Империя страха - Юлиан Бардин

— Можно подумать, что я персидский шах и у меня этих особняков, как у собаки блох; ну конечно там. Дорогу знаешь?

— Найду, — ответил каскадер и направился к двери, бросив через плечо: — Антон, ты идешь?

Лямзин проворно вылез из-за стола и последовал за своим новым знакомым. По дороге он заглянул в гостиную и позвал подругу, увлеченную просмотром какого-то боевика:

— Маша, поехали.

— Ну вот, так всегда, — зароптала девушка, но покорно встала с кожаного диванчика и присоединилась к мужчинам, — на самом интересном месте прервал. Не могли подольше поболтать.

Не обращая внимания на ее недовольство, майор крепко пожал протянутую ладонь гостеприимного хозяина и произнес с искренней благодарностью в голосе:

— Спасибо, Паша.

— Да, спасибо, — торопливо выпалил Чижов и привычно хлопнул здоровяка по плечу, не забыв при этом пошутить: — Заезжай, если что, адрес знаешь. Гостям в нашем доме всегда рады.

— Пренепременнейше, — в тон каскадеру отозвался Аникеев и уже более серьезно закончил: — Поберегите себя, братцы.

Лямзин вместо ответа озорно подмигнул ему и вышел на лестничную клетку вслед за удалявшимся Чижовым, крепко сжав теплую ладонь девушки.

— До свидания, — произнесла она, обернувшись к стоящему в дверном проеме мужчине, — приятно было познакомиться.

— Взаимно, — любезно отозвался он и добавил: — Всего доброго.

Тонкие каблучки зацокали по бетонным ступенькам, заглушая тихие шаги спускающихся мужчин, и как заключительный аккорд в этой импровизированной симфонии прозвучал гулкий щелчок запираемого замка, эхом прокатившийся под сводами подъезда.

Гвоздика снова «дернули» на допрос в уже знакомый кабинет, и он привычно уселся на деревянный стул, сложив руки на коленях.

Прол ехидно улыбался, изредка бросая косые взгляды на строптивого подопечного. В поведении опера сквозило явное превосходство сильнейшего перед почти поверженным противником, как будто великий гроссмейстер собирался сыграть партию в шахматы с юным учеником.

— Ну что, Дегтярев, — произнес Прол, радостно потирая руки, — по-прежнему будешь запираться или все же сделаешь признание?

Пренебрежительно усмехнувшись, Юра одарил собеседника сияющей улыбочкой и нагловато ответил:

— Так ведь мне за это премии и очередного звания не полагается, поэтому я лучше помолчу, а ты, гражданин начальник, потей на здоровье.

Капитана явно уязвил столь неучтивый тон, но он сдержал рвущиеся наружу эмоции, считая, что нет смысла злиться на того, чья участь уже, собственно, предрешена.

— Как хочешь, — стараясь, чтобы его голос звучал в большей степени безразлично, чем обиженно, пробурчал он, — тогда приступим к главному.

Прол раскрыл лежащую на столе папку с надписью «Уголовное дело» и перешел к сухому допросу:

— Значит, гражданин Дегтярев, вы отрицаете свою причастность к краже драгоценностей из квартиры Милютиных?

— Угу, — пробурчал вор, вперившись в грязное пятно на давно не крашенной стенке, — отрицаю.

Опер вновь победоносно улыбнулся и задал очередной вопрос:

— Знакомы ли вы с гражданином Цимбалевичем Абрамом Иосифовичем?

— Нет, не знаком.

— А вот он утверждает обратное, — ощерился капитан, — как вы это можете объяснить?

Гвоздик недоуменно пожал плечами и нагло посмотрел в глаза сыщика:

— Мало ли, какая ахинея может взбрести в тупую голову. Этот ваш Цибулевич, — он нарочно исковеркал фамилию ювелира, продолжая говорить в том же, осознанно дерзком тоне, — может, псих какой, так мне что, из-за каждого идиота себе на горб срок подвешивать? Потом, что стоит его слово против моего — всего лишь «один-один», а тебе, гражданин начальник, как я понимаю, нужен ощутимый перевес в счете, чтобы упечь меня к «хозяину».

Оперативник недовольно нахмурился, внутренне осознавая справедливость слов подследственного, но он твердо уповал на скупщика, который мог прижать вора к стенке своими показаниями.

