Алые губки – мягкий дурман - Марина Серова

— Обещаю, — покорно ответила Ксения. — А вы уверены, что сейчас вам не нужна моя помощь?

— Уверена. Пока у меня не возникает никаких проблем. Я сама прекрасно справляюсь с делом «алиментщика Вахрушева». Ну, давай мне свой телефончик.

Ксения записала черным маркером на какой-то бумажке свой телефон, и мы с ней вполне дружелюбно расстались. Правда, я была на сто процентов уверена, что ее помощь мне никогда не понадобится. Зато девочка, кажется, была вполне удовлетворена таким исходом нашего незапланированного общения.

Когда я вошла в квартиру, меня действительно ожидал в прихожей сюрприз. На полу на блюдечке с голубой каймой лежала фотография… Николая Константиновича Вахрушева. Если бы я абсолютно случайно не бросила возле дома взгляд на Ксению, не услышала бы свой внутренний голос, требовавший немедленно выйти из подъезда, не догнала бы Терентьеву-младшую и не поговорила с ней, то ее последней выходкой я была бы сражена наповал!

Да, я нашла мужество признаться в этом самой себе, но вряд ли сказала бы то же самое кому-то другому. И особенно — Ксении.

Несомненно, молодая Терентьева обладала неординарными способностями, но все равно, даже признав данный факт, брать ее себе в помощницы я не собиралась. До сих пор я сама прекрасно справлялась со всеми делами, а уж в том, что Вахрушев почти у меня в руках, сомнений не оставалось. Завтра вечером я рассчитывала закрыть это дело.

Мне было ясно, что Ксения узнала о том, чем я сейчас занимаюсь, от своих родственников, от старшего брата Владимира или от его жены Ольги. Причем, скорее всего, от нее, потому что Ксения сфотографировала меня около магазина «Кокетка» в воскресенье утром, когда Владимир еще ничего не знал о том, что ко мне обратится Лидия Петровна. Можно ли верить Ольге Яковлевне, тому, что она говорит? В этом я теперь сильно сомневалась. Я ведь спрашивала ее, в курсе ли кто-то еще о моем расследовании, и она ответила отрицательно. Теперь же выяснилось, что ее золовка Ксения оказалась весьма осведомленной.

Я подняла с пола тарелку и взяла в руки фотографию Вахрушева. Вдруг меня пронзила мысль о том, что во все поступки Ксении вложен глубокий смысл. Возможно, теперь она хотела сказать, что знает о Николае Константиновиче больше меня и может преподнести мне информацию о нем на блюдечке с голубой каемочкой. Хотя, если бы наш разговор не состоялся, я бы, войдя в квартиру и обнаружив фотографию, решила, что все прочие выходки имеют прямое отношение к Вахрушеву.

Я всматривалась в лицо этого человека, и он мне казался жутко неприятным. Маленькие, далеко посаженные друг от друга глазки точно скрывали от окружающих истинные намерения хозяина, а квадратная челюсть говорила о его деспотизме. На той фотографии, которую мне дала Лидия Петровна, он был моложе, и черты лица еще так не кричали о его скверной душе. Я пришла к выводу, что за семь лет жизни в Тарасове Вахрушев не только не стал выглядеть презентабельнее, а наоборот — в его внешности появилось нечто отталкивающее.

Потом я вспомнила про мои магические двенадцатигранники, которые рассказали мне о том, что мой противник блефует. Скорее всего, Ксения ничего экстраординарного о Вахрушеве не знает, кроме того, что я им интересуюсь. Она наверняка блефовала, чтобы я взяла ее под свое крыло.

«Довольно! — сказала я себе. — Я опять уйму времени потратила на эту девчонку. Пора действовать по своему плану!»

Первый телефонный звонок из своей квартиры сделала Нина Федоровна, крайне озабоченная состоянием своего четвероногого друга. Она звонила какому-то Сергею Николаевичу, вероятно ветеринару, и жаловалась, что Лорд — надо же, какой благороднейшей кличкой звалась противная свиноподобная псина! — безрадостно встретил ее, скучает и даже отказывается от ужина. О рассыпанной пряной смеси не было сказано ни слова, из чего следовал вывод: Нинель Вахрушева никак не увязала пряности с недомоганием своей любимой собачки. Мое посещение квартиры не было обнаружено, так что на сей счет мне можно было не переживать.

Затем Вахрушевым позвонил мужчина, и трубку сняла Нина Федоровна. Они долго обменивались любезностями, справлялись о здоровье друг друга, говорили о погоде, о даче. Потом мужчина спросил, дома ли Николай, а Нинель ответила, что муж должен подъехать с минуты на минуту. Этот разговор был для меня совершенно пустым, я даже не узнала имя звонившего. Скорее всего, он был каким-нибудь соседом по даче, а не сообщником в вахрушевских махинациях.

