Беспокойные сердца - Нина Карцин

В тот холодный октябрьский день Терновой задержался в цехе после ночной смены и пошел домой, когда асфальтовые дороги завода уже опустели. У витрины «Заусенца» не было никого, кроме девушки в темно-голубом пальто и легкой шляпке, слишком нарядной для завода. Она со злостью кусала носовой платок, пристально разглядывая рисунок. По этой не совсем обычной реакции Терновой догадался, что перед ним — героиня происшествия. Услыхав шаги, она вскинула на молодого мастера покрасневшие глаза, хотела сделать независимый вид, но ей этого не удалось, и она отвернулась.

Если у Тернового до сих пор оставалась какая-то доля досады на виновницу крупной неприятности, то при виде задрожавших губ и слез на светлых глазах последние остатки неприязни улетучились под влиянием нахлынувшей жалости. Девочка показалась ему до смешного похожей на обиженную и нахохлившуюся яркую птичку.

— Любуетесь? — не удержался он от соблазна подразнить ее.

Вместо ответа девушка круто повернулась, так что разлетелись полы пальто, и каблучки ее дробно застучали по асфальту. Олесь без труда догнал ее.

— Чего же вы убегаете? — сказал он с улыбкой. Я хотел поближе познакомиться с вами.

— А я не хочу. Отстаньте, — заносчиво подняла подбородок девушка.

— Вот вы какая? Плавку мне испортили и знакомиться не хотите?

Она ахнула и остановилась.

— Так вы тот сталевар… Крылов?

— Нет, мастер. Терновой. А вы — Зина Лагунова?

Она кивнула.

— Как же это получилось, что вы подвели нас?

— Ой, не говорите, сама не пойму. Я так переживаю!.. И выговор на экспрессе закатили, и страхолюдину такую нарисовали. — Она снова замигала.

— Д-да, переборщили, — бросил он взгляд на хорошенькое личико. — Давно работаете?

— Нет, только с курсов. Я и в заводе-то никогда раньше не бывала.

— Вот почему я вас не видал… А где учились?

Олесь сам не мог бы сказать, откуда у него брались слова для разговора. Может быть, этому помогала ее манера слушать, вскидывая на собеседника большие, широко открытые, красивые глаза — так, будто она все воспринимала как невесть что неслыханное и важное. Болтать с нею было забавно, и дорога прошла незаметно.

Потом Олесь увидел ее на концерте, посвященном годовщине седьмого ноября. Зина выступала во втором отделении и очень мило исполнила популярную песенку. Ей много хлопали, и она чуть неуклюже раскланивалась, сияя счастливой улыбкой.

К великому удивлению Леонида Ольшевского, Терновой остался на танцы и почти все время провел с Зиной. Ее веселая болтовня развлекала его, и давно он не проводил времени так приятно.

С этого вечера он перестал сопротивляться влечению к милому, хорошенькому созданию, которое постепенно забирало над ним власть. Знавшие Олеся недоумевали: как эта вертлявая пичужка могла вскружить голову серьезному, вдумчивому парню?

Леонид был уверен, что Олесь не устоял перед красотой девушки. Но скорей всего, дело было даже не в этом. Просто потребность в ласке он принял за любовь.

Скоро Олесь познакомился с семьей Зины. Отец, бригадир вырубщиков на блуминге, зарабатывал очень хорошо, дом у них был, что называется, полная чаша. Сам он был человек неплохой, но недалекий; любил потолковать о высокой политике, газету прочитывал от заголовка до объявлений, при случае был непрочь выпить, а в дни получек неизменно приносил домой пол-литра. Дочь он любил до умиления, считал, что нет таких драгоценностей, которых она не была бы достойна, и любил похвастаться ее талантами хозяйки.

Настоящей главой дома была жена, Ольга Кузьминична. Властная и упрямая, она держала все в руках, из ее воли не выходили ни муж, ни дочь. Узнав мать, Олесь понял, откуда в характере Зины неприятные черточки, которые подчас коробили его, особенно эта алчность к вещам и деньгам.

К Терновому Ольга Кузьминична отнеслась благосклонно. Едва до нее дошли слухи, что он «увлекается» ее дочерью, как она постаралась во всех тонкостях узнать всю подноготную о нем и его семье. Сведения оказались благоприятными, и роман Зины получил материнское одобрение. Не нравилось ей лишь то, что Тернового называли беспокойным человеком, но будущая теща полагала, что «женится — переменится».

Зина не любила и не понимала Тернового. Она немножко боялась его, уважала, а потом привыкла смотреть, как на предназначенного судьбой суженого. Мечтала она о другом муже — помоложе, повеселее, чтобы можно было и погулять, подурачиться, и повеселиться, но мать высмеяла ее. «Дура, да с таким ветрогоном горя хватишь! Терновой — человек положительный, серьезный, из дому глядеть не будет, молоденькая-то жена сумеет — веревки из него совьет. А деньги какие получает! Там, на мартене, за каждый пустяк премии гонят. Обставитесь, дом построите, а там, глядишь, и машину заведете…» Почему-то машина была венцом представлений Ольги Кузьминичны о полном благополучии.

