История советской литературы. Воспоминания современника - Борис Леонов

А будку с телефоном уже атаковали недовольные граждане. Безобразие! Столько времени занимать телефон-автомат! Ему стучали, дверь открывали.

— Что там у вас происходит? — послышалось в трубке.

— Извините, товарищ Сталин. Но больше я разговаривать не могу…

Под гул неодобрения очереди покидал телеграф Леонтий Иосифович.

Вернувшись домой, в комнату-пенал, он взял листок бумаги и начал переносить с пачки «Беломора» державные указания.

Потом начал размышлять над происшедшим.

Прошло минут десять.

Вдруг два звонка в дверь квартиры.

Раковский пошел открывать: так полагалось звонить ему.

В дверях стояли двое молодых людей в спецовках с мотками провода, чемоданчиками и телефонным аппаратом.

— Раковский? — спросит один из них.

— Да. А в чем дело?

— Вот велено поставить вам аппарат. Тянем воздушку. Они прошли в комнату.

— Куда аппарат поставим?

— Да вот на тумбочку, пожалуй, — ответил хозяин.

Монтеры тут же установили аппарат, подключили его к какой-то системе, проверили исправность работы и, попросив расписаться в банке наряда, распрощались.

Прошло еще несколько минут.

И неожиданно резко и продолжительно зазвонил телефон.

Раковский даже вздрогнул.

Снял трубку и услышал знакомый голос:

— Товарищ Раковский?! Теперь вы можете со мной говорить?! Так продолжим. Страница двадцать вторая третий абзац сверху…

95

Приехавший в дом творчества работников кино в Болшево Александр Львович Дымшиц, оформив свое пребывание в администрации, отправился в свой коттедж.

И неожиданно был остановлен радостным голосом:

— Александр Львович!

На крыльце соседнего домика увидел приветствовавшего его Юлиана Семенова.

— Рад вас видеть! Не правда ли, я похож на старика Хэма?!

Он явно намекал на свое сходство с Хэмингузем.

Дышиц тут же отозвался:

— Да, Юлечка. Только по-английски он пишется через «а».

96

Как-то спросил у Юрия Леднева, который не раз в разговоре упоминал имя Володи Герасимова, кто он такой, этот Герасимов.

— Мы с ним учились в Литературном институте. Я был в семинаре Коваленкова, а он в семинаре Наровчатова.

Мальчишкой во время войны его вместе со многими ребятами фашисты отправили в Германию. По пути Володя бежал, выпрыгнув из товарного вагона на ходу. Весь побился. Его подобрал какой-то старик-гуцул, спрятал в своей сторожке и долго отпаивал соком молодого картофеля. Потом он свел Володю с партизанами. После паузы Юра продолжил:

— А в институте с Герасимовым вот какой случай произошел.

После XX съезда партии в гости к студентам пришел Илья Григорьевич Эренбург. Встреча проходила в переполненном зале. Выступая, Илья Григорьевич внушал: не слушайте досужих ученых, которые требуют от вас учебы у фольклора. Фольклор кончился, как только появилась письменность. Не доверяйтесь и тем, кто зовет вас «вперед к Пушкину!» Пушкин уже превращен в икону, ему молятся, а жизнь-то давно уже иная. И у каждого поколения свой Пушкин. Ныне владеет умами Борис Слуцкий.

Словом, выступление его продолжалось в таком же духе, который явно был рассчитан на юношеский максимализм в отношении догм и кумиров. Новая эра, названная с его легкой руки «оттепелью», так называлась его повесть, разбудила неведомые духовные силы в обществе. И он верит, что литература будущего находится в этом зале.

После него на трибуну вышла одна из студенток:

— Мы очень благодарны Илье Григорьевичу за проникновенные слова в наш адрес. Действительно, какой может быть фольклор в эпоху всеобщей грамотности?! Пушкин нам в школе уже надоел. Действительно, сегодня Борис Абрамович Слуцкий наш кумир. Именно он будит мысль, возбуждает в каждом из нас творческую энергию.

И как только она закончила свое выступление, слово попросил Володя Герасимов. Выскочив на трибуну, он обратился к залу:

— Товарищи, кого мы слушаем? Откройте последний ном советской энциклопедии под редакцией Бухарина и там прочитаете: «Илья Эренбург — враг советской власти, белоденикинское отребье».

Говорят, в этот момент Илье Григорьевичу стало плохо. Володя гневно продолжал, обращаясь к студентке:

— А о тебе я подумал, когда ты стояла за трибуной: стреляла бы ты в Ленина или нет? Так вот, когда ты сходила с трибуны, я понял: ты бы стреляла…

В зале разразился скандал.

Встреча была прекращена.

На следующий день был обнародован приказ ректора об исключении из числа студентов Герасимова за хулиганское поведение и срыв культурного мероприятия.

— И что же было дальше? — спросил я.

— А дальше мы, друзья Володи, обратились с письмом к Шолохову и Хрущеву, в котором рассказали о происшедшем. Просили помочь восстановить Герасимова в институте.

— И…

— И, как говорится, справедливость восторжествовала.

— Но, согласись, Герасимов-то вел себя по-хамски…

А Эренбург?! Что он не выглядел таким же хамом по отношению к Пушкину?!..

97

В одном из московских клубов на лестнице встретились Владимир Алексеевич Гиляровский и Александр Иванович Куприн. Последний был на хорошем веселе и поднимался из ресторации вверх по лестнице. Гиляровский же только направлялся в питейное заведение. Увидев старого доброго знакомого, Куприн попросил:

— Гиляй, скажи что-нибудь веселенькое, а то на душе кошки скребут.

— Ты помнишь стихотворение Блока «Незнакомка»? — спросил Владимир Алексеевич у Куприна.

Куприн вскинул голову, наморщил лоб, изображая попытку припомнить блоковское стихотворение.

Но Гиляровский тут же прочитал:

…А рядом, у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vina veritas» кричат…

— А, помню, помню, — засмеялся Куприн. — Ну как же… Истина в вине.

— Вот именно, — подтвердил Гиляровский.

— Хорошо сказано, Гиляй, — одобрил Куприн. — Хорошо.

— А теперь слушай, — остановил его Владимир Алексеевич:

Если истина в вине,Сколько ж истин в Куприне?..

98

В октябре 1972 года меня пригласил к себе в редакцию журнала «Молодая гвардия» Анатолий Степанович Иванов, которого утвердили в должности главного редактора, и предложил стать его заместителем.

Для меня предложение было полной неожиданностью. И я попросил время на раздумье.

— Его уже нет! — улыбнулся Анатолий Степанович. — Ну, ладно!