Рожденные бурей - Николай Островский

Андрий не бросал карабина. «Все равно убьют, если поймают. Так хоть порешу двоих под конец», – думал он, не веря еще, что спасется. И только когда завод остался далеко позади и подъездные пути стали поворачивать к вокзалу, Андрий остановился и, обессиленный, опустился на насыпь…

– Стой, Василек, не могу больше! – крикнул он и схватился рукой за сердце.

– Тикаймо, Андрюшка, тикаймо, а то догонят! – Боязливо озираясь, мальчик нетерпеливо подпрыгивал. Промокши до последней нитки, он зябко ежился от холода и испуга. Забрызганные грязью босые ноги его окоченели. Стоя на шпале, он нет-нет да тер ногу об ногу.

Ему казалось, что Андрий сидит очень долго.

– Уже будет, Андрюшка, побежим!

Птаха устало повернулся, посмотрел на ноги Василька и на какое-то подобие фуражки, блином прилипшей к его голове, на всю его согнувшуюся в три погибели фигурку в старой женской кофте, и острая жалость и горькая обида на собачью жизнь, при которой он не мог заработать даже, на сапоги и одежду этому ребенку, сдавили ему горло.

«А теперь и куска хлеба не будет. И самому деваться некуда…»

– Андрюшка, – жалобно затянул Василек.

Андрий поднялся. Оттуда, где в густом тумане утонул завод, неслось грозное завывание гудка.

– Гудит, – с гордостью прошептал он, с наслаждением прислушиваясь к густому басу своего сообщника. И уже не побежал, а пошел быстрым шагом.

Василек трусил мелкой рысцой рядом, поминутно оглядываясь.

С высокой насыпи Птаха увидал знакомый домик у водокачки и только теперь поверил в свое спасение.

– Василек, братишка! Пацаненок… Васька, стервец! Плевали мы теперь на их! А за тебя я еще рассчитаюсь… – Он обнял братишку, прижал его к груди. Благо не надо было скрывать слез. Кто рассмотрит их, когда дождь обрушивается целыми потоками!

– Мы можем начать только ночью. А выйти сейчас кучкой в тридцать человек – глупость, – уже сердито отрезал Раевский.

Чобот упрямо мотнул головой.

– До ночи они всех поразгоняют и наших в тюрьме порешат. Сейчас – самое время. Я не согласный – и кончено!

Вслед за ним горячо заговорил Метельский:

– Товарищ Сигизмунд, Чобот прав. Когда массы вышли на улицу, когда рабочих расстреливают, мы обязаны выступить с оружием. Пусть нас разгромят, но мы не можем не выступить. Иначе мы покроем себя позором… Ведь это же аксиома марксизма… Пусть выступление преждевременно, но мы должны его возглавить, раз оно уже началось…

Раевский неодобрительно скосил на него глаза.

– Возглавить – не значит плестись в хвосте.

Метельский вспыхнул.

– Первый раз слышу, что выступить с оружием – значит плестись в хвосте. Мне странно слышать это от вас…

– Факт, – прогудел Чобот.

Метельский нервно заходил по комнате. Лицо его, c тонкими чертами, с высоким красивым лбом, вновь пало бледным. Большие темные глаза светились внутренним огнем. Во всей его фигуре было что-то хрупкое. Раевский еще раз посмотрел на молодого врача и уже более спокойно ответил:

– Мы слишком затянули наше совещание. Думаю, пора кончить этот бесцельный спор… Чобот и доктор против. Я и Ковалло – за то, чтобы выступить ночью. К этому времени мы соберем и вооружим около двухсот человек железнодорожников и сахарников. К этому времени придет Щабель из Сосновки и, возможно, с ним крестьяне… Выступать же, чтобы только выступить, это не по-большевистски. Товарищ Метельский, нас заклеймят позором, если мы бросим тридцать коммунистов на верную и бесполезную гибель. А если вас послушать, то вы дадите врагу эту возможность. Я еще раз повторяю: все коммунисты должны сейчас мобилизовать рабочих. Да, да! Нужно поговорить с каждым, на кого есть надежда, что он возьмется за оружие. Вы сами видели, как кучка вооруженных панов расправлялась с тысячами людей. Почему это? Потому, что рабочие не были организованы, их били.

Для того и существует партия, чтобы организовать отпор. Здесь меньше всего нужны цветистые фразы. Давайте подумаем над тем, как лучше и быстрее вооружить рабочих. Я думаю, обо всем здесь говорено достаточно. За это время товарищи, посланные нами, сделали больше, чем мы здесь… У нас есть оружие, но нет еще патронов. Об этом надо помнить. Я против вашего предложения добывать патроны отдельно и везти их сюда. Склад близко у вокзала, и достаточно малейшей неудачи, чтобы мы не получили патронов. Поэтому отряд собирается здесь и общей массой двигается к патронным складам, снимает караульного, захватывает патроны и, уже будучи вооруженным, начинает наступление на город… Чобот протолкнет на завод две платформы с оружием и патронами. В поселке мы вооружим остальных, кто еще не успел или не решился примкнуть. Нашей опорой будет поселок. Большинство отряда будет оттуда. Вот и все!