Семье Терновых будущая невестка не понравилась. Отец фыркал и молчал, а Евдокия Петровна была попросту ошеломлена, когда сын сказал, что собирается жениться на Зине. Она завздыхала, глаза у нее покраснели, и пока Зина была у них — упорно не выходила из кухни, где вдруг нашлась масса дел.

После ухода Зины она высказалась определеннее.

— Да ты любишь ли ее, сынок? За красотой гонишься? Не будет счастья у вас, вот попомни мое слово. — Олесь недовольно возразил, что счастье от них самих зависит. — Конечно, теперь вы все умнее родителей пошли. А кабы меня послушал, я бы тебе порассказала о ее семейке, о матушке ее.

— Все это пустые сплетни, — решительно прервал он.

— Сплетни, не сплетни, а уж что есть. Я-то, старая, думала, помощницей у меня невестка будет. Сколько девушек есть хороших… Вот, хоть Мариночку взять, чем не пара была бы?

— Эх, мама, вот Марина-то для меня не пара, — помрачнев, ответил тогда Олесь. — Надо рубить дерево по плечу. — Что-то кольнуло в сердце при упоминании о Марине, но она давно была далеко, а на губах еще горели поцелуи Зины.

— Рубил дурак один дерево по плечу, а вырубил — дубину на свою спину, — непочтительно заявила невоздержанная на язык сестра Гуля.

Но если на Гулю можно было просто прикрикнуть, то с матерью пришлось объясняться дальше.

— Вот ты говоришь о Марине, мама… Я и сейчас считаю ее лучшей девушкой на свете. Но ведь я-то для нее кто? Просто случайный знакомый. Уехала, по научной линии пошла, теперь у нее другие друзья. Что же мне поперек ее дороги становиться? А Зина девочка неплохая. И хорошо, что молода, в таком возрасте легче воспитывать. Ты же видала, какие у нее глаза правдивые, чистые. Такие глаза не обманут, все в них видно.

— Видно, что в голове ветер гуляет, — снова вмешалась Гуля. Зину она знала по Дому культуры и терпеть ее не могла.

Вспоминая теперь все эти убеждения, речи, споры, Олесь застонал от досады на самого себя. До какой степени может быть слеп человек, если вобьет себе в голову какую-нибудь блажь!..

И снова нескончаемым, потоком потекли мысли и воспоминания.

Сначала было хмельное счастье первых недель семейной жизни. Он был в восторге от хозяйственных способностей жены, с увлечением играл в «главу семейства», сам ходил с Зиной выбирать мебель и помогал вешать гардины в новой квартире. Приглашал к себе друзей, ходил в гости, тешился, как ребенок, получивший игрушку, завладевшую его фантазией.

Но скоро затуманенная голова прояснилась, и он увидел то, что видели все вокруг: что выбранная им подруга жизни — тщеславная и неумная, не имевшая за душой ничего, кроме недалеких устремлений к внешнему благополучию.

И не он ею, а она им управляла. При поддержке матери добивалась одной уступки за другой. Так она ушла с работы, так завела свой порядок в доме, так стала распоряжаться всеми деньгами, загромоздила квартиру вещами и постепенно ушла от него дальше, чем была в тот октябрьский день их первой встречи…

А когда спохватился и решил приняться за ее перевоспитание, пошли ссоры, скандалы, которых Олесь не выносил, упреки, от которых спасался бегством из дома, лишь бы не слышать их. Когда возвращался, она виновато ластилась к нему и незаметно получала все, чего добивалась.

Так и шла жизнь — по избитой, привычной дорожке, серая и нудная, не было в ней больших страданий и горя, но не было и волнений и яркой радости. Тусклая паутина обыденности затянула все лучшие чувства и порывы.

И надо же было случиться этой размолвке теперь, когда на душе сумятица и без того!

Олесь беспокойно повернулся на диване, потом вскочил и, потихоньку открыв двери, вышел на балкон. Небо серело предрассветной мутью, прохладный ветерок освежил горячую голову.

Казалось бы, как просто принять решение! Ошибся — ошибку надо исправлять: разойтись с Зиной, пока нет детей, пока ничто не привязывает друг к другу.

Но мешала совесть. Ведь Зина была совсем девчонкой, когда выходила замуж. Она ни в чем не переменилась, не стала ни лучше, ни хуже. Окружающие считали ее хорошей женой, заботливой хозяйкой. А разве поймут они, что еще мало для счастья иметь сверкающую чистотой квартиру, белоснежное белье и вкусный обед. Разве покажешь каждому свою душу, расскажешь о неутолимой тоске по другой, самой милой, самой единственной на свете?