Мифы Даманского - Дмитрий Рябушкин

Читая подобные опусы, сразу и не разберешь, кем же. по мнению Пекина, являлись руководители СССР — ренегатами, фашистами, ревизионистами или и тем, и другим, и третьим одновременно. Собственно, в тот момент это было и не важно: главное, чтобы весь китайский народ хором повторял эту абракадабру и поменьше задумывался о содержательной стороне дела.

События на Уссури вызвали широкие отклики в других странах. Средства массовой информации Запада старались дать максимально объективную оценку произошедшему, однако испытывали явный недостаток правдивых сведений. По этой причине они лишь цитировали заявления обеих сторон конфликта и пытались спрогнозировать дальнейшее развитие событий. Естественно, не упускалась и возможность лишний раз позлословить о порядках и нравах в коммунистических странах.

Руководители и печать большинства социалистических государств однозначно приняли сторону СССР: даваемые ими оценки совершенно не отличались от советских оценок. Этому, в частности, способствовало своевременное информирование руководителей социалистических стран о происходящем на границе.

В архивах бывшей ГДР найден любопытный документ, направленный восточногерманским руководителям 8 марта 1969 г. из Москвы [29|. Всего было 5 экземпляров этого послания, и с хорошей вероятностью можно предположить, что четыре из них предназначались для Вальтера Ульбрихта, Вилли Штофа, Эриха Хо-неккера и Германа Ахена. О том, кто получил пятый экземпляр, можно лишь догадываться.

Послание содержит как изложение событий на границе, так и оценки, даваемые советским руководством отношениям с Китаем (Приложение 8). При состааае-нии текста послания использовались дипломатические документы и материалы московских пресс-конференций, созванных для советских и иностранных журналистов: некоторые фразы во всех этих бумагах совпадают дословно. Вместе с тем послание содержало и некоторую новую информацию, в частности, давалась оценка экономическому значению Даманского, приводились данные о его географическом положении и т. д. Значительное место в документе было отведено роли китайского руководства в мировом коммунистическом движении.

На фоне единого мнения большинства социалистических стран Албания приняла сторону КНР, а Югославия и Румыния заняли особую позицию. Отдельного упоминания заслуживает также позиция Северной Кореи.

Албанский вождь Энвер Ходжа еще в начале 60-х годов взял курс на самоизоляцию страны и одновременно тесную связь с Китаем. Очевидно, он надеялся поднять экономику страны за счет китайской помощи, которая поступала бы в качестве благодарности за антисоветскую позицию Тираны. Китай действительно помогал Албании, но далеко не в тех масштабах, на которые надеялся Ходжа. Правда или нет, но Ходже приписывают такие слова, которыми он якобы попрекал китайцев: «Для построения коммунизма в Албании было бы достаточно, чтобы каждый китаец хотя бы раз не позавтракал».

Вполне возможно, что Мао Цзэдун ожидал моральной поддержки со стороны Иосипа Броз Тито, и на то были веские основания. Дело в том, что всего за полгода до событий на Уссури Тито открыто критиковал советское руководство за вторжение в Чехословакию. В ответ раздались контробвинения: Тито, мол, поддерживает контрреволюцию, а политическая и экономическая система Югославии имеет мало чего общего с социализмом. При этом, правда, стороны удержались от грубостей и навешивания оскорбительных ярлыков.

В случае с Даманским Иосип Броз Тито не счел целесообразным явно принять чью-то сторону в конфликте, поскольку давно видел себя лидером движения неприсоединения. Он также помнил, что китайцы отвергли его в качестве союзника в 1948 г., после разрыва со Сталиным. А в СССР хорошо помнили другое — сколько сил потребовалось для налаживания отношений с Югославией после нескольких лет вражды, и потому воздерживались от такой критики, которая выходила бы за рамки приличий.

Несколько иначе обстояли дела с Румынией, поскольку эта страна входила в Варшавский Договор и обладала там правом голоса.

