Подмастерье палача - Виктор Иванович Тюрин

— Я постараюсь, мастер, — ответил я и подумал, что палач, похоже, тоже волнуется.

Стоило раздаться шагам на лестнице, как я невольно оглянулся по сторонам: все ли в порядке. Красные отблески пламени отражаясь, дрожали на стенах, освещали дыбу с рыжими пятнами крови, скользили по цепям "страппадо" и матово-тускло блестели на металлических пыточных инструментах, разложенных на столе.

"Чем не филиал ада?".

Первым в дверь, неторопливо, вошел наш непосредственный начальник, заместитель прево Робер де Вилан, который выполнял обязанности следователя. Это был мужчина средних лет, с обычным лицом, а вот взгляд у него был острый и жесткий. Со слов палача мне было известно, что помощник прево являлся большим любителем женского пола и веселых компаний. Благодаря его необузданным страстям Монтре, время от времени, приходилось лечить Робера от постыдных заболеваний.

Мы коротко поклонились ему, но тот никак не отреагировал на наше приветствие, хотя при виде меня, спросил удивленно: — Ты откуда этого красавчика взял, Пьер? Неужели, наконец, сумел обменять на своего жирного придурка?

— Жан повредил руку, сударь. Пока не вылечится, этот парень, по имени Клод, будет со мной работать. Надеюсь, у вас не будет возражений, сударь?

Заместитель прево небрежно махнул рукой, как бы говоря, мне все равно, после чего уселся за стол.

За ним следом даже не вошел, а просочился в комнату, болезненного вида, писец. Монтре мне уже объяснил, что Робер де Вилан работает здесь постоянно, а вот писцы, время от времени, менялись. Сегодня, судя по данному мне описанию, пришел Андрэ Леруа. Скользнув по мне взглядом, он сел на свое место, предварительно достав из сумки, а затем разложив на столе бумагу, чернильницу и перья. Писец серьезно болел желудком и тоже лечился у палача. Усевшись, сразу достал небольшой ножик и стал очинивать перья. Третий человек, пришедший с ними, остался стоять на пороге. Это был Дядюшка Гастон, главный надзиратель тюрьмы. Откуда он получил это прозвище я так и не узнал. Полный человек, с широкими плечами и круглым лицом, на котором постоянно играла полуулыбка. Как мне рассказал Монтре, большой обжора и любитель пива, он был душой любой компании, любил и умел пошутить. В отличие от других надзирателей, вооруженных дубинками, у него с широкого пояса свисал здоровенный тесак (или короткий меч), а в руке он держал связку ключей. Он улыбнулся мне, а затем подмигнул.

— Андрэ, список, — коротко и недовольно буркнул Робер де Вилан.

Писарь торопливо бросил очередное перо и ножик на стол, а затем стал шелестеть бумагами.

— Вот, сударь. Первая, Маргарита Шеро. Следующим, Гастон, — он обратился к тюремщику, — приведешь убийцу и грабителя Луи Базена.

— И живее, Гастон! Не заставляй меня ждать! — прикрикнул на него заместитель прево, явно чем-то недовольный.

— Уже бегу, сударь, уже бегу, — и старший надзиратель исчез в проеме двери.

Справился Дядюшка Гастон довольно быстро. Позже я узнал, что женский блок находился на первом этаже, здесь же располагался лазарет, помещение для мессы, администрация тюрьмы, а также комната писцов. Верхние три этажа были отведены под мужчин-заключенных. Втолкнув в помещение невысокую худенькую женщину, надзиратель продолжал стоять в дверях, пока я не подвел ее к столу следователя и только после этого развернулся и ушел.

— Маргарита Шеро, — в голосе заместителя прево была скука и равнодушие, — верно ли, что ты служанка дьявола, с помощью колдовского зелья отравила своего мужа, Анри Шеро?

— Нет, ваша милость, нет! Он где-то пил с приятелями, а когда пришел домой, у него вдруг изо рта пошла пена и тогда он умер! Так и было! На чем хотите поклянусь, ваша милость!

Стоя за ее спиной, я видел, как женщину охватила нервная дрожь, а ее пальцы беспрерывно мяли и дергали испачканное платье.

— Значит, сознаваться не хочешь. Жаль, — констатировал ее ответ заместитель прево. — Палач, приступай!

— Дыба, сударь? — спросил его Пьер Монте.

— Дыба. Если не сознается, раз она ведьма, применишь раскаленные клещи.

— Милосердия прошу, ваша милость! — рванулась из моих рук женщина. — Я не в чем не виновата!

— Все вы так говорите, — сердито буркнул писец.

Женщина не сопротивлялась, только истерически рыдала все это время. Вскоре она лежала, привязанная, на дыбе. Свет факелов ложился на ее худое тело, выгнутое дугой, на ее небольшую, напряженную грудь и кустик волос там, где сходились ноги.

— Ваша милость, это не я! Меня оговорил наш сосед, рыбник Луи Ушар! Он хотел, чтобы я раздвинула под ним ноги! Это он, Ушар, отравил моего мужа! Не я, он!

— Пусть так, как ты говоришь. Его показания против твоих, но что ты тогда скажешь о родителях Анри Шеро. Они тоже тебя оговаривают, ведьма? — заместитель прево поднес бумагу ближе к свечам. — Они принесли клятву на Евангелие, что видели не раз, как ты варила колдовские зелья, от которых их сын был словно пьяный.

— Родители Анри? Клятву? — сейчас голос женщины был растерянный и слабый.

— А что ты скажешь о городских стражников, которые тебя застали дома, рядом с умирающим мужем? Они тоже тебя хотели, ведьма, а потому оговаривают? Что ты на скажешь?

— Не я!! — истерически, во весь голос, дико заорала женщина. — Я не ведьма!! Я не травила мужа!!

— Палач, начинай! — отдал приказ Робер де Вилан Монтре. Тот кивнул мне.

Защелкали шестерни дыбы, когда мы вдвоем нажали на рукоять. Веревки растянули Маргариту Шеро на столе, прижимая ее тело к острым иголкам под спиной. Женщина дико заорала.

— А-А-А!!

— Погоди, палач!

— Маргарита Шеро, признаешься ли ты в убийстве своего мужа Анри Шеро по наущениям дьявола и с помощью колдовского зелья?

— Не е ет!! Это не я а а!! Не я!! — надрывно закричала женщина. — Милосердия прошу!! Дева Мария, защитница, спаси и помоги мне!!

— Андрэ, пиши. Не признает вину, несмотря на использование дыбы.

Перо заскрипело по бумаге.

— Палач, готовь раскаленные клещи.

Монтре, взяв в жаровне свой инструмент, повернувшись к ней, подошел и щелкнул, раскаленными до красна, клещами прямо перед ее лицом. Это окончательно сломало женщину. Она дернулась всем телом, застонала и неожиданно признала вину:

— Признаюсь… Я отравила. Я ведьма.

— Писец, пиши. Обвиняемая признает вину!

Перо противно заскрипело по бумаге. В моей прошлