Белый пиджак - Игорь Гриньков

Семейные неурядицы настолько сильно действуют на человека, что провоцируют даже вполне нормальных людей на неадекватные действия, а уж для алкоголезавимого субъекта был бы лишь повод. Я словно сорвался с цепи. Времена суток смешались в темный сгусток, в котором трудно было разобрать утро, день, вечер и ночь. Чьи-то лица, квартиры, забегаловки — нескончаемый калейдоскоп с преобладанием черной краски и серых тонов, при полном отсутствии других цветов спектра. При таком интенсивном образе жизни, о какой работе можно говорить? Любой, даже самый лояльный руководитель держать такого работника не станет. Что и произошло со мной, с экспертной деятельностью пришлось расстаться более чем на полгода. Как хватило здоровья на запой длиной почти в целое лето, ума не приложу?

Но тут в дело вступил «спонсор» — участковый, предупредивший меня со всей серьезностью, что если я не устроюсь на работу, то он привлечет меня к уголовной ответственности по статье УК «тунеядство». Сидеть на нарах, прямо скажем, никакой охоты не было, поэтому с помощью приятеля детства, Бамбы, главного инженера завода «Одн» — «Звезда», я был трудоустроен в качестве ночного сторожа клуба при этом заводе.

С героями песни Бориса Гребенщикова «Поколение дворников и сторожей» у меня было мало сходства. Те ребята, сам БГ, Майк Науменко, Виктор Цой и другие, сознательно уходили в подполье кочегарок и сгребали лопатами мерзлый снег, чтобы не сотрудничать активно с Системой, а в параллельной жизни создавали Русский Рок, наверняка, не самый профессиональный и забойный в мире, но по части поэтических образов, лиричности и социального заряда не имеющий себе равных. Это была музыка не для ног, а для головы и души. Я же просто отыскал норку, где можно было спрятаться от околоточного и отдохнуть от беспробудного пьянства.

Я даже вынашивал мысль уехать из Калмыкии куда-нибудь подальше, например, на Север, и с этой целью ворошил подшивку «Медицинской газеты», где на последней странице иногда публиковали объявления о вакансиях в различных регионах страны. Но потом, что-то мне подсказало, что этого делать не стоит; подниматься надо именно там, где падал. У меня перед глазами был живой пример: коллега по имени Алик, страдавший тем же самым, что и я. У него трагически погибла жена, ребенка забрали на воспитание ее родители, Алик подолгу не задерживался ни на одном месте, где ему удавалось устроиться на работу (объяснять причину, надеюсь, излишне). За короткий срок он умудрился пропить две квартиры, и опускался все ниже и ниже. Однажды я встретил его в городе, в поношенном пальто, всего какого-то «пожеванного». Отношения между нами были доверительные, поэтому мы без церемоний могли обсуждать свой «животрепещущий» вопрос. Поэтому я спросил у Алика в лоб: «Не собираешься «завязывать»?

То, что я услышал от него, меня очень удивило, потому что непреложную истину про телегу, которую никогда не ставят впереди лошади, вроде, никто не отменял: «Сначала я восстановлю свой социальный статус, а потом брошу пить!».

Алик, конечно, очень глубоко заблуждался. Даже бросившим пить не всегда удается восстановить этот самый «статус»; это еще далеко не факт. А, чтобы было наоборот, об этом мне слышать не доводилось.

Потом следы моего коллеги затерялись; по слухам, он уехал в Армавир, где знакомая армянская семья приютила его в каком-то сарайчике или чулане, и Алику приходилось выполнять всякую черную работу, не связанную, естественно, с медициной…

И вот грянула перестройка. К этому времени, протрезвленный, я вернулся на прежнюю работу в Бюро СМЭ и с двойным энтузиазмом занялся экспертной практикой, которая все больше и больше захватывала меня своей необозримостью и неординарностью. Создал вторую семью, и через год родилась маленькая девочка, поглотившая мое существо без остатка. Думаю, что не последнюю роль сыграл комплекс вины перед старшими детьми, которые оказались лишенными отцовских забот и ласки в шестилетнем возрасте. И я компенсировал этот комплекс вины, изливая всю любовь и нежность на младшую дочурку. Пусть хотя бы она будет беззаботной и счастливой!..

Опустим перестроечные маразмы, вроде попытки исправления многолетнего «бардака» за 500 дней[6] или обещания построить для каждой советской семьи отдельную квартиру к 2000 году (а хрена по всей морде не хотите, господа-товарищи? коммунизм к 1980 году вы, если помнится, тоже строили!), как уводящие в сторону от магистральной темы нашей повести.

Перестройка ознаменовалась началом столь шизофренической антиалкогольной кампании, что порой казалось, что у организаторов этого мероприятия совсем повредились мозги. В прессе и на телевидении потоком пошли материалы, где серьезные, на первый взгляд, ученые убедительно доказывали обескураженному населению, что выпитые им за обедом 100 грамм спиртного так негативно сказываются на здоровье и имеют такие страшные отдаленные последствия, что, право, лучше принять 100 грамм мышьяка; и то вреда будет меньше.

В ход пошли «фанфурики» — одеколоны, лосьоны, любые спиртосодержащие жидкости, медицинского и чисто бытового назначения. Экономные пьянчуги налегали на «тюрю»; в тарелку с водкой густо крошился хлеб, и эта похлебка поедалась ложками. На лицах едоков вы не заметили бы особого удовольствия, скорее, присутствовало выражение отвращения, зато кайф от одной порции на троих в несколько раз превосходил балдеж от той же бутылки водки, выпитой обычным способом.

В этой связи мне вспоминались так называемые «макуны», которых мне приходилось встречать в студенческие годы. Спившиеся индивиды бродили между столиками летних кафе и скромно подходили к некоторым кампаниям, интуитивно находя тех, кто клюнет на их удочку: «Разрешите макнуть?», — удивительно проникновенно и вежливо спрашивали они.

Человек, перед которым стоял полный стакан искрящегося вина, благодушный и ничего не подозревающий, милостиво и утвердительно кивал головой. Черными пальцами «макуна» из недр кармана извлекался свежий хлебный мякиш, слегка приминался и погружался в стакан. Обескураженный доброхот внезапно обнаруживал, что вся влага из стакана исчезала — впитывалась хлебом; лишь на донышке сиротски плескалась какая-то муть с крошками. А благодарный «макун», громко чавкая и не забыв поблагодарить, с достоинством удалялся от столика.

Я знал одного чересчур экономного до безобразия алкоголика, который при минимальном количестве водки добивался максимального эффекта. Он вводил ее клизмой через задний проход. Минуя печень, водка сразу глушила мозг, но тут важно было рассчитать дозировку, чтобы не «крякнуть». Мой знакомый умел тонко определить клизменную дозу, дабы не допустить нежелательного летального исхода.

В перестроечные годы, на фоне крайнего спиртодефицита, особенную популярность приобрел антистатик-аэрозоль «Лана». Обычно для приготовления питья из «Ланы» собирались целые компании, выбиравшие для этой цели, чтобы не помешала милиция, недостроенные здания, пустыри и тому подобное.

Мне самому приходилось наблюдать за этой скрупулезной процедурой, требующей терпения и соблюдения хоть и не очень сложной, но отработанной технологии производства. В трехлитровую банку с водой выплескивался аэрозоль, затем насыпалась соразмерно обыкновенная поваренная соль, после чего коричневая с прозеленью, мутная жидкость терпеливо и методично помешивалась палочкой до тех пор, пока на дне банки не образовывался пластилиноподобный сгусток — «несъедобная» часть продукта, его ядовитые отходы. Отфильтрованная через тряпку жидкость имела желтоватый цвет и была почти прозрачной; она-то и шла на употребление.

В городах и селах были закрыты магазины, торгующие вином и водкой. В некоторых крупных населенных пунктах оставили по одной — две винно-водочные лавки, где с двух часов дня творилась невообразимая давка, толпы страждущих штурмовали окошки-бойницы, из которых в одни руки опускали максимум по 2 бутылки. Понятия «очередь» не существовало, инстинкт толпы разрушал любое поползновение к упорядоченному отпуску продукта первой необходимости для советского мужчины. Тем более, что окошко могло в любой закрыться под предлогом того, что товар кончился; и каждый опасался, что амбразура захлопнется именно перед его носом. Над головами витали жуткий мат и злобные комментарии осерчавшего простого люда: «Гандоны штопанные! Что удумали! У меня поминки завтра, а я, что, компотом родичей буду потчевать? Чтоб им там, в Кремле, каждая рюмка в отрыжку шла!»

Ажиотаж стоял страшный, в иные моменты толпа становилась неуправляемой, поэтому приходилось вызывать наряды милиции. Словно сводки с театра боевых действий, по неофициальным каналам стали курсировать слухи из различных городов о жертвах диких «очередей» — задавленных в толчее людях. В элистинском морге было зафиксировано два трупа, доставленных из таких «очередей» в джалыковский и виноградовский винные магазины: пожилые женщины со сломанными ребрами, которым был поставлен судебно-медицинский диагноз: механическая асфиксия[7] от сдавления органов грудной клетки.