Обещай, что никому не скажешь - Дженнифер МакМахон

– Ну, как дела? – спросила я.

– Как сажа бела. Кстати, я тоже рад тебя видеть.

– Чем занимаешься? – Я подумала о том, что подслушала в универмаге: в связи с недавним убийством его вызвали на допрос, но из-за драки в баре у него было алиби.

– Всем понемножку. Работаю механиком у Чака на неполный день, ремонтирую двигатели на стороне. Летом подстригаю газоны, зимой убираю снег. Все, чтобы хватало на оплату счетов. У меня есть берлога в окрестностях Мидоуса; всего лишь трейлер, но это мой личный дом. – Он улыбнулся. – А как ты?

– Да почти нечего рассказывать. До сих пор живу в Сиэтле, работаю школьной медсестрой.

– Слышал, ты вышла замуж.

– Уже почти пять лет в разводе.

Он кивнул.

– Дети?

– Нет. – Я отвела взгляд. – У меня нет детей.

Он немного помолчал, потом кивком указал на дом:

– Как поживает твоя мама?

– Не очень.

– Слышал, она собирается в дом престарелых.

– Я еще не знаю. Наверное, ей нужно туда поехать, но не уверена, что это правильно. Она настроена против. Сейчас я отвечаю за ее жизнь, и у меня есть примерно две недели, чтобы принять решение. Потом отпуск закончится, и мне придется вернуться в Сиэтл.

– Ты все сделаешь правильно.

Мы еще немного помолчали, слушая, как последние листья шелестят на деревьях, перешептываясь бумажными голосами.

– Ты слышала о девочке, которую нашли в лесу?

Я еще раз как следует отхлебнула из бутылки, перед тем как ответить:

– Само собой. Просто из ряда вон, да? Думаю, это случилось на другой стороне холма, где стояла старая хижина для охоты на оленей.

– Она все еще там, – сказал Ник.

– Не может быть. – Должно быть, мое удивление порадовало Ника: он кивнул и улыбнулся. – Я была уверена, что она рухнула несколько лет назад.

– Накренилась, но еще стоит. Вроде меня, а? – Он подмигнул.

Я покраснела и отвела взгляд.

– Будь я проклята.

Возможно, из-за виски, но я вдруг вспомнила, что когда наши отношения с Джейми начали портиться, я начала спрашивать себя, каково было бы выйти замуж за Ника. Дело не в том, что он никогда не делал мне предложения. И даже не в том, что мы не знали друг друга, когда стали взрослыми. Но в моем воображении он стал идеальным мужчиной, серьезным и грубоватым, – человеком, который никогда не причинит мне зла.

Никки отхлебнул еще виски и помолчал, прежде чем спросить:

– Кейт, ты что-нибудь знаешь об убитой девочке?

– Довольно мало. Я читала в газете, что ей было четырнадцать лет, ее звали Виктория Миллер, а друзья звали ее Тори. Опал и другие дети, с которыми она была в лесу, не слышали ничего странного.

– Ее матерью была Элли Буши; она вышла замуж за одного из Миллеров. Элли и ее муж Джош держали антикварную лавку, унаследованную после того, как у мистера Миллера случился удар. Его жена ненадолго пережила его.

– Элли. Я уже давно о ней не вспоминала. – К моему горлу подкатил комок, – плотный, болезненный комок: я вспомнила об Элли Буши и ее чудных обещаниях.

– Да, я помню это имя, – продолжал Никки, закуривая вторую сигарету. – Что-то произошло между вами и нашей Дел. А потом я вспомнил про Арти Пэриса.

Боже, еще одно имя, которое я предпочла бы забыть. Никки вытаскивал все скелеты из шкафа.

– А что Арти?

– Да вспомнил, что он обращался с Дел, как настоящая сволочь. Все говорили, что это он окунул ее в грязь в тот последний день в школе. Он дразнил ее и пел тупые стишки про одну картошку и две картошки.

«Нет, – подумала я. – Мы все их пели». Комок в моем горле уплотнился.

– Да, он был заводилой, – сказала я. – Уверена, он таким и остался.

– А вот и нет, Кейт. Он умер. Это случилось несколько месяцев назад.

Я медленно переваривала эту новость. Всегда неприятно слышать, что кто-то умер, а когда это человек твоего возраста, все кажется еще более трагичным, даже если этот человек никогда тебе не нравился. Отчего он умер, от сердечного приступа? Попал в аварию? От цирроза печени? В сущности, это не имело значения.

– В самом деле? – спросила я. – Хотелось бы сказать, что мне очень жаль.

– А ты хочешь знать, как он умер?

Я пожала плечами, и он продолжил:

– Люди говорят, что он подавился сырой картошкой и задохнулся. От кусочка сырой картошки.

Я безуспешно попыталась подавить смешок. Это звучало подозрительно похоже на последнюю байку о Картофельной Девочке. Городской фольклор в действии.

– Есть кое-что еще, Кейт. Он был дома один. Его жена работала в ночную смену на обувной фабрике.

– Ну да. – Я закатила глаза, не в силах поверить, что Ник клюнул на такую наживку.

– Просто послушай, ладно? – нетерпеливо продолжил он. Удовлетворенный моим молчанием, он наклонился вперед и продолжал тихим доверительным тоном: – В доме не было картошки. Ни одной штуки. Арти ненавидел картошку и не разрешал жене покупать ее. Но когда коронер провел вскрытие, он обнаружил кусочек сырой картошки, застрявший в его дыхательном горле.

Я снова усмехнулась.

– Полагаю, ты видел доклад коронера? Или, может быть, сам говорил с ним?

Лицо Ника немного покраснело.

– Наверное, у него был сердечный приступ, Никки. Но из этого не состряпаешь хорошую историю, поэтому мало-помалу его смерть как следует приукрасили. Так уж принято в этом городе. Даже самый бе-зумный слух становится фактом, когда проходит через третьи руки.

– Нет, это был не сердечный приступ, – настаивал Ник. – Он задохнулся. Его жена говорила то же самое. В итоге все списали на несчастный случай, но люди знают, в чем дело. И я знаю, в чем дело. Этот сукин сын был убит.

– Кем именно? – поинтересовалась я.

– Да ладно тебе, Кейт. Мне что, нужно назвать имя? Сначала Арти и картошка, а теперь дочь Элли убили в лесу точно так же, как Дел. Это она, Кейт, больше некому.

Я не понимала его. Или, скорее, не хотела понимать. Нет, сэр, только не это. И только не я.

– О ком ты говоришь, Никки? Что за «она»?

– Дел.

Я помолчала, прежде чем заговорить. Мне вспомнились истории, на которых я выросла и которые с каждым годом становились все более запутанными. Из-за своего убийства Дел приобрела мифический статус. Вырастали поколения детей, не знавших, когда был основан Новый Ханаан, или не способных назвать индейское племя, считавшее эту долину своим домом, но все они слышали рассказы про Картофельную Девочку. Они пели стишки о ней, прыгая через скакалку. Они знали шутки о ней. Дети на вечерних сборищах перед сном сидели перед зеркалом в темной комнате и монотонно произносили «Картофельная Девочка, Картофельная Девочка» до тех пор, пока она не появлялась, заставляя их с визгом бросаться врассыпную.

Несомненно, Дел бы это понравилось. Она бы радовалась своей способности вселять страх. Но считать, что эти истории реальны? Что Дел – Картофельная Девочка – на самом деле восстала из могилы и бродила по лесу в поисках возмездия, без разбору убивая людей? Может быть, они верили и во Всадника без головы?