Николае Чаушеску старался по возможности иметь собственное мнение и доносить его до сведения товарищей из «братских партий». Это нередко раздражало Москву, как, например, в случае с чехословацкими событиями 1968 г. Вооруженная конфронтация на Даман-ском и ее оценка тоже не добавили взаимопонимания между руководителями КПСС и РКП. Позиция Чаушеску заключалась в том, что конфликт на Уссури и публичная полемика между СССР и КНР вредят делу социализма, а потому с этим надо поскорее закончить. Кажется, именно в это время появилось такое полуофициальное определение румынской политики, использовавшееся советскими пропагандистами: «Румыны думают одно, говорят другое, а делают третье». Как бы то ни было, в советском руководстве старались поменьше обращать внимание на вольнодумство Чаушес-ку, рассматривая его как небезобидную, но пока терпимую блажь тщеславного румынского лидера. Наиболее точно тогдашние отношения Москвы и Бухареста можно охарактеризовать как прохладные.

Северокорейский лидер Ким Ир Сен вместе с созданным им режимом могли существовать только благодаря СССР и Китаю. Именно эти две страны спасли Кима, когда он напал на Южную Корею, но затем стал терпеть поражение за поражением после вмешательства американцев. СССР помогал оружием и летчиками, а Китай двинул в Корею целую армию под командованием прославленного маршала Пэн Дэхуая. В боях погибли сотни тысяч так называемых «китайских народных добровольцев», в том числе и сын Мао Цзэдуна. Такую цену пришлось уплатить за сохранение режима Ким Ир Сена.

После окончания войны СССР и Китай оказали существенную экономическую помощь КНДР, обеспечив северокорейской индустрии быстрое развитие. Оборотной стороной этой помощи было советское и китайское влияние, которым Ким Ир Сен тяготился.

Острый конфликт между «спонсорами» давал Киму возможность освободиться от слишком тесного контроля, но при этом вынуждал корейского вождя действовать предельно тонко. Понятно, что Ким Ир Сен хотел сохранить такое положение, при котором из Китая и СССР продолжали бы поступать товары, сырье, оружие и деньги. Новым же элементом отношений Ким видел признание в нем Москвой и Пекином равноправного партнера. Надо отдать должное Ким Ир Сену: обе задачи он решил.

В конце 50-х — начале 60-х годов руководство КНДР сделало некоторый крен в сторону Китая. Этому способствовали не только этническая и культурная близость корейского и китайского народов, но также одинаковое (в смысле — негативное) отношение к новым веяниям из Москвы. Особенно это касалось развернувшейся в СССР критике И.В. Сталина и нового теоретического тезиса о необходимости мирного сосуществования с капиталистическими странами. Именно в то время Ким Ир Сен почти полностью солидаризировался с внешней политикой Мао Цзэдуна, а в корейской прессе появились статьи, осуждающие Москву.

Советское руководство терпеть подобное отношение не стало. В Кремле полагали, что Советский Союз сделал для Кима так много, что тот должен по гроб жизни благодарить своего северного соседа. А раз корейский лидер стал пошаливать, то его следовало поставить на место.

В качестве меры воздействия было принято решение резко сократить военную и экономическую помощь, что сразу ощутили в КНДР.

В это же время в Китае развернулась «культурная революция», заставившая Ким Ир Сена серьезно задуматься. Конечно, его мало волновало нелепое обожествление председателя Мао и все те глупости, что творились в народном хозяйстве КНР. Но хаос и раздрай у соседей насторожили Кима, поскольку он-то всегда стремился к порядку и дисциплине. Кроме того, распоясавшиеся хунвэйбины начали всячески поносить корейский режим и его лидера, чем буквально разъярили «отца корейской нации».

Явным признаком изменений в позиции Ким Ир Сена стали опять же публикации в северокорейской прессе. Сначала там безадресно критиковался «догматизм» и «оппортунизм», а потом появились статьи, прямо осуждавшие практику «великой пролетарской культурной революции».

Советское руководство правильно поняло ситуацию и быстро восстановило прежние отношения с КНДР. Теперь от китайского крена в политике Пхеньяна не осталось и следа.

В дальнейшем руководители СССР и Китая пытались склонить Кима к более четкому выбору между Советским Союзом и КНР, однако тот искусно лавировал и занимал нейтральную позицию. В итоге Северная Корея продолжала получать помощь из обеих стран, не связывая себя никакими конкретными обязательствами.

Трудно сказать, как в действительности отнесся Ким Ир Сен к известиям о конфликте на Уссури. Сейчас даже затруднительно определить, а сообщала ли вообще северокорейская пресса об этих событиях. Ясно другое: Ким не хотел ссориться ни с одной из сторон, а свой народ берег от излишней, по его мнению, информации об окружающем мире.