Чернила (СИ) - Хамм Эмма

— Я не Пинкертон.

— Но был им.

Он прищурился.

— Я не называл свою фамилию, Ангел.

Ох. Он думал, что ее послали Пинкертоны, или что она как-то уже узнала, кем он был. Ирен замотала головой.

— Нет, могила снаружи. На кладбище. Люси Пинкертон.

— В мире много Люси.

— Но ходит за тобой только одна. Она привела меня к могиле после того, как ты впервые нанес на меня татуировку. Я не знала тогда, кем она была. Она просто хотела, чтобы я увидела это. Словно там было что-то важное. Думаю, она хотела, чтобы я знала, что она — твоя мама.

Он отвел взгляд, глаза были встревоженными, а лицо — мрачным.

— Ты видела мою маму?

— Не видела. Духи стареют, как мы. Она похожа на свет. Следует за тобой, следит, чтобы ты был в порядке, — Ирен прищурилась, пытаясь увидеть свет за ним, раз они говорили о ней.

Не вышло. Она видела тень, что тоже следовала за ним. Тьма, от которой Ирен дрожала, потому что такой дух она видела в своем отце.

Букер снова глядел на нее.

— Ты же не смотришь сейчас на мою мать?

— Не думаю.

— Как это выглядит?

Ирен пожала плечами, стараясь не двигать рукой, хоть он не татуировал ее в тот миг.

— Тень? Духи всегда выглядят по-разному, зависит от того, кем они были в жизни. Некоторые как люди, другие как трупы, а есть те, кто как свет.

— А это?

Почему он давил на нее? Люди не хотели знать, как выглядели их демоны. Он не мог переживать из-за того, кто его преследовал. Он не интересовался ее способностями видеть духов. И никогда раньше не спрашивал.

Но в этот раз было по-другому. В этот раз он склонился к ней, хрипло дышал. Ее ответ был важен для него. Важнее всего, что он пережил.

— Этот — тень, туча, что порой следует за тобой, обычно, когда ты принимаешь решение, и оно… плохое, — она не была уверена, что могла озвучивать последнее. Это все было ее мнением, и плохие решения с ее точки зрения могли быть хорошими для других.

Букер, казалось, понял. Потому что отклонился на стуле и вздохнул.

— Тогда это старый добрый папаша.

— Твой отец тоже мертв? — спросила она.

— Все в моей семье мертвы, Ангел. Все, кроме меня.

Это было ужасно печально. Хоть она не хотела снова видеть свою семью, Ирен утешало то, что они были живы. Она не желала им ничего плохого, хоть они и устроили ей сложную ситуацию.

Они все еще были ее семьей. Ее кровью.

Она тихо смотрела, как он взял тату-пистолет и продолжил работу. Краски появлялись на ее руках, такие красивые и яркие, что ее глаза болели.

Но она не думала о татуировке. Она думала только об этом странном мрачном мужчине, который долгое время оставался один. Совсем один. Не было его крови в мире, продолжившей бы его историю.

— Букер? — спросила она.

— Что такое, Ангел? Я пытаюсь сосредоточиться.

— Как они умерли? — вопрос вдруг показался очень важным. Словно дух над ее плечом шептал его ей на ухо.

Он замер.

— Я убил их.

До того, как она пришла сюда, она бы испугалась его. Подумала бы, что он был просто убийцей, и ей нужно было бежать как можно дальше.

Все изменилось. Она изменилась за короткое время, узнав этих людей. Узнав его.

Теперь слова добавили бремя ее душе и сердцу. Она знала, что ему было больно говорить это. Ирен видела это по его опущенным плечам. По напряженной челюсти, словно он ждал, что она осудит его.

— Ох, — ответила она. — Надеюсь, они этого заслуживали.

Он посмотрел на нее, глаза пылали.

— Один из них — да, — а потом мрачное выражение смягчилось до печали. — Другой попросил об этом.

Ирен не знала, что сказать. Она почти ощущала его боль, исходящую волнами, пронзающую ее душу. Она хотела обнять его, притянуть так, чтобы он ощутил биение ее сердца.

Букер не даст ей так сделать. Он твердо стоял на своем. Гордился тем, что мог быть один, даже если это было не лучшим для него.

И она не давила на него. Она кашлянула.

