Танцующий горностай - Влада Ольховская

Ян же прекрасно знал, что такое небанальное событие, как взрыв машины посреди спального района, наверняка привлечет целый рой журналистов. Попадать в кадр ему не хотелось, это только порадовало бы Беленкова. Поэтому после минимума необходимых процедур на месте происшествия Ян поспешил к себе в кабинет.

И хотя Александра пыхтела и возмущалась, она прекрасно понимала, что официально привлечь Беленкова к ответственности не получится. Тогда у начальства появится слишком много вопросов, на которые у близнецов не будет ответов.

Но сами-то они должны были что-то сделать! Если бы Ян действительно преследовал Беленкова, у них остался бы хоть какой-то контроль над ситуацией. Теперь же, когда на них отыгрывались за чужие грехи, могло стать очень плохо очень быстро – и без какого-либо предупреждения.

– Я был уверен, что мы с ним поняли друг друга, – задумчиво указал Ян. – Да мы вроде как и поняли, раз он не напал сразу…

– Такой фейерверк сразу не устроишь, нужны подходящие обстоятельства.

– Твоя правда… В принципе, он мог точить на меня зуб еще с того пожара. А может, случилось что-то еще, подтолкнувшее его, это ведь не проверишь.

– Проверишь, вообще-то, – возразила Александра.

Тайный бизнес семьи Беленковых, приносивший солидный доход уже второму поколению, был надежно скрыт от посторонних глаз. А вот их фермы оставались на виду, тут несложно было посмотреть, не случалось ли с ними чего-нибудь плохого.

Оказалось, что случалось. Вскоре после пожара другую ферму Беленкова атаковали экоактивистки, обвинявшие владельцев в жестоком обращении с животными. Группа юных, едва одетых девиц отказывалась уходить, привлекая к ферме внимание, которое Филиппу было совсем не нужно. Судя по тому, как он взбесился, шумиха сорвала ему какой-нибудь важный проект – а то и не один.

Это был очень грамотный ход со стороны его противников. Девушек явно кто-то навел, подбросив им кадры жестокого обращения с коровами, якобы снятые именно на этой ферме. Законно избавиться от экоактивисток, сидящих по другую сторону забора, тяжело, шуму от них много, бизнес страдает… Хотя обывателю все это кажется мелочами.

– При чем тут я? – поразился Ян, прочитав новость. – С каких пор я признан лидером малолеток с розовыми волосами?

– Ну, малолетки малолетками, а уселись они явно в нужном месте в нужное время. Для этого необходимо обладать серьезными тайными сведениями.

– Которых у меня нет!

– А знаешь, чего еще у тебя нет? Машины. Потому что Филипп считает иначе. Что ты намерен делать?

– Снова с ним встречусь, что еще остается? – вздохнул Ян.

– Ты вариант с насаживанием на кол так легко не отметай…

– Перестань, ты прекрасно знаешь, что сейчас как раз не нужно обострять. Беленков серьезно задет, иначе он бы на такое не пошел. Но и он у определенной черты остановится.

Александра не отказалась бы от такой же уверенности, однако она понимала, что повлиять можно не на все. Ян прав, конфликт, который вспыхнул на пустом месте, нужно тушить, а не раздувать. Но вся эта история с машиной… разве она не означает, что черта уже осталась позади?

– Ты лучше расскажи, как у тебя дела, – добавил Ян. – Работает эта твоя идея с наблюдением в полевых условиях?

– Представь себе. К Максаковым я пока не суюсь – они ребята довольно замкнутые, даже с давними соседями разве что здороваются. Но когда кто-то ведет себя так, у некоторых соседей возникает нездоровый азарт докопаться до правды.

– Такую правду обычно щедро дополняют собственными сочинениями.

– Все равно есть, с чем работать, – заметила Александра. – Ну и заглядывать за забор никто не запрещал. У меня еще и дом удачно расположен: с чердака можно наблюдать за их двором. Посредством бинокля.

– То есть, ты теперь сталкер с оборудованием?

– Ну а что делать, если по-другому к ним не подобраться?

Семья действительно состояла из пяти человек, тут первоначальные сведения оказались верными.

Максим Максаков редко бывал дома. Он уезжал ранним утром и возвращался поздним вечером, а то и вовсе через несколько дней. Порой он работал даже по выходным, он будто спешил куда-то и не позволял себе остановиться. А может, действительно спешил? Он выглядел нездоровым – и лучше не становилось. Он почти всегда хмурился, с окружающими разговаривал редко и мало. Он порой позволял дочери и сыну себя обнимать, но сам никогда не искал их внимания.

Жене он тоже уделял мало внимания, однако Веру это не обижало. Большую часть времени хозяйка дома казалась отстраненной, будто заблудившейся в собственных мыслях. Казалось: она делает то, что должна, по инерции. На самом деле она не рада была находиться в этом роскошном доме.

Ян уже поделился с сестрой теорией о том, как много Вера сделала, чтобы получить это богатство. Вот только соглашаться Александра не спешила. Вера не выглядела как человек, который торжествует из-за нелегкой победы или даже наслаждается жизнью. При этом в пользу версии брата говорило то, что Максакова была неизменно холодна со своим сыном. Она не только при посторонних, она вообще никогда не обнимала его и не целовала. По крайней мере, Александра такого ни разу не видела. Но выводов она не делала, чтобы не запутаться раньше срока.

Да и потом, Вера тоже здоровьем не блистала. Но если ее муж казался в целом изможденным, то в ее случае проявлялись вполне конкретные симптомы. Вера порой кашляла сухо и надрывно, останавливалась, опираясь на дерево, чтобы отдышаться, прижимала к лицу носовой платок, чтобы унять кровотечение. Александра пока наблюдала за ней слишком мало, она не бралась сказать, насколько все серьезно. Она надеялась, что появится возможность расспросить обо всем соседей.

Старшая сестра Максима, Елизавета Сурначева, действительно жила в этом же доме. Она была совсем не похожа на своего изможденного болезненного брата. Елизавета, рослая, крупная, пышущая здоровьем, постоянно пребывала в хорошем настроении и ладила со всеми без исключения – даже с теми, кто не ладил друг с другом. Она мирила поссорившихся, устраняла проблемы и утешала обиженных. Похоже, к ее присутствию настолько привыкли, что иную жизнь не представляли.

– Все равно странно, – указал Ян, когда сестра рассказывала ему об этом. – Сколько ей там лет, пятьдесят?

– Пятьдесят пять, она на год старше Максима.

– В таком возрасте своя жизнь должна быть!

– Нет у нее своей жизни. Да и, насколько я поняла, не было никогда. Соседи считают ее старой девой, слишком нервной, чтобы жить самостоятельно. Ну а прицепиться ей не к кому, у нее всегда только брат был.

– Подожди, так она