Был уже очень поздний вечер, а телефон в квартире директора мебельной фабрики «Нинель» молчал. Я такие надежды возлагала на свой «жучок», но и в домашней обстановке Вахрушевы оказались не из болтливых! Я даже не знала, вернулся ли Николай Константинович домой или нет. Мне волей-неволей пришлось заняться изучением документов, переписанных с домашнего компьютера Вахрушевых.

Перед моими глазами мелькало множество цифр, которые никак не хотели укладываться в голове, уставшей от послеобеденного калейдоскопа событий. Я поняла, что без чашки крепкого кофе не смогу «отделить зерна от плевел», поэтому отложила бумаги в сторону и направилась в кухню. Едва я подумала о том, что Буренков наверняка пристыдил бы меня, заглянув в мой холодильник, раздался телефонный звонок. Я сняла трубку и услышала Витькин голос:

— Танюша, может быть, ты все-таки вернешься? Мне так плохо здесь одному…

— Я не просила тебя остаться, когда ты уезжал в Москву.

— Значит, это месть? — перебил меня Буренков.

— Не говори глупостей, — оборвала его я. — Меня удивляет, что ты до сих пор не понял, в какой переплет попал. Я очень прошу тебя, Витя, не мешай мне. Я должна как можно быстрее во всем разобраться. Спокойной ночи, отдыхай. Завтра утром я тебе позвоню.

Буренков тяжело вздохнул и повесил трубку.

Я стала варить себе крепкий кофе, а мысленно перечислять все то, что могло быть начинкой в мягкой мебели «Нинель»: оружие и боеприпасы, драгоценности, деньги, возможно валюта, да еще и фальшивая, наркотики… Чтобы это ни было, в моих руках оказывался хороший крючок, на который можно было поддеть Вахрушева и выставить ему свои требования. В голову пришла шальная мысль, что неплохо бы использовать Витьку Буренкова в качестве инструмента давления на Николая Константиновича. Я еще не знала, как именно такое проделать, но интуитивно чувствовала, что просто необходимо использовать факт его участия в механизме загадочного вахрушевского бизнеса.

Нет, я не хотела подставить Буренкова на расправу ни здешнему «мебельных дел» мастеру, ни его московскому боссу. Надо было придумать такой ход, чтобы сразу сделать два дела: помочь и Лидии Петровне, и Витьке.

Идея показалась мне настолько удачной, что забивать голову данными из бухгалтерских отчетов мебельной фабрики «Нинель» мне совсем расхотелось. Работа с цифрами всегда казалась мне такой скучной!

Около полуночи в квартире Вахрушевых раздался телефонный звонок. В ожидании сенсации я замерла.

— Слушаю, — ответил мужской голос, вероятно принадлежавший Николаю Константиновичу.

— Я не разбудил? — спросил также мужской голос, но с акцентом, вроде бы азиатским.

— Нет, я еще не ложился. Что-то случилось? — голос Николая Константиновича звучал неуверенно. Казалось, он находился в предчувствии беды и ему было не до сна.

— Дорогой, мне кажется, тебе надо расширять производство, — обладатель акцента сделал значительную паузу. — Ничего, если ты одну ночь не поспишь и подумаешь, как тебе завтра выполнить две нормы…

— Что?! — недовольно воскликнул Вахрушев. — А раньше предупредить нельзя было!? И так…

— Что такое, дорогой, у тебя возникли проблемы?

— Нет, нет, — заюлил Николай Константинович, но я поняла, что он имел в виду Буренкова.

— Вот и хорошо. Передавай от меня горячий привет своей дражайшей половине. А она, кстати, не спит?

— Спит, — моментально ответил Вахрушев.

— Ну тогда иди к ней. Уверен, Нинель подскажет тебе правильное решение.

Послышались короткие гудки.

Звонок оказался не слишком многословным, но очень содержательным. Я поняла, что Вахрушев находится в зависимости от только что звонившего ему человека, раз тот позволяет себе звонить в ночное время и давать рекомендации. Мне показалось, что говоривший с акцентом мужчина неспроста поинтересовался Нинелью: либо он считал ее гораздо умнее и предприимчивее Вахрушева, либо Николая Константиновича шантажировали его женой. В словах собеседника Вахрушева явно содержался какой-то подтекст, их нельзя было понимать буквально. Только одно было ясно: завтра Вахрушеву предлагалось сделать две нормы.

Я знала, что по средам после дневной смены на фабрике шла таинственная погрузка мягкой мебели. Вот к такой и должен был подъехать Буренков, а он, ничего не зная, приперся в понедельник.