Журнал «Вокруг Света» №09 за 1986 год - Вокруг Света

Торговки долго визгливо бранятся на два голоса — смысл их слов сводится к тому, что «новая власть не позволяет каждому сопляку оскорблять двух уважаемых женщин! У них сыновья в его возрасте! А если он думает, раз в руках автомат, то все можно,— ошибается!» — но все же уступают место. Пока женщины вылезают из кабины, младший лейтенант заговаривает с кубинцем.

— Понимаете, ни в какую не желает расставаться со мной,— словно извиняется врач, кивая на малыша. Мальчик худой, большеголовый.— Папой называет. Мы нашли его полгода назад в хижине. Банда напала на селение, убила всех. А он остался в живых. Две недели сидел один в хижине среди трупов родителей и братьев, пока мы его не нашли. Мы тогда ходили по селениям и делали детям прививки от полиомиелита. Мальчонка умирал от голода. Ему ведь четыре года, а выглядит на два. Шесть месяцев я его выхаживал, еле спас. И с тех пор он ко мне прилепился, не отпускает. А моя командировка заканчивается. Придется взять с собой. На Кубе у меня пятеро. Где пять, там и шестой. Поедешь на Кубу, Паблито? Мальчик радостно кивает, улыбается и еще крепче прижимается к плечу врача.

До Бонансы мы добираемся уже к вечеру. Дорога огибает крутой холм. Значит, мы уже в поселке, и дорога — вовсе не дорога, а улица. Справа, ниже нас,— зияющие провалы штреков, мастерские, вышки канатных подъемников, механические драги. Горы пустой породы... Шахты. За холмом, на другой вершине,— словно мираж: комплекс современных коттеджей, подстриженные газоны, цветники, банановая роща, голубая чаша бассейна.

— «Зона гринго»,— поясняет кубинский врач, перехватив мой изумленный взгляд.

Подробности я узнаю на следующий день, когда меня водит по шахтам один из активистов местного комитета СФНО, Арельяно Савас,— степенный, кряжистый и неторопливый шахтер средних лет.

— Здесь до революции жили управляющий шахтой, инженеры и служащие компании,— говорит Арельяно, обводя рукой коттеджи. Все американцы, конечно. Вот и прозвали мы это место «зона гринго». Нам туда ход был закрыт, да и они появлялись в поселке, только когда шли в контору. Компания умела делить людей на «чистых» и «нечистых».

— А что за компания, Арельяно?

— «Нептьюн майнинг». Это последняя по счету, а раньше здесь и другие были. Я начал работать на нее в пятидесятых годах, мальчишкой. Отец тоже шахтером был, пока не умер. Наверное, и дед, только я его не помню. Отец говорил, наша семья перебралась сюда из Матагальпы, так что мы — «испанцы». А есть и мискито, метисы, негры... Компания владела всем, даже воздухом, даже жизнью нашей владела. Земля, на которой мы ставили свои дома, принадлежала компании, стройматериалы — тоже, компания завозила в поселок продукты и продавала в своих магазинах. Свет в домах, электричество — тоже собственность компании, равно как и катера, и пристани на реках, и вообще любой транспорт, чтобы в Кабесас или в Матагальпу ездить... Знаешь, кем был для нас управляющий? Богом! Он и карал и миловал. Правда, миловал редко. Не даст бонов на продукты, вот и живи как хочешь. Или откажет в направлении на лечение. Больница ведь тоже компании принадлежала. И не убежишь — кругом в долгу. А если все-таки удерешь, национальная гвардия обязательно найдет и приведет обратно. Еще изобьют, а то и расстреляют в назидание остальным...

— Да, компаньеро,— продолжил Арельяно, присаживаясь на камень у обочины дороги.— Здесь, на шахтах, каждый человек революцию в самое сердце впустил. Как вышибли компанию, все вздохнули. Жизнь увидели. Шахты теперь государственные, мы работаем на себя. Представь, запчастей нет, машины многие встали, ведь гринго не поставляют нам детали. Но — работаем! И жить нам радостно. Школу построили, больница теперь наша, продукты распределяем по справедливости. В «зоне гринго» расположился детский сад, в бассейне ребятишки плавают, а в бывшем клубе разместились библиотека и кинозал.

Мы с Арельяно спускались по истертым ступенькам к управлению шахт, а навстречу нам поднимались усталые рабочие в горняцких касках, у многих за плечами — винтовки. Очередная смена возвращалась из шахты. Лица их были черны от неистребимой пыли, в светлых потеках пота, но они подшучивали друг над другом, смеялись весело и заразительно. И Арельяно тоже улыбался в густые усы...

