Газета Завтра 455 (33 2002) - Газета Завтра Газета

Гейдар Джемаль, председатель Исламского комитета. Александр, в твоих словах содержится очень важный и глубокий парадокс: "Человечество должно управлять историей в направлении, задуманном Господом". Подлинное знание всегда имеет характер религиозного визионерства…

Сергей Кара-Мурза, философ. Беда в том, что ничего из этого неприменимо в современной России. Сегодня государство находится в том аномальном состоянии, когда происходят многочисленные и порой непредвиденные переходы порядка в хаос, зарождения ячеек нового порядка и новая хаотизация. Подобное состояние глубокого кризиса взывает к обеспечению безопасности. Процессы перехода порядка в хаос не должны заходить за определенный порог, за которым начинаются необратимые процессы распада, всеобщей гибели. В таких ситуациях знание нужно рассматривать как ресурс, получение, хранение, использование и распространение которого необходимо для того, чтобы государство выполнило хотя бы минимальную свою функцию — обеспечение системы. Все остальное имеет смысл, только если выполнено это изначальное условие. Поэтому, при всем огрублении и упрощении, можно рассматривать знание как ресурс.

Нынешнее государство является государством "анти-знания". То есть является государством, которое лишает знание его универсального измерения, закрывает и превращает в жреческое и эзотерическое очень многие виды открытого знания, необходимые для преодоления кризиса. Сегодняшняя Россия является государством, которое разрушает генетический аппарат передачи знания: общеобразовательную школу и те институты, которые сложились за 300 лет в России для создания, хранения, переработки и распространения знания, а именно наук. Это зло укоренилось и уже воспроизводится во вновь создаваемых структурах, поэтому перспектива выхода из кризиса в таком государстве очень неблагоприятная.

Олег Генисаретский, руководитель Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа. Знание — это не просто некий ресурс, который хранится, воспроизводится или распространяется. Знание живет в сознании человека. Говоря о знании, мы подразумеваем творческую динамическую реальность, связанную с мышлением, с интеллектуальной деятельностью, которая в современном обществе социально обустроена, выражена в социальных институтах. И чтобы обсуждать эту тему, нужно говорить о том, какие современные институты способны обеспечить государство знанием.

Гейдар Джемаль. Знание в чистом виде всегда было эзотерическим и жреческим. Как таковое, оно является продуктом прежде всего общества, которое не следует путать с государственной машиной. В историческом смысле знание неотъемлемо от общества; государство же порождено не знанием, а информацией. Со времен Древнего Египта и Вавилона государство возникало из деятельности писцов, которые проводили статистическую фиксацию выработанного продукта. Это государство ученых, статистики, информации.

Сегодня государство само становится жертвой своей информационной природы. Ведь если традиционное государство воздействовало на своих граждан, манипулируя информацией, то сегодня информация уходит из-под контроля государства и становится продуктом, производимым внегосударственными системами. Эти системы, влияя на граждан, фактически лишают государственную структуру легитимности. Государство, связанное с информацией,— это юридический субъект. Если информационные каналы переходят под контроль внегосударственных структур, то этот юридический субъект просто разлагается.

Олег Генисаретский. Давайте в этой связи вернемся немного назад. Вы, наверное, помните, что последняя инициатива Советского государства в области науки состояла в попытке провести Пленум ЦК КПСС по научно-техническому прогрессу. Подлозунг: "Совместим преимущества социализма с достижениями научно-технической революции". Этот пленум, много раз откладывавшийся, так и не состоялся. Для меня очень симптоматично, что он не состоялся. Потому что превращение науки в непосредственные производительные силы, согласно марксистской логике, означало бы, что класс интеллектуалов становился, по крайней мере, одной из ведущих сил современности.

Проигнорировав этот основополагающий мотив марксистской мысли, партия продолжала держаться за псевдосоциологическую конструкцию пролетарского гегемонизма и предприняла ряд шагов, чтобы его политически обеспечить. Пленум в данном случае — маленький сигнал. В основе лежит глубокий внутренний разрыв между политическими, государственными структурами и тем, откуда растет всякое знание, будь оно духовное, гуманитарное или естественнонаучное. И этот разрыв не преодолен. Именно поэтому обсуждать тему "Государство и знание" в ресурсном разрезе — значит продолжать подыгрывать той политической структуре, из-за которой мы уже проиграли организационную революцию. Именно поэтому сама тема нуждается в иной постановке.

