Кольцо приключений - Олег Северюхин

Провели мы практическую зачетную стрельбу в одном из оврагов на Корабельной стороне. Результатом я остался доволен. Стабильность в стрельбе, высокая кучность – все это результат десятидневных тренировок. Пора было заниматься и боевой работой. Доложил моему начальнику Белецкому о результатах проверки стрелков и готовности к началу практической работы.

– Ну что, Владимир Андреевич, с Богом. Вы, кстати, Севастополь видели? – спросил он.

– Не пришлось еще, господин капитан второго ранга, – признался я.

– Ничего, как только война закончится, я сам вам покажу весь город, – сказал Белецкий. – Как бы ни было трудно, а землю свою мы отстоим. Ни один враг не сможет одержать над нами победы. Был Севастополь русским городом и останется русским городом, морской крепостью России на Черном море.

Знал бы капитан Белецкий, какие придут времена, он бы трижды в гробу перевернулся, проклиная всех тех, кто посягнул на нашу святыню еще в 1954 году. «Братья» наши уже начали процесс вытеснения Черноморского флота из Севастополя до 2017 года. Мы должны нашу землю арендовать? Такой позор вряд ли кто испытывал? До чего ж ты долготерпив русский народ? Может, тебя еще просто мало унизили?

Глава 33

Предвижу волнующие моего читателя вопросы. Вот, вы были на четвертом бастионе в Севастополе 1854 года, а не видели ли там великого русского писателя Льва Николаевича Толстого? Закономерный вопрос. Подпоручик Толстой прибыл в Севастополь во второй половине ноября и в рассказе о том времени, когда моя снайперская команда вышла на боевые позиции, его еще не было, но заранее скажу, что мне довелось с ним познакомиться.

Из всех офицеров, только один я знал, кем будет симпатичный артиллерийский подпоручик, который уже имел напечатанною первую часть повести «Детство», но разве можно быть предсказателем в любое время? Это уже мой современник пел в своей песне, что «что ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах». О чем беседуют два подпоручика при встрече? Обо всем, но не о высоких материях. Мы же люди. Зато потом можно будет сказать, да мы с ним обсуждали задумки его большого романа «Война и мир». Вранье все это. Вот чему я позавидовал у Толстого, так это тому, что он все время делал записи в блокнотик-тетрадку, а я не делал. Поэтому многое со временем забывается, а когда записано, то это записано навсегда.

Да, чтобы не забыть. Толстой был неплохим воякой, но и среди солдат пользовался уважением за душевность, требовательность и особым отношением к матерным словам. Когда он прибыл, то пытался отучить своих солдат материться. Говорил им:

– Да как тебе не стыдно такое говорить? Ты вот возьми и вместо того, что ты сейчас сказал, скажи просто: «Эх ты, ерфиндер пуп».

У солдат от таких слов глаза на лоб лезли, но меж собой говорили, что мат весь наш – это ерунда, вот у них на батарее граф настоящий служит, так вот уж матершинник, так матершинник, так загнет, что и хрен выговоришь.

Ладно, это так сказать, лирическое отступление. Лирика настоящая началась позже. Каждому стрелку выдали по настоящей морской подзорной трубе, маленькой, чтобы можно было рассматривать окопы противника. Офицеры еще бурчали, что солдату нечего глазеть, его задача – выполнять приказы. Но я пропускал это ворчание мимо ушей.

В то время в моде был такой выпендреж, когда господа офицеры и даже адмиралы-генералы то садились чаек попить под вражеским обстрелом. То они любили прогуливаться по брустверу в сопровождении офицеров, то господа офицеры вылезали на бруствер трубку покурить. Эта бравада никогда добром не заканчивалась, ни за понюх табака гибли офицеры, прямо скажем – по глупости, а с появлением снайперов прекратилась и вовсе. Потом эта бравада с появлением револьверов превратилась в «русскую рулетку». Кстати, это снайперы создали и морскую поговорку – «третьим не прикуривают». Двое еще успевали прикурить, а третий получал пулю снайпера.

Пытался я из подзорной трубы сделать оптический прицел, но у меня ничего не получилось. Сделал только диоптрический прицел, когда стрелок смотрит в отверстие в пластинке и совмещает мушку с центром перекрестья. Как мое нововведение прижилось, можете видеть сами – в нашей армии до сих пор нет диоптрических прицелов, хотя в других армиях и у спортсменов они применяются достаточно широко.

Если «левша» русский, то пиши пропало, а если «левша» иностранец, то нововведение, пожалуй, и введут. Самая отвратительная черта у русских чинуш – косность сверху донизу, которая всегда приводила нас к самым плачевным результатам в критические моменты нашей истории. Возможно, что Россия рванет вперед семимильными шагами, когда на ответственные посты будут назначать по заслугам, опыту и видению нового, а не сынков и своих людей. Но это такая фантастика, которая даже изощренному фантасту не приходит в голову.

Пробовал я укреплять на стволе прицельную трубку, тот же самый диоптрий, который появился позже, но на коленке это получается не точно. Тут приборы нужны. Для первого раза достаточно и диоптрического прицела.

На проверку нашей команды пришли многие офицеры четвертого бастиона. С подзорными трубами. Одна просьба была не маячить, не демаскировать нас. Стрелки мои расположились у орудийных амбразур и цели выбирали самостоятельно, благо я с ними долго занимался по знакам различия и образцам формы противостоявшего нам противника. Англичане чувствовали себя совершенно вольготно в прекрасно оборудованных окопах с дощатыми настилами и туалетной бумагой в отхожих местах. Кое-кто в белых кружевных рубахах нежился в лучах еще теплого октябрьского солнца. Полная идиллия. Прогулка в Крым для того, чтобы поучить этих русских. Мы вас сюда приглашали? Нет.

Убедившись в том, что все стрелки на местах, я скомандовал:

– Ребята! По готовности, по выбранным целям, пли!

Каждый из стрелков успел всего лишь сделать по три выстрела, как брустверы английских окопов опустели. Англичане были просто ошарашены. Как так? Почему? Кто разрешил? Ответный огонь начался часа через полтора. Пока доложили о потерях. Об их причинах. Пока получили нагоняй. Пока вернулись к подразделениям. Пока дали нагоняй оставшимся в живых. Пока изготовились к стрельбе. Ответный огонь был нервный, залпов не было, была «дрись», когда вместо одновременного выстрела стрельба была похожа на струйку жидкости, разливаемую зигзагом впереди идущего человека.

– Ордынцев, – крикнул я, – пока они стреляют, засекай огневые точки, потом легче будет работать за ним.

– Иркутянин, ты раньше случайно не генералом был? – спросил меня поручик.

– Не довелось, все еще впереди, – отшутился я.

Часть офицеров смотрела на нас, как на чудаков. Но когда Ордынцеву навесили орден Георгия четвертой степени, а потом представили к Владимиру с мечами, то каждый командир во время артиллерийского обстрела сидел с подробной схемой и отмечал, где основные, а где запасные позиции орудий и трубу свою давал солдату, которому поручалось следить за полем боя.

Результаты работы снайперов Белецкий докладывал Нахимову в моем присутствии. Не забыл кавторанг и упомянуть о стрелковых тренировках без траты боеприпасов по маленьким мишеням на небольшом расстоянии. А растерянность в английских траншеях была расписана в стихах и красках.

– Ай да молодец, волонтер, чувствуется военная косточка, – сказал адмирал. – Сегодня же отправлю реляцию и прошение о чине подпоручика и ордена Станислава третьей степени с мечами за инициативу и старание в деле воинском. Вручаю погоны тебе, носи и подпоручиком будешь со старшинством с сегодняшнего дня, 29 октября. Готовься к тому, что к тебе на выучку будут прибывать команды с других бастионов. А потом и офицеров учить будем. Разведчикам поставим задачу добывать штуцера. Не дадим врагу спокойной жизни. Будем уничтожать их на дальнем расстоянии. Они будут помнить Севастополь всю жизнь. И через двести и триста лет слово Севастополь заставить вздрагивать всю Англию и Францию.

В отношении Англии адмирал оказался куда как прав. Королева Виктория для участников Крымской войны учредила бронзовый Крест Виктории, который, по слухам, отливался из захваченных русских пушек. Количество награжденных этим крестом очень невелико. До сих пор Севастополь помнят.

Примчался я на бастион, показал погоны Ордынцеву, спросил, как происходит церемония вхождения в состав офицерского корпуса.

– Офицеры тебя своим давно признают. Сейчас наденем тебе погоны. Сними свою рясу. Есть у меня запасной сюртук и фуражка. Потом рассчитаешься. Пойдешь к Белецкому и представишься, что, мол, подпоручик Иркутянин представляется по случаю получения чина подпоручика. Потом Белецкий представит тебя офицерам, а уж потом все пойдут в кают-компанию на бастионе, чтобы отметить звездочки нового офицера. Учти, что выпить придется немало.