Меченый - Григорий Федосеев

Теперь лося всюду окружала смертельная опасность. В его распоряжении был крошечный клочок земли и ничего больше. Впереди разъяренная стая, а позади скользкий лед, только ступи на него — сразу поскользнешься, упадешь — и конец, без борьбы, без сопротивления.

Волки не медлили, даже маленькая передышка могла испортить дело. Короткий сигнал Меченого. Обезумевшая от голода стая бросилась на лося. Но тот не отступил. Грозно заработали его ноги, взметнулись над врагом страшные рога.

Волки наседали с трех сторон, разом теснили бородача на лед. Тот продолжал сопротивляться. Один волк уже корчился в предсмертных судорогах, с раздробленным черепом, другой втоптан в снег. Но великан потерял рог, поранил переднюю ногу.

От запаха свежей крови волки стервенели, не щадя себя, лезли напролом. Это была последняя схватка. Лось бился отчаянно и, незаметно отступая, вдруг почувствовал под копытами задних ног скользкую поверхность льда. Бросился он вперед, но наскочил на Меченого. Острыми клыками впился хищник в горло, рванул когтями грудь, повис живой тяжестью. Лось вздыбился, но задние ноги поскользнулись, поползли, и он рухнул на лед.

Стая навалилась всем скопом.

Великан, даже лежа, все еще не сдавался. С трудом он достал передними ногами шероховатый берег, приподнялся… В последний раз он слышал, как привычно шумел сосновый бор, слышал голос старого ворона, видел заозерные хребты, куда хотел попасть.

Лось собрал остатки сил, приподнял отяжелевшую голову и могучим ревом потряс окрестности Амудиго…

IV

Из Бэюн-Куту уходила ночь. По бору пробежал предрассветный ветерок, чуть-чуть коснувшись вершин сосен. Туман поднялся и лениво пополз по долине. За холмом одиноко стукнул дятел и смолк, словно чего-то испугавшись.

Меченый встал с нагретой лежки, хотел потянуться, но вздрогнул от холода и злобным взглядом окинул волков. Те подняли головы, насторожились.

В тайге было пустынно; ни звука, ни шороха и ни единого следа, всюду покой, будто никому и не нужен этот новый холодный день. Только мороз, крутой, колючий, шарит по чаще в поисках жертвы, да изредка взвывают голодные волки.

Много дней стая обитает на пригорке. Наступила длительная, очень длительная голодовка. Бэюн-Куту завалило снегом, многие места стали недоступными даже для лосей или оленей. О волках нечего было и говорить. Они покинули насиженные места в сосновом бору и перекочевали к Мугою. Но и тут не так просто добыть кусок мяса.

Только в последнюю луну стае удалось зарезать оленя, случайно появившегося возле Мугоя. С тех пор — голод.

Меченый пристально оглядел береговой лес, окутанный морозной испариной, покосился на зарю и, подняв морду к небу, протяжно завыл. Пробудилась тайга, побежало по сонному бору печальное эхо и затерялось где-то далеко-далеко в ночном пространстве.

В этом вое, в этих заунывных звуках — вся волчья душа — злая, угрожающая, исполненная беспредельной тоски, голодная…

Волок задержал свой взгляд на вершинах Коларского хребта, и в его взгляде вспыхнул огонек. Меченый вытянул передние лапы вперед и глубоко вонзил когти в примятый снег. Стая поднялась. Все волки повернули головы в сторону хребта.

К вожаку подошла Шустрая. Она была измучена, бока ввалились, спина сгорбилась, но волчица сохранила легкую походку, покорность и была по-прежнему рабски преданна Меченому.

Меченый решил увести стаю с Мугоя. Ждать было нечего. Но в бор, где бродили сохатые, олени, где много всякой съедобной мелочи, путь прегражден глубоким снегом. Надежда только на те черные гребни скал, что бегут от подножья гор к вершинам и дальше стенами обрамляют отроги Колара…

Стая спустилась к Мугою, пробежала берегом до первого ключа и по нему свернула к хребту, к голым вершинам, поднявшимся в небеса. Да, то были суровые горы. Лес задержался далеко внизу, в бессильной попытке преодолеть сползающие со склонов россыпи. На камнях ютились только мхи и лишайники. На пологих изломах росли карликовые деревья.

Тут родина бурь, холод, вечный туман. В непогоду ударит мороз, завоет пурга, ветер взвихрит сухой снег, сдувая его с острых гребней отрогов и обнажая бледно-желтый ягель, прилипший ржавыми пятнами к камням.

На хребте, среди бесконечных каменных развалин, настывших от длительной стужи, было в ту зиму еще более пустынно, чем в тайге. Тучи закрыли солнце, зимний день совсем помрачнел. В вышине прорвался ветер. Похолодало, и макушки скалистых гор накрылись шапками тумана. Ожидалась пурга…

Волки продолжали пробиваться к вершине ключа. Впереди Меченый расклинивал могучей грудью снег, хватал его пастью, жадно глотал, пытаясь поддержать силы. Следом плелись уставшие волки. Началась пурга. Надо бы задержаться, найти затишье и переждать непогоду, но белогрудый вожак решил не медлить. Он следил за стаей, не отстанет ли кто.

Воровская вязка с трудом дотянулась до вершины ключа. И вдруг шум и запах добычи! Это — семья старой лосихи, вспугнутая волками, удирала по глубокому снегу. Стая задержалась, догадавшись, что от них уходит удача, бросилась было за лосями, да где же догнать?! Повернув озлобленную морду в сторону удалявшегося шума, волки долго стояли в нерешительности, но Меченый на этот раз пощадил стаю. Видно, надеялся вожак, что там, на Коларских гольцах, куда пробивался, его ждет более легкое дело…

Не на шутку разыгралась пурга. Ветер проносился по вершинам сосен, гнал сыпучий снег, заволакивал чернотою ближние гряды гор и подходы к ним. Видимость закрылась. Но для волков не обязательно иметь зримые ориентиры, они и так угадывают нужный путь безошибочно.

Воровская вязка продолжала пробиваться к подножию. Меченый впереди. В тяжелых походах он никому не доверял стаю. Ветер залепил его морду снегом. Он все чаще поворачивался назад, торопил волков. Те приотстали, растянулись, не было сил сопротивляться бурану, холод пронизывал тело.

Худо голодному волку в непогоду!

Все же стая выбралась из леса на снежный гребень. Идти стало легче, но буран свирепел. Ожили безмолвные скалы, завыли щели. Ветер поднимал столбы снежной пыли, бросал их на стаю, преграждал ей путь, и Меченый остановился.

Волки сбились в кучу, залегли с подветренной стороны гребня, почуяв затяжную непогоду.

Холодно, страшно холодно на гольцах, среди обнаженных громад и черных провалов. Там от стужи трескаются скалы, лопаются камни.

На третий день предутреннее небо посветлело, стих ветер. Кругом чистый снег. И только на рубцах отрогов, убегающих к заснеженным вершинам, еще отчетливей видны выщербленные зубья.