Пиранья - Марина Крамер

– То есть дружба – это дать человеку оказаться в психушке, потому что не вмешиваешься, когда он себя калечит? Оригинальная трактовка.

– Да никто никого не калечит, что ты драматизируешь, – возразила Лена, расставляя тарелки и стаканы, в то время, как Воронкова вынимала из духовки глиняную жаровню с запеченой рулькой. – Ты сдурела?! – ахнула Крошина, увидев это. – Нам за неделю не съесть!

– Ничего, в субботу ее отлично уничтожит Андрей, а я еще что-нибудь завтра приготовлю. Знаешь, как я скучала по вот этому на Алтае? Там же еда все больше общепитовская, некогда готовить, да и за продуктами тоже было кататься не с руки. А тут – ну, красота же – рынок рядом, супермаркет вообще через дорогу, продукты любые…

– Когда ты успела этому всему научиться? – наблюдая за тем, как подруга ловко отрезает куски ароматного сочного мяса и выкладывает их на тарелки, спросила Лена.

– По ходу жизни, – рассмеялась Юлька. – Ты не сиди, картошку раскладывай, она вон, под одеялом стоит, я ж не знала, во сколько ты явишься, а так горячая будет.

– Не уезжай! – взмолилась Лена с набитым ртом. – На кого ты меня бросишь теперь, когда я привыкла к горячим ужинам, которые не надо изобретать самой? Совести у тебя нет!

Воронкова только рассмеялась в ответ, но ничего не сказала, и Лена заметила, как в глазах подруги промелькнуло что-то незнакомое.

– У тебя все в порядке? – спросила Крошина, отодвигая пустую тарелку.

– Да, – состроив невинную гримасу, отозвалась подруга. – Что может быть не в порядке? Я в отпуске, читаю неплохой сценарий – что еще?

– Ну, не говори, если не хочешь, – слегка обиделась Лена.

– Нечего мне говорить или не говорить. Если ты про Стаса хочешь спросить, так я все сказала – больше никаких отношений. Уж лучше одной, чем с этим бабником.

– Юль… может, ты немного категорична, а? – осторожно спросила Лена. – Может, стоило дать ему возможность объяснить?

– Объяснить – что? – Ноздри тонкого Юлькиного носика раздулись от сдерживаемого гнева, глаза превратились в щелки. – Что надо объяснять в ситуации, когда тебя буквально застали на горячем? Что это не его тело? Ты всерьез считаешь, что я должна выслушать его бредни и простить? Ленка, ты себя не уважаешь, ладно – я с этим почти смирилась, но меня ты не заставишь поступать так, как ты. Я ни за что не прощу мужчине того, что он решил сравнить меня с кем-то, понятно? И дело не в том, что я актриса и мы все на себе зациклены, нет! Я прежде всего женщина, у меня есть достоинство, и я никому не позволю его унижать! – Воронкова почти перешла на крик, и Лена невольно зажала руками уши, что мгновенно отрезвило подругу – она притихла, обхватила себя за плечи и замерла на табуретке, став похожа на мраморное изваяние.

– Юль… прости меня… я ведь не знала… – пролепетала Лена, глядя в пол, а сама подумала, что вот она-то простила бы Кольцову что угодно – лишь бы он снова был с ней.

– Ты ни при чем тут, Ленка… просто я не хочу жить во вранье. Ну, ты только прикинь – вот он задержался где-то, а я уже представляю его в постели с другой, поехал в экспедицию – и я уже думаю, с кем он туда поехал. Как можно жить в таком кошмаре, а главное – зачем? Ради чего? Чтобы, проснувшись утром, видеть рядом заросшую щетиной морду? Чтобы было, кому носки стирать? Нет, я так жить не хочу.

Лена не стала ничего больше говорить, почувствовав себя виноватой в этой Юлькиной вспышке. Зная свою подругу с самого детства, Крошина ни на секунду не сомневалась, что упрямая и гордая Юлька поступит именно так, как сказала – никогда больше не подпустит к себе Гладышева на пушечный выстрел.

«Наверное, она права, так и надо, – думала Лена уже ночью, лежа без сна и боясь пошевелиться, чтобы не потревожить уже уснувшую на диване Воронкову. – Как можно терпеть такое? Ведь это на самом деле очень унизительно – жить с человеком, который тебе изменяет. Конечно, Юлька не заслужила такого, она красивая, талантливая, умная. Да к ней сейчас очередь выстроится из поклонников, как только станет известно, что они со Стасом разошлись. Все-таки публичным людям в какой-то мере легче… или, наоборот, сложнее? А как бы я себя повела, случись подобное со мной? Наверное, тоже не простила бы». Но внутренний голос насмешливо произнес с Юлькиными интонациями: «Ой, да не смеши ты, Крошина! Простила бы как миленькая, и старательно бы делала вид, что вообще ничего не произошло. Потому что ты – тряпка, дорогуша».

Это было обидно, но Лена понимала, что ее подсознание тоже дает знак – бери себя в руки, прекращай страдать о том, кто никогда с тобой не останется, начни жить какой-то другой жизнью, собственной, не подчиняя ее ничьим интересам и капризам.

«Еще бы знать, как ее начать, эту новую жизнь», – подумала Лена, наконец-то засыпая.

Пятница всегда была днем заполошным – вроде как конец рабочей недели, а если не выпало дежурство в выходные – вообще праздник, но, как назло, именно к пятнице скапливается такая куча незаконченных рабочих вопросов, что голову от бумаг поднять некогда. Лена ощутила это, когда поняла, что вот уже битый час таращится в монитор, пытаясь закончить какую-то фразу в протоколе, но никак не находит слов.

– Нет, надо прерваться… – пробормотала она, сжав пальцами переносицу.

Переведя взгляд в угол кабинета, она увидела на вешалке прямо над своим плащом бейсболку, забытую, видимо, вчера Паровозниковым.

«Надо ему напомнить» – подумала она и встала, разминая затекшую спину и ноги.

Заварив себе кофе, Лена приоткрыла окно и устроилась на подоконнике, держа в руках чашку. Внизу две женщины в спецовках управления городского зеленого хозяйства убирали с большой клумбы давно отцветшие и облетевшие георгины, выкапывали какие-то луковицы и складывали их в коробки, стоявшие вокруг клумбы. Лена с огорчением подумала, что скоро выпадет снег, и клумба, на которую она так любила смотреть из окна, исчезнет до самой весны, когда ее снова засеют цветами. Каждый год уборка цветов с клумбы означала для Крошиной начало долгой зимы и ожидание следующего лета, в котором опять не будет ничего для нее нового. Она даже в отпуск предпочитала ходить зимой – чтобы иметь возможность не выходить из квартиры или делать это как можно реже.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник довольно высокий молодой человек в модных бежевых штанах, подкатанных до щиколотки, и ярко-красной кожаной куртке с какими-то эмблемами и значками.

– Это вы – следователь Крошина? – скосив глаза в какую-то бумажку, что держал в руке, поинтересовался невежливый посетитель.

– Это я. А вас не учили