Новая Гинея

Кого-кого, а Вильберта я никак не ожидал встретить в Пуэрто-Кабесасе. По его редким письмам, приходившим в Манагуа, я знал, что он воюет в Нуэва-Сеговии. И вот душным вечером у входа в городской сквер меня придержал за локоть невысокий армейский сержант. Знакомым жестом поправил очки, улыбнулся знакомой улыбкой...

— Вильберт! Какими судьбами?!

— Перевели. А ты как здесь очутился?

— По делам...

Потом мы долго вспоминали путешествие с «библиобусом», ребят и ту черную ночь на дороге, что вела от Новой Гинеи к поселку Иерусалим...

Новая Гинея — юг департамента Селайя. Там живут индейцы племени рама — пашут землю вокруг крошечных и редких селений, пасут стада на равнинах. Горы на юге Селайи невысокие, с плоскими, будто срезанными гигантским ножом, вершинами. Накиданы они вразброс, как скифские курганы, и потому кажутся лишними на зеленой ровной столешнице степи, где травы скрывают всадника с головой. Скотоводческий рай, Новая Гинея... Я поехал туда в апреле 1984 года со студентами столичного техникума «Маэстро Габриэль».

Мое знакомство с этими ребятами началось давно. Еще в 1983 году студенты нашли на автомобильной свалке на окраине Манагуа старый ржавый микроавтобус «фольксваген». На руках через весь город перетащили они эту рухлядь в мастерскую техникума. Трудно, почти невозможно достать запчасти в Никарагуа, зажатой тисками блокады. Но — достали, отремонтировали, потом покрыли желтой краской и написали по бокам: «Молодежный автобус — библиотека». С тех пор «библиобус» стал бегать по самым отдаленным кооперативам и селениям, по студенческим производственным бригадам, собиравшим урожаи хлопка и кофе. И в один из рейсов студенты взяли меня с собой.

Новая Гинея — пыльный и шумный городишко — оживает с первыми лучами солнца. Когда «библиобус», дребезжа и подскакивая на ухабах, вкатился в извилистые улочки, в Новой Гинее заливисто и самозабвенно горланили петухи. У зонального штаба «Сандинистской молодежи» строились колонны студенческих производственных бригад, уходивших на сбор кофе. Во дворе за маленьким колченогим столиком сидел сержант-пограничник с заспанными глазами и, шевеля губами, записывал в замусоленную тетрадку номера выдаваемых студентам автоматов, количество боеприпасов и гранат.

Пока Вильберт толкался в штабе, выясняя маршрут, Густаво и Марио встали в очередь за оружием. Сержант поднял на них недоуменный взгляд:

— Вы из бригады?

— Нет...— замялись ребята, переглянувшись.

Сержант, вновь уткнувшись в свою тетрадь, молча махнул ладонью сверху вниз, словно отсекая их от всей очереди. Ясно. Говорить с ним бесполезно: приказ есть приказ. Неизвестно, как все сложилось бы, не появись у стола лейтенант Умберто Кореа, начальник госбезопасности района.

— Выдайте им четыре автомата с запасными магазинами, сержант,— сказал он ровным и спокойным голосом.— Это же парни из «библиобуса». Не узнали?

И потом, обращаясь к подоспевшему Вильберту, тихо произнес:

— В зоне сейчас неспокойно. Опять молодчики Предателя зашевелились. Вчера наши нарвались на засаду, семеро погибли. Маршрут у вас сложный, вы ведь по госхозам поедете, правда? Так вот, Вильберт, передвижение разрешаю только днем. В хозяйствах, конечно, наши патрули, да и студенты свои посты выставляют, но на дорогах могут быть неожиданности...

Целый день мы мотались по деревушкам, вытянувшимся вдоль дорог. Всюду вокруг автобуса в считанные минуты собиралась толпа: крестьяне, недавно научившиеся грамоте, студенты, женщины с детьми; малышня таращила любопытные глазенки на невиданное доселе зрелище. Густаво, Марио, Уго, Вильберт раздавали книги, объясняли, рассказывали...

Под вечер в семи километрах от селения с редким для этих мест библейским названием Иерусалим микроавтобус встал. Сухощавый, подвижный, небольшого роста шофер Карлос, заглянув в мотор, сокрушенно махнул рукой: часа два ремонтировать. С высоты своих тридцати шести лет он посматривал на «этих мальчишек» покровительственно и клялся, что едет с ними в последний раз. Тем не менее Карлос не пропустил еще ни одной поездки — а их было более тридцати,— не получая, естественно, за это ни сентаво.

Смеркалось быстро. Закат разливался червонным золотом по бледному небу. Исчезли тени, и круглые плоды диких апельсинов стали похожими на желтые фонари, развешанные в темной листве. Вильберт и Марио, повесив автоматы на грудь, ушли вправо от дороги, Уго и Густаво влево: боевое охранение, на всякий случай. Я подсвечивал переносной лампой Карлосу, который, забравшись под автобус, ковырялся в моторе.