— Это тяжелое бремя для одного.

Он облизнул губы.

— Так и было.

Ее сердце сжалось. Он ее погубит. Он был разбит, ангелом с обломанными крыльями, упавшим на землю в одиночестве. И остался один с тысячей молитв без ответа.

Ирен отклонила голову и вздохнула.

— Я рада разделить бремя.

— Оно тяжелое для такой крохи, как ты.

— Я сильнее, чем выгляжу, — впервые в жизни она верила словам. Ирен ощущала, что могла выступить перед любой армией, если так она могла защитить его.

Букер рассмеялся, тату-пистолет снова загудел.

— Да, Ангел. Я начинаю это понимать.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Я не возьму ее в магазин, — прорычал Букер, отворачиваясь от главы цирка. — Ей не нужно туда идти.

— Ей нужно. Я устал от того, что она носит одолженную одежду Эвелин, — Фрэнк снова встал перед Букером и помахал кошельком. — Отправляйтесь в город, купи ей одежду, в которой она сможет выступать. Добавь, чтобы она не носила тут все время чью-то одежду.

— Она еще не выступает. Я еще не научил ее использовать то, что я ей дал.

Он не хотел, чтобы она выступала. Он не хотел, чтобы она стояла перед толпой, широко открыв от страха желтые глаза. Они сожрут ее заживо. Толпа ощущала страх.

— Я не просил, Букер, — Фрэнк хлопнул кошельком по его груди. И я не говорил тебе заставлять ее выступать. Но ей нужно быть на сцене. Привыкнуть к взглядам. Она такая робкая, что упадет в обморок, когда мы попросим ее говорить. Я не бросаю ее волкам. Я прошу тебя провести ее в эту жизнь.

Фрэнк вышел из комнаты. Он имел право злиться. Букер всегда думал, что люди были готовы навредить другим, просто потому что они могли. Фрэнк тоже это понимал.

Он все еще не осознал, что Фрэнк был хорошим. Может, потому что не хотел верить, что хорошие люди существовали.

Только Фрэнк видел в циркачах людей. Фрэнка принесло рекой туда, где они выступали раньше, он пострадал от Пинкертонов. Даже Букер видел тогда, что Фрэнк был добром, которое пришло к ним.

Потому он спас его жизнь.

Качая головой, он смотрел на кошелек в руках. Он не хотел брать ее в город, потому что не хотел, чтобы люди пялились на нее.

А они будут. Она будет идти рядом с ним, так что они будут пялиться. Пытаться понять, что такое милое и невинное создание делало рядом с таким монстром, как он.

Было ли дело в его гордости, а не ее? Букер не хотел так думать, но боялся, что она увидит их лица, а потом посмотрит на него и увидит то, что видели все те люди. Что он был зверем. Изгнанным сыном Пинкертонов, который испортил себя.

Букеру было больше некуда идти после того, как он оставил Пинкертонов. Он был фриком в татуировках, который до этого учился убивать. Разрушать.

Никто не хотел дать ему шанс, и он не винил их.

Пока не нашел цирк, конечно. Там ему дали шанс. Дали выступать, когда никто не хотел даже быть возле него. Но даже внимание на сцене было омрачено темными мыслями, ненавистью и презрением к себе, которые он не мог прогнать.

Букер сунул кошелек в задний карман и пошел на кухню, где ждали все остальные. Девушка будет там. Она всегда была в стороне их семьи, голодно смотрела на них.

Он узнавал те глаза. Букер всю жизнь голодал по такому же.

Как он и ожидал, Ирен стояла у стены кухни, возле двери, ведущей к спальням. Простое белое платье покрывало сегодня ее тело. Оно было велико ей, точно было сделано из одного из старых платьев Клары для выступлений. Она всегда была ближе всех к двери, словно планировала убежать при первом же шансе.

Он не хотел устраивать шум. Никому не нужно было знать, что они идут в город. Он не был мальчиком на побегушках, он уже играл эту роль недавно, но ему нужно было проследить, чтобы она получила все, что ей было нужно. А не все в доме.

Он обошел других артистов, добрался до нее и прислонился к стене рядом. Он дал ей еще миг смотреть на остальных. Они ничего не готовили: было поздно для обеда и рано для ужина. Но они делали закуски и чай, дразня друг друга.