Русские реализмы. Литература и живопись, 1840–1890 - Молли Брансон

Рис. 19. П. А. Федотов. «Жанровая сцена (П. А. Федотов с дамой). Автошарж», 1849–1851. Бумага, графитный карандаш. 9,6x13,9 см. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Люди и предметы, так аккуратно расставленные Федотовым в «Сватовстве майора», кажется, преследовали его до самой смерти. Находясь в больнице, художник одержимо нацарапывал что-то в своих тетрадях, о его графомании свидетельствует помятый лист бумаги (рис. 20). Текст и изображение наводняют бумагу до самых границ. Трудно извлечь отсюда многое, но затем мы видим их – и профиль невесты, и кошку из пословицы. В «Сватовстве майора» эти образы попадают в быстрый и замысловатый круговорот рисунка и рассказа: слово уступает место изображению, изображение уступает место слову; но на этом клочке бумаги они не предлагают ничего похожего на изящное перемещение между вербальным и визуальным. Наоборот, разрозненные формы отказываются от чего-либо, кроме самых простых обозначений – женщина, кошка, графические линии и формы не приглашают нас в изображение, а представляют собой непреодолимую стену, навсегда закрывая от нас мир, в котором Федотов запер самого себя.

В одном из своих стихотворений из цикла «О погоде. Уличные впечатления», написанном между 1858 и 1865 годами, Некрасов воскрешает атмосферу 1840-х годов при помощи серии образов, мелькающих во время прогулки по Петербургу. Вот собирается толпа: «Пеших, едущих, праздно зевающих счету нет!»

Тут квартальный с захваченным пьяницей,

Как Федотов его срисовал;

Тут старуха с аптечною сткляницей,

Тут жандармский седой генерал;

Тут и дама такая сердитая —

Открывай ей немедленно путь!

[Некрасов 1981–2000,2:181].

«Как Федотов его срисовал». В одной этой строчке Некрасов улавливает не только образы 1840-х годов, образы жандармов и купцов на улицах имперского города, но также и суть метода натуральной школы, о котором говорилось на протяжении всей этой главы. «Как живопись, так и поэзия», – говорит нам Гораций. Словно в ответ на это, Некрасов мобилизует зрительную память читателей, призывая их остановиться и поразмышлять над рисунками Федотова, изображающими повседневные городские сцены, мысленным взором зарисовывая персонажей. Вот жандарм и пьяница. Вот старый генерал. А вот сердитая дама. Эти образы настолько реальны, настолько явно присутствуют, кружатся у нас перед глазами, что мы вынуждены сойти с дороги. «Открывай путь!» – восклицает Некрасов.

Рис. 20. П. А. Федотов. Наброски, сделанные во время пребывания в больнице Всех скорбящих в Санкт-Петербурге (фрагменты), 1852. Бумага, графитный карандаш. 43,9x35,2 см. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

В этом кратком, но выразительном упоминании Федотова сконцентрирована приверженность натуральной школы к utpictura poesis как эстетической стратегии отображения действительности. Для авторов физиологических очерков и для Федотова родственные искусства заключены в объятиях друг друга, объединены предполагаемым равенством между визуальными и вербальными способами изображения. Это стирание различий между словом и изображением, утверждение, что жандарм в стихотворении очень похож на жандарма, изображенного Федотовым, а кошка на картине – такая же, как в пословице, отражает более общую демократическую направленность натуральной школы. Таким образом, взаимодействие слова и изображения отображает более широкий набор социальных и культурных отношений, объединяя писателей и художников в совместных проектах, предназначенных для преодоления строгой социальной иерархии. Несмотря на беспокойство, эпизодически бурлящее на поверхности, это является обнадеживающим начинанием – мобилизацией искусства во имя социального просвещения. Этот дух равенства также проявляется в заметном эстетическом оптимизме движения. Призывая изображение справиться с нехваткой слов, а язык – заполнить молчание живописи, натуральная школа стремится к реализму, который делает представление реальным, или, по крайней мере, возможным. Но, конечно, здесь кроется один из возможных вариантов конца для натуральной школы. Как в поздних эскизах Федотова, полное стирание границ между искусством и действительностью лишает реалистическое представление возможности функционирования в качестве объекта искусства. Иными словами, некоторая дистанция – пусть даже едва уловимый намек на оконное стекло – должна сохраняться. Иначе мы переместимся в покои купца, в доходные дома и больше никогда не появимся снова. А без этого появления невозможна ни эстетическая, ни социальная, ни нравственная рефлексия. Мы станем изображением, а что толку действительности от этого?

Чувствуя себя все более истощенным физически и умственно, Федотов умер в конце 1852 года, через восемь месяцев после смерти Гоголя. Белинского уже не было, он умер от туберкулеза четырьмя годами ранее – в том же году, когда по Европе прокатилась волна революций. Хотя они были быстро подавлены и не дошли до России, тем не менее события 1848 года оказали значительное влияние на обстановку в государстве, возвещая семилетний период реакционной политики и усиления цензуры. В 1849 году Достоевский был арестован как член кружка Петрашевского и сослан в Сибирь. Герцен уже эмигрировал и больше не вернулся в Россию. Тургенев продолжал публиковаться, а Некрасов оставался редактором «Современника». Но фактически натуральная школа близилась к концу с окончанием десятилетия. Только в 1855 году, с восшествием на престол Александра II, завершением Крымской войны и наступлением эпохи социальных и политических реформ, литературная и живописная сфера по-настоящему продолжили деятельность натуральной школы там, где та остановилась, возвращаясь к крепкому и актуальному реализму, способному ответить социально-культурным потребностям современности. Конечно, к этому времени климат будет совсем не тот, что в 1840-х годах; новое поколение будет стремиться заявить о себе, на господство будут претендовать более сложные идеологические точки зрения, а изобразительное искусство вступит на путь, ведущий к большему престижу и независимости.

И поэтому закат натуральной школы можно понимать и как историческую, и как художественную необходимость, поскольку ее политика оказалась подавлена, а эстетика зашла в эпистемологический тупик. А может быть, ответ проще. Может быть, раскрыв свои творческие процессы, подготовив читателей и писателей, художников и зрителей, натуральная школа выпустила свой последний класс. Теперь, вооружившись стратегиями знакомства, описания и изображения русской действительности, члены натуральной школы и их последователи могли двигаться вперед, к более сложным художественным устремлениям. Эти устремления, отвечая эпохе, определяемой не только либеральным демократизмом, но и все большей раздробленностью идеологической атмосферы, сами начнут работать не столько в рамках взаимодействующих структур, сколько в рамках систем различия и разграничения. Слово и изображение, вместе с поколениями и социальными группами, начнут отталкиваться друг от друга, увеличивая трещины в искусстве и обществе, которые будут использованы для созревания и реформирования того и другого.

Глава 2

Пути к реализму в эпоху реформ

Кривая дорога,