Ковалло одобрительно крякнул.

– Очень жаль, что здесь нет товарища Патлая. Но ночью мы его освободим, так как тюрьма будет первым пунктом в городе, на который мы поведем наступление. Итак, решено, товарищи, Я, как председатель, предлагаю вам приступить к действию сейчас же. Но чтобы мы были уверены, прошу вас ответить – подчиняетесь вы этому?

Чобот обиженно посмотрел на Раевского.

– Какое может быть сумление? Что, мы партейную дисциплину не понимаем?

Раевский устало улыбнулся. Он поднялся из-за стола, подошел к Метельскому, дружески положил ему руку на плечо.

– Скажите, доктор, вы достанете все необходимое для перевязок? Без крови не обойтись ведь…

– Все, что нужно, я достану. Куда прикажете мне сейчас направиться?

– Не будьте ребенком, Метельский. Не время! Сходите на вокзал, прощупайте немцев. Вы как железнодорожный доктор сможете поговорить с офицерами. Какое у них настроение? Хорошо бы знать, какую немцы займут позицию, когда начнется наше столкновение с легионерами.

Они вместе вышли на крыльцо. Вечерело. Шел дождь. Было сыро и пасмурно.

– Погода хорошая, – сказал Раевский. – Что ж, друзья, расстанемся до девяти вечера. Ты, Григорий Михайлович, сходи к своим деповским. Пусть человек пять членов партии придут сюда. Нужно, чтобы у нас здесь была опора. Если у кого есть оружие, пусть захватят… А вот и твоя ласточка летит! -

Раевский мягко улыбнулся.

Сверху сбегала Олеся.

– Все, что ты поручил, батько, я сделала, – сказала она, запыхавшись.

Она немного смущалась чужих. Промокшее насквозь платье прилипало к ее телу, и она торопилась проскользнуть в комнату.

– А Раймонд где? – задержал ее Раевский.

– Мы с ним в городе расстались часа два назад. Он сейчас в поселке… Ядвига Богдановна понесла на вашу старую квартиру какой-то сверток с бумагами… Раймонд просил передать, что у тюрьмы стоят пять человек и пулемет. Я забегала к Воробейко, так он сказал, что паровоз будет, – быстро передала Олеся и шмыгнула в комнату.

– Хорошая у тебя дочка, – с грустью вздохнул Чобот. Он был бездетный.

– Спасибо. Жаль, что одна у меня. А девчурка как будто ничего, неожиданно нахмурившись, тихо ответил Ковалло.

Дождь хлынул сильнее. Косые струи залили крыльцо. Метельский нахлобучил шляпу и запахнул резиновый плащ.

– Пошли?

Раевский проводил их глазами до самой будки. Лишь когда они разошлись в разные стороны, он вошел в дом.

Олеся уже успела переодеться и вышла к нему из своей комнаты.

– А вы, наверное, ничего не ели? – смущенно спросила она, выжимая мокрую косу. – Я сейчас сварю картошки и принесу квашеной капусты… Батько никогда не догадается поставить горшок в печь. Я ведь ему приготовила, – с шуточным недовольством говорила она.

Могельницкий с холодной яростью щелкал концом плетеной нагайки по голенищу сапога.

– Быстрей соображайте, пане Струмил! У меня нет времени. Вы допустили это безобразие, и, если в течение десяти минут не придумаете, как прекратить гудок, – боюсь, что мне придется расстрелять вас.

Эдвард видел, как у механика заплясали коленки. Он даже не посмотрел ему в лицо.

– Смилуйтесь, пане полковник, в чем же моя вина?

– Не оправдывайтесь, а скажите, как его выкурить оттуда.

– Я уже думал…

– Плохо думали, – оборвал его Эдвард.

Они стояли в машинном отделении.

– Нельзя ли пар пустить к нему?

– Он выключил машинное отделение, – с отчаянием промямлил Струмил.

И вдруг, широко раскрыв рот, так и застыл с этим идиотским выражением, осененный какой-то идеей. Радостно хлопнул себя по лбу:

– Есть, нашел! Пан полковник меня надоумил. Мы закроем дымовую тягу. Тогда он задохнется от дыма…

– Действуйте.

Через полчаса, когда густой черный дым перестал валить из окон котельной, Эдвард приказал:

– Проверьте!

Запасная дверь открылась, и капрал, за которым стояло несколько легионеров, залезших в котельную, кашляя и моргая слезящимися глазами, растерянно доложил:

– Никого не нашли, пане полковник…

– Что-о-о? – Эдвард до хруста в пальцах сжал рукоять нагайки.