Демоны Хазарии и девушка Деби - Меир Узиэль

«Кто же вы?» – спросила Эсти, радоваться ли тому, что мужчина ее не боец и потому целиком принадлежит ей, или быть этим разочарованной.

«Граф собрал нас в Лопатине» – сказал Дуди. – Мы были просто парнями, которые разгуливали в городе, не кавалеристы, не следопыты, не бойцы-профессионалы. Он дал нам оружие. В общем-то, кое-что мы знаем. Каждый из нас отслужил в армию положенный год, и мы все – хазары, и со дня совершеннолетия – бармицвы – проходили учения. Но вместе мы просто компания юношей, которые хотели выполнить не такое трудное задание, получить оплату и купить коней. Мы не боимся грабителей и шведов, этих мы одолеем. Но с воинством демонов мы справиться не можем. И никто не может это от нас требовать. Мы сделали все, что смогли. Нельзя нас обвинить в том, что мы не попытались освободить детей из рук этого чудовища, от этих созданий мрачных глубин, этой массы бледной немочи в гнилых провалах, далеко от стран нормальной жизни. Достаточно было боя, который мы вели с войском черепах этого дьявола, неестественно и пугающе огромных, болотных черепах, исходящих слюной. Я думаю, что нас лишь похвалят за все, что мы сделали».

«Надеюсь», – сказала Эсти. Они зашли в склад. Вокруг была тьма. Свет едва пробивался в щели окон, и в отверстие трубы виднелась листва деревьев. Он прижал ее тонкое тело к себе, сосредоточился на ее бедрах, приподнял над полом, и через десять минут объятий, кончил, неожиданно, не в силах сдержаться. Тело ее пылало. Что сказать, большое свинство – эти пояса верности. Она попросила его лечь на нее, извиваясь под ним непонятными ему движениями, и вдруг затихла. «Мне было хо-рошо-о» – сказала.

Он был изумлен.

«Сколько женщин – столько колдовства». Затертое это выражение в Хазарии обрело новый смысл. Впервые он понял, что девушка может сделать что-то для собственного удовлетворения, без мужчины. Впервые этот секрет открылся ему.

Дуди не знал, как отнестись к этому. Он попытался вытеснить из сознания то, что отдалило его от Эсти, а, может быть, наоборот, приблизило. Он обнял ее крепко и думал о ней только хорошее.

Глава двадцать девятая

«Скажи мне, что они себе думают?» – сказал Гади жене Малке перед отходом ко сну, лежащей рядом на их супружеском матраце.

Малка едва дышала от усталости после всех этих приготовлений к Пейсаху, нервы сдавали, и потому следует простить ей резкость ответа:

«Не вмешивайся».

«Не вмешивайся, не вмешивайся. Это плохо кончится. Они не могут здесь сидеть, жениться, в то время как дети находятся в руках этого дьявола, и он их тащит – Бог знает куда».

«Перестань произносить имя Господа всуе», – рассердилась Малка, пытаясь унять дрожь, прошедшую по всему ее телу. Вопрос был снят с повестки ночи. Малка вернулась к требованию завтра с утра исправить печь для выпечки мацы, обвинив Гади в лени и безответственности. Гади сказал: «Ладно, ладно» и поцеловал ее в затылок, так, что исчезло желание спать, и она повернулась на спину.

Перегородки в доме удивительно проглатывали все звуки. Гади и Малка возбудились, вспоминая двух маленьких служанок потаскушек, которые были у Гади полгода назад, в Кохоли, и каждая стоила ему кувшина меда.

Деби быстро заснула, считая в уме узлы вязки своего свадебного платья.

Ахав ворочался на своем матраце, наконец-то лег на живот и заснул. Перед сном он с удовольствием вспоминал то, что сказал Деби в этот вечер: «Я и минуты не могу дышать, чтобы не восхищаться тобой. Поэтому каждый вздох – это ты, ты, ты, Деби, Деби, Деби.

Она не ответила. Он просто еще не знала, как отвечать на такие страстно повторяемые слова.

Эсти и Дуди лежали на складе, в обнимку, голые, за исключением пояса невинности на ней, прикрывшись мягкой стороной мехового одеяла, и все обсуждали стадо оленей, встреченных ими, ветвистые их рога, ссоры и перемирия между влюбленными, их смех и сердитые пререкания. Эсти любила рассказывать о днях детства, проведенных вместе с сестрой и братом, о деде, который тогда еще жил и будил их рано утром громким и грозным голосом. Ой, как они его боялись, ой, как смеялись. Это ведь был дед-герой, убивающий всех демонов.

Наконец, они оделись, опять обнялись и заснули.

Только брат девиц Довелэ лежал в одиночестве, без жены, без девушки, без уважения, ощущая бессмысленность своего существования.

Утром встал, с гневом подступил к отцу и, наверчивая пейсы на пальцы, сказал: «Что здесь происходит? Если они не собираются вернуть детей, я их верну». Но и этот кризис постепенно утихомирился, как и все прежние кризисы, и вновь было отложено то, что должно быть сделано. «После Пейсаха, – сказал отец Гади, – поедем в Кохоли. Следует привезти масло, соль, гвозди, нанять мастеров, приобрести два ТАНАХа и два Талмуда для обоих домов, купить ткани для свадебных платьев твоих сестер. После пасхальных дней отловим коней, и затем ты поедешь. И если останешься там три недели, ничего не случится. Сейчас нет особых дел. Пчелы летают в поисках нектара, мед накапливается в сотах, так что, все в порядке. Если же появится новый рой, так я уже научил Дуди ловить рой в мешок. Учиться он быстро, есть у него странный талант к пчелам. Такого еще не встречал. Езжай, Довела, развлекись немного. Ты молод, и Кохоли предлагает многое для таких парней, как ты».

Но отец не поделился с ним информацией о тех двух потаскушках в соседнем городке, которых можно купить за кувшин меда. Гади не верил в такие беседы с сыном и дочерьми. Каждый из них сам должен обрести опыт в этом деле.

Начал Довела мечтать о длительной поездке в Кохоли, думая лишь о приятном.

Услышала Деби, что брат собирается в Кохоли, – расстроилась. Вовсе не полагается ему такое везение, как ей, которая обрела жениха.

После утомительного дня работы по выпечке мацы и ужина сказал ей жених Ахав: «Пойдем, прогуляемся».

«Только не сейчас, нет у меня желания», – сказала Дебора.

«Случилось что-то?» – спросил Ахав сварливым голосом, уничтожив самый малый шанс на то, что она согласится.

«Ничего не случилось» – сказала Дебора. Он коснулся ее рукой, что было еще одной ошибкой с его стороны. Она отбросила его руку. Он сжал губы, и лицо его выглядело обозленным.

«Извини», – сказала Дебора очень тихим и сладким голосом.

И Ахав подумал, что такое извинение снимает всяческое непонимание между ними. Он обнял ее и она не воспротивилась. «Пойдем, – сказал он, – на наше место».

Откуда он мог знать, что это слово «наше» до крайности ее рассердит?

«Не говори мне о «нашем» месте. Ну, правда, Ахави, я устала. Я просто убита этой выпечкой мацы, хочу спать».

И ушла от него, но вовсе не спать. Пришла к матери и сказала: «Почему только Довеле едет в Кохоли, да еще на три недели? Я тоже хочу».