Конечно, безопасность — великая вещь, но она, в отличие от научного и общественного развития, всегда исходит от нужды, а не от избытка. Нельзя существовать, поддерживать порядок, не развиваясь, не прилагая усилий в этом направлении.

Гейдар Джемаль. Вот здесь, на мой взгляд, и вырисовывается главная методологическая закавыка. Партия не хотела переходить к технократической форме общества. Она инстинктивно ощущала, что знание есть политическая сила, связанная не с информацией, будь она даже естественнонаучная, а со специфическим видением бытия. В Советском Союзе такое специфическое видение было воплощено в советской идеологии, которая защищалась монополией партии на идеологическое понимание глобальных концепций — таких, как человечество, общество, история и т.д.

Технократия принципиально деидеологизирована, потому что она связана с контролем, оценкой, переработкой и распределением информационного потока, являющегося чисто оперативным потоком. Когда общество переходит от идеологической целостности, при которой знание является политическим пониманием всеобщей концепции развития, к технократической форме существования, при которой естественнонаучные "операторы" представляют собой одну из "ведущих сил", то инициатива уходит от государства к этим силам, имеющим приоритет в производстве естественнонаучного знания. В этом смысле СССР был обречен утратить политический контроль над тем технократическим внутрисоветским классом, который объективно составил бы один из сегментов мирового технократического класса.

Александр Проханов. У меня есть собственное ощущение того, какое место занимало знание в СССР. Советское общество было сконструировано. Оно не возникло в результате какой-то исторической эволюции, плавного перехода Белой России в Красную. Это был результат огромного сокрушитель- ного взрыва, когда старое общество было демонтировано как демонтированы близнецы на Манхеттэне — и на их месте в кратчайшие сроки было построено новое общество. По чертежам, которые были приблизительно известны. То есть это была грандиозных размеров социально-инженерная акция. Причем это общество было задумано таким образом, что оно должно было постоянно менять свои балки, контуры, наращивать этажи, обрушивать устаревшие формы, навешивать купола, строить мосты, чтобы соединять берега, а потом разбирать их и превращать в корабли, плавающие вдоль реки.

Всё это предполагало огромное количество самых разных социальных, политических, экономических и просто инженерных знаний, которые все должны были проверяться одним — колоссальным провидением, суперзнанием. Это суперзнание, по-видимому, не исчерпывалось программами Съездов или госплановскими выкладками на очередную пятилетку. Это было некое метафизическое знание. Я предполагаю, что в основе Советского общества лежали мистические, сакральные представления. Следы этих представлений отчетливее всего видны сегодня на Красной площади, где собраны советские оккультные символы, руны и пентаграммы, в которых закодировано знание первых советских жрецов.

Этих жрецов постепенно не стало; мистическое, а вместе с ним и социально-инженерное знание постепенно оставляло Советский Союз. По-прежнему были грандиозные замыслы, как, скажем, создание за десятилетие океанического флота. Или Атомный проект, когда страна строила электростанции, дабы возник огромный квант энергии, с помощью которого можно было обогащать уран; когда вся геология была подчинена поиску урановых месторождений; когда создавались закрытые зоны, испытывались первые урановые реакторы. Или освоение целины. Или создание большевистской инфраструктуры Сибири, когда удалось проторить тропы сначала с Запада на Восток через дороги, параллельные Транссибу, а потом провести оттуда трассы на Север, к кромке Ледовитого океана, расчертив Сибирь квадратами, ограниченными железнодорожными ветками. Это была огромная геостратегическая работа, которую провели большевики и на которую сядет следующая, другая, постбольшевистская Россия. Но я не говорю об этих проектных замыслах. Речь идет об исчезнувшем субъектном ощущении страны, об альтернативной истории, о знании того, как и куда двигаться. Исчезли инженеры. Одни были расстреляны, другие обленились, у третьих не хватило генетического опыта. Улетучились эти красные, метафизические энергии. Было время, когда Красные боги погибли, покинули свою родину. Когда это случилось? Сразу же после Сталина, или в постхрущевский момент, или уже в период горбачевизма — трудно сказать. Но это великое советское знание исчезло, на дне остались только обломки проектов.