Подготовительная тетрадь - Руслан Тимофеевич Киреев

И это без всяких шпаргалок, чем сразу напомнил мне Василь Васильича, смакующего за совершенно пустым столом свою неистребимую грушу. Сейчас, впрочем, моему пристрастному воображению рисуется, что этим их сходство отнюдь не исчерпывалось.

Тут я должен отметить еще одну подробность, которая иным, быть может, покажется пустяком, но лично мне представляется красноречивой и емкой. Когда покаявшийся механик ушел и мы остались вдвоем со Свечкиным, он не усмехнулся, не подмигнул мне, не бросил фиглярским тоном: «Воспитываем!» — давая понять тем самым, что представление окончено, а секунду-другую оставался озабоченно-серьезным и лишь потом произнес спокойно: «Идем?»

Этот образцовый семьянин, этот великодушный муж, этот примерный отец и заботливый сын при надобности мог быть беспощадным. Когда, став генеральным директором, он принял под свою опеку вторую фабрику, то в первый же месяц уволил за пьянство электрика, причем не с традиционно-гуманной формулировкой «по собственному желанию», а по грозной статье, навсегда испортившей ему трудовую книжку. Этого мало. Двух заслуженных работниц, ветеранов отрасли, он, не колеблясь ни секунды, отдал под суд, когда тех поймали на проходной с полуфабрикатами за пазухой.

Свечкин рисковал. Вдруг люди, напуганные непривычной суровостью нового начальства, побегут с фабрик? Угроза реальная. Когда-то, в самом начале нашего знакомства, мой будущий коммунальный сосед предложил мне тему, новизна и острота которой подкупили меня сразу.

— Хорошо, что газета защищает рабочих, — сказал Свечкин. — Но почему она никогда не заступится за руководителя? С него требуют все, а он? Он не может потребовать.

То есть как не может, удивился я. А так. Всюду дефицит рабочей силы, и если начать всерьез закручивать гайки, то работяга скажет «адью!» и уйдет на соседнее предприятие. Там его примут с распростертыми объятиями. Текучесть кадров в области составляет двадцать два процента, а это означает, что столько-то тысяч трудоспособных людей выключены из производственного процесса.

В тот же день я выложил эту цифру Василь Васильичу, но пожирающий меня огонь не перекинулся на редактора. Невозмутимо взирали на меня небесные глаза.

— А позитивная программа? — произнес шеф.

Я поморгал. У меня такой программы не было, а без нее, естественно, материал не мог стать на ноги. Как я сразу не сообразил!

С сокрушительным видом повторил я Свечкину вопрос Василь Васильича. Я не сомневался, что и его он поставит в тупик, но не тут-то было. Будущий генеральный директор с ходу принялся перечислять меры, которые, по его мнению, необходимо принять для решения проблемы. Прежде всего, считал он, нужно повсеместно возродить когда-то существовавшие надбавки за выслугу лет, используя для этого львиную долю средств, которые ассигнуются что ни год на увеличение заработной платы. Это первое. Второе: уменьшить срок, гарантирующий непрерывность стажа. Месяц — это много. Хороший работник не уйдет в никуда, он уйдет  к у д а - т о, а для такого заблаговременно оговоренного перехода вполне достаточно недели, максимум две.

Я развел руками. Не знай я Свечкина, я почел бы все это за чистую маниловщину, но уж кем-кем, а Маниловым мой герой не был никогда. Не дожидаясь законодательных актов, которые обуздали бы текучесть в масштабах страны, он собственными силами боролся с нею на вверенных ему фабриках. Оружие? Самое разнообразное. Жилищное строительство и высокие заработки, детский сад и громкие чествования передовиков, оглушительная престижность предприятия и фешенебельный пансионат в Витте на берегу моря (Свечкин дважды летал в Москву, выбивая участок). В Светополе, как и всюду, не хватает рабочих рук, но от Свечкина люди не уходят. Их нечем переманить.

В кабинете генерального директора я не видел его, но Ян Калиновский рассказывал, что кабинет этот весьма внушителен, с министерским столом, за который, однако, Свечкин садится лишь во время совещаний. Обычно он работает где-то сбоку, чуть ли не за школьной парточкой, откуда без труда может обозревать стену-панно, сплошь утыканную всевозможными графиками, датчиками, счетчиками, сигнальными лампочками и телевизионными экранами. По ним генеральный директор видит, что делается в данную минуту на всей подведомственной ему территории. Как работают конвейеры, велик ли запас полуфабрикатов, сколько готовых изделий вернул ОТК. Он ввел так называемую параллельную сигнализацию, о которой даже Ян Калиновский, которого всерьез интересуют лишь две вещи на свете: собственные лейкоциты и гипотетическая женщина в синем, сказал, разводя руками: «Это гениально!»

Верно. Потрясают простота и эффективность нововведения. Теперь швея, у которой забарахлила машина, не бежит, как прежде, в мастерскую, а нажимает кнопку, и в мастерской вспыхивает лампочка. Такая же зажигается в кабинетах начальника цеха и генерального директора, который является одновременно директором головного предприятия. Это не все. Вместе с лампочкой включаются специальные часы — как в метро. Цифры на табло подстегивают механика, который знает, что подобные табло установлены и у начальства.

Минуты простоя суммируются нарастающим итогом, и результаты в конце каждого месяца обнародываются. Сейчас, я знаю, Свечкин бьется за введение новой, более гибкой системы оплаты, разработанной специально для объединения под личным руководством аса от экономики Станислава Рябова. Ее условный код — эпитет «экспериментальная». Я понятия не имею, что скрывается под этой дежурной формулой, но, судя по тому, что даже Свечкин, Петр Иванович Свечкин не может до сих пор пробить ее, это что-то неслыханное. Поэтому пока что он вынужден довольствоваться традиционными методами стимулирования, доведя их до виртуозности. Так, например, механик, добившийся минимума простоя вверенных ему машин, торжественно объявляется героем дня, однако и тот, у кого простой наибольший, не остается в спасительной тени. Надо ли говорить, как боятся на фабриках Свечкина этой позорной известности!

Скованный жесткими рамками существующей системы материального стимулирования, Свечкин в уверенном ожидании, пока утвердят систему «экспериментальную», вовсю орудует всеми мыслимыми рычагами. Вы отлично поработали, мастер, и вы заслуживаете полусотенного вознаграждения, однако мы, дисциплинированные начальнички, можем презентовать вам только червонец. Не из бедности — деньги есть у фабрики, и хорошие деньги, — а из финансовой обрядности. Но вы не горюйте, мастер! Вот вам дефицитный ковер, вот автомобиль вне очереди, а еще лучше — подписка на Уильяма Теккерея, английского реалиста. Аж двенадцать томов в прекрасном переплете… И мастер, слыхом не слыхавший никогда о таком классике, рад до смерти и готов на новые подвиги.

Собственно говоря, ничего нового Свечкин не открыл. Все это лишь элементы соревнования, но соревнования не декоративного, не раззолоченного, не забальзамированного, а первозданно живого и потому работающего.

У Свечкина вообще работает все. Ян Калиновский рассказывал, что, хотя и сидит Свечкин рядом с императорским столом за школьной парточкой, парта эта прямо-таки начинена разными хитроумными штуками. Диктофоны, магнитофоны, карманные компьютеры