А Гвоздик между тем продолжал:

— А может, у вас есть мои пальчики, оставленные в квартире этого терпилы, или свидетельские показания? Вот это для «кивал», — говорящий пренебрежительно отозвался о народных заседателях, — было бы серьезным основанием отправить меня по этапу. А еще лучше, чтобы меня взяли с поличным…

— Заткнись! — рявкнул опер и громко стукнул кулаком по крышке стола. — Всякая мандавошка меня еще учить будет. — От его прежней сдержанности не осталось и следа — лицо капитана перекосило в приступе отчаянной ярости, и ему стоило огромных усилий взять себя в руки. — Договоришься у меня до «пресс-хаты», пусть там с тобой «шерстяные» побазарят.

Прол имел в виду категорию подследственных, которые в равной степени ненавидели и милицию, и «правильных» уголовников — этакие одинокие шакалы преступного мира. Окажись кто-нибудь из среды «шерстяных» в нормальной камере, его бы там ждала неминуемая смерть. То же самое и наоборот — мало кто из блатных, попавших в столь неприятное (с точки зрения самих блатных) окружение, мог остаться в живых.

Несмотря на прозвучавшую угрозу, Дегтярев понимал, что дальше слов дело не зайдет, поэтому оставил обещания капитана без внимания.

А Прол перешел к главному: сняв трубку внутренней связи, он сказал в микрофон, обращаясь к невидимому собеседнику:

— Давайте Цимбалевича и свидетелей… да, будем проводить очную ставку.

Спустя пару минут в кабинет вошел молодой оперативник, следуя за пожилой супружеской парой.

— Присаживайтесь, — капитан указал вошедшим на стулья, а потом обратился к младшему сотруднику: — Давай скупщика.

Дегтярев с железным спокойствием следил за происходящими событиями, ни единым жестом не выдав собственных чувств.

Хозяин кабинета время от времени бросал на задержанного быстрые взгляды, стремясь уловить хоть тень волнения на его худощавом лице. Но тщетно — Гвоздик лишь криво ухмылялся, поглядывая на притихших свидетелей.

Тем временем ввели Абрама Иосифовича, который уселся напротив Дегтярева, старательно избегая встречаться с ним взглядом.

— Итак, — неторопливо начал процедуру капитан, — гражданин Дегтярев, знаете ли вы этого человека? — Прол указал рукой в сторону притихшего толстяка.

Отрицательно качнув головой, Гвоздик громко и выразительно произнес:

— Впервые вижу.

Такой ответ нисколько не удивил сыщика, и он повернулся к Абрашке, внутренне предвкушая скорое удовольствие от ожидаемого со стороны вора протеста.

— А вы, гражданин Цимбалевич, — несколько мягче положенного пропел опер, — знаете ли этого человека?

Ювелир только сейчас удосужился поднять глаза на Гвоздика, но, встретившись с жестким, непроницаемым и вместе с тем насмешливым взором Дегтярева, толстяк повернулся к сыщику. Всем своим видом озадаченный скупщик краденого походил на затравленного зверька, мечущегося между ружьем охотника и стальным капканом.

Капитан не заметил или не придал значения произошедшей перемене в поведении Абрашки, а просто повторил вопрос:

— Ну так что, гражданин Цимбалевич, знаете ли вы этого человека?

Ювелир сконфузился, потупив взгляд, и едва слышно прошептал:

— Нет, не знаю…

— Что?! — вырвалось у Прола изумленное восклицание, он даже привстал. — Что вы сказали, говорите громче!

Ювелир, все так же избегая смотреть на опера, повторил, но уже более громко:

— Нет, я не знаю данного гражданина. Коротенькие пальчики капитана мертвой хваткой вцепились в шариковую ручку — раздался громкий треск ломающейся пластмассы, и на письменный стол посыпались жалкие осколки, пачкая бланк протокола размазавшейся пастой.

Какое-то время старший оперуполномоченный недоуменно пялился на ювелира, затем посмотрел на улыбающегося Гвоздика и нервно выпалил, обращаясь к ничего не понимающим свидетелям:

— Спасибо, можете идти.

За супружеской парой закрылась дверь, и капитан остался наедине со своими подопечными.

— Как это понимать? — закипая от ярости, процедил он сквозь зубы, вопросительно глядя на Цимбалевича.. — Ты что, сукин сын, собрался меня за нос водить?

Абрашка упорно молчал — его начинала поколачивать нервная дрожь, но он изо всех сил старался ее унять, чтобы не показать собственного страха.

Это не укрылось от проницательного взгляда опера, и тот решил надавить на самое слабое место допрашиваемого:

— Ну молись, толстожопый, я тебя научу родину любить! Будешь у меня кипятком ссать…

— Давление на задержанного, — вмешался Дегтярев, — и злоупотребление служебным положением, тем более при свидетеле.

Он не так уж стремился прийти на выручку ювелиру, сколько хотел досадить ненавистному капитану.

Однако тот натянуто улыбнулся и медленно процедил, как будто плюнул: