Русские научные экспедиции в Трапезунд (1916, 1917 гг.) - Анна Георгиевна Цыпкина

генерал Ляхов вошел в город, европейцы и местные христиане указали ему на турок, особо свирепствовавших в истреблении армян. По решению военно-полевого суда, был публично повешен один турок, бывший полицейский пристав»[454]. «К ужасам армянского истребления турками присоединились неистовства греческого разграбления турецких кварталов»[455] (до вступления русской армии в Трапезунд). Естественно, отмечалось, что грабила в основном «местная чернь».

По въезде в город судьба столкнула доктора Я. И. Кефели с грустной историей любви трапезундских Ромео и Джульетты, молодых и красивых турецкого офицера и армянской девушки, в квартире которых он поселился. «Когда началось поголовное истребление армян, мужчин и женщин арестовывали, выводили в город и убивали, подвергая их предварительно истязаниям, а детей топили живыми в мешках в море, офицер-турок взял к себе молодую красивую армянскую девушку и поселил ее у себя на квартире, которая теперь стала нашей. <…> Армянка глубоко полюбила своего турка и оставалась с ним; по временам только плакала». Когда в Трапезунде появился казачий разъезд, турок застрелился; вслед за ним – и его возлюбленная: «Кровь влюбленных супругов-врагов широкой лужей разлилась по полу, смешавшись в одно общее целое, неразделимое навеки и несмываемое»[456].

Впрочем, наблюдения Я. И. Кефели бывали и курьезными: «В Трапезунде “турки” похожи на “греков” и наоборот. Одно замечательно для местного населения и на что всегда обращала внимание моя жена: дети там в отроческом возрасте – голубоглазые и кучерявые блондины, в особенности среди греков. Взрослые же поголовно черные и по глазам, и по волосам, и каким образом местные дети, ангелочки-херувимы с крылышками, соскочившие с икон, становятся закопченными черномазыми турками и греками, – этническая загадка»[457].

Отношение к грекам со стороны русской администрации было мягким. По воспоминаниям Ф. И. Успенского, начальник штаба корпуса говорил, что «мы относимся к грекам не как к подчинённому народу, а, напротив, как к элементу, способствовавшему нашим в стране успехам. К грекам неприменимы те требования, которые возможно предъявлять к армянам и туркам. Так, по его словам, было бы очень трудно потребовать от греческой митрополии или от греческого фронтистирион[458] предъявления каталога имеющихся у них рукописей и древних предметов»[459]. Ф. И. Успенский в качестве дружественного жеста договорился о предоставлении пожертвований местной греческой церкви[460]. Однако отношения с трапезундским митрополитом Хрисанфом не были простыми. Летом 1917 г. Успенский сделал следующие наблюдения о переменах, произошедших в Трапезунде в связи с отъездом генерала Шварца в Петроград, которые отметил в своем докладе на заседании Отделения исторических наук и филологии Академии наук 17 января 1918 г.: «в Трапезуйте произошла перемена в составе администрации» и «с новыми лицами нужно вновь налаживать отношения и знакомить их с задачами и целями экспедиции, которые для них мало понятны. Но что всего важней, это громадная перемена в положении русского командующего класса. Русская администрация потеряла значительную долю авторитета, вместе с тем на место ослабевшей русской власти поднялось значение местной, именно вырос авторитет греческого митрополита, который употребил свое влияние во вред нашим научным интересам»[461]. При всем том митрополит Хрисанф стал впоследствии видным ученым, написал исследование по Трапезундской церкви[462] и, конечно, не мог относиться с равнодушием к судьбе трапезундских исторических памятников.

Однако на Хрисанфа, мешающего проводить исследования, жаловался в письмах и Ф. Μ. Морозов: «Митрополит, узнав, что я запираю входы в пещеры, заявил мне, что он просит не вмешиваться в дело церкви – что он сам сумеет охранить памятники и не нуждается ни в чьей помощи»[463]. После завершения работ экспедиции, состоявшейся в 1917 г., единственным средством контроля над памятниками в Трапезунде, как и в перерыве между экспедициями, оставалось то самое организованное начальником отряда Красного Креста Морозовым Общество любителей древностей.

Меры по охране памятников, которые должна была осуществлять экспедиция Ф. И. Успенского, касались как церквей, так и мечетей, в этом нелегком деле учитывались национальные интересы. Н. К. Клуге в письме к Б. В. Фармаковскому с грустью отмечал, что «при исследовании памятников решено было вести работы так, чтобы не “подводить” туземное христианское население на тот случай, если турки снова заберут Трапезунд, то есть в мечетях-церквах не снимать со стен штукатурки и по возможности избегать всего того, что могло бы оскорбить религиозное чувство турок»[464]. Хотя А. Е. Крымский и пишет, что «кладбище на углу Ляховской (Узун зов) и Великошляхетской улиц <…> по приказу генерала Шварца очищено от всех надгробных плит и превращено в бульвар для гуляния – одно из самых горьких оскорблений, нанесенных русскими турецкому населению»[465], в воспоминаниях доктора Я. И. Кефели говорится об обратном – что турки дали на это разрешение[466]. О высокой степени ответственности Ф. И. Успенского в обращении с любыми памятниками древности свидетельствует и следующая запись в дневнике об одной из мечетей (Измаил-баба): «Обязательно нужно закрыть и охранить! Иначе стыд перед иноверцами и перед греками!»[467]

Русская администрация часто также выступала третейской стороной в решении многих спорных греко-турецких вопросов. В такой ситуации идеальным кандидатом на роль городского головы стал караим доктор Я. И. Кефели. Помимо того что доктор немного знал турецкий язык, с Трапезундом у него «обнаружилась кумовская связь, по-турецки “кудалык”: “Мой племянник Бей-заде Меджид-Юсуп Кефели, – пишет Кефели, – потомок 25-ти султанов, из 35-ти всех царствовавших в течение 800 лет”, пра-пра-правнук Гюль-Бахар Валиде Султан, жены султана Селима Грозного и матери Сулеймана Великолепного»[468]. Деятельность Кефели была оценена как турками, так и греками, даже заслужила высокий отзыв митрополита Хрисанфа: «Ни один городской голова старого Трапезунда не сделал для города и его благоустройства столько, сколько сделали Вы за несколько месяцев», – сказал Кефели Хрисанф при случайной их встрече в Константинополе[469]. Турецкие газеты отзывались о Кефели как о защитнике мусульманского населения, и в 1923 г. на азиатском берегу Босфора турецкий министр здравоохранения, которому была известна деятельность Кефели в бытность городским головой, обещал доктору сделать все возможное, чтобы тот мог наладить в Константинополе свой аптечный бизнес.

Совсем уберечь Трапезунд от разрушений не удалось: «Наши инженеры обнаружили в Трапезунде шесть водопроводов различной древности и давности постройки <…>, – пишет Кефели. – Керамиковые трубы водопроводов всех степеней давности были зарыты очень поверхностно <…>. Солдаты, особенно казаки, чтобы напоить коня, не задумываясь, разрывали штыком или саблей землю, пробивали каблуком сапога древнюю керамическую четырехугольную трубу, пили сами студеную, чистую воду и поили своих лошадей. Бороться с этим было очень трудно. Скоро