил горло. — Еще думаю, что, когда вы входите в комнату, все взгляды обращаются на вас. Вы сияете, как факел, освещая самые темные углы, озаряя даже тех, кто считал себя уже хорошо освещенным. Вы приносите радость и веселье и оставляете за собой сияние, которое дает надежду тем, кто остается.

— А вы, мистер Мейкпис? Вы считаете себя одним из тех, кто хорошо освещен?

— Я темен, как бездна. — Теперь он был рад, что она сидит к нему спиной.

Темен, как бездна? Изабель не смогла удержаться, чтобы не повернуться на слова мистера Мейкписа. Он стоял, вытянув руки в стороны, пока мистер Херт определял длину его рукава. Она затаила дыхание. Это был оживший рисунок витрувианского человека[2]. И, как и в шедевре да Винчи, обнаженная грудь Уинтера выглядела как произведение искусства. Мускулы вытянутых рук перекатывались, на бицепсах четко выделялись вены. Грудь была гладкой и широкой, лишь темная поросль курчавилась между сосками и темнела под мышками.

Изабель почувствовала, что дыхание ее участилось. Это нехорошо, она понимала. Ей не следует глазеть на мужчину. Не следует гадать, откуда у директора приюта могла взяться такая великолепная мускулатура. Словно вместе с одеждой он сбросил какой-то тайный защитный слой. Тело его было таким же мужественно прекрасным, как у последнего нагого мужчины, которого она видела, — у Призрака Сент-Джайлса. Когда взгляд ее опустился ниже, он слегка повернулся, пряча правую ногу. На секунду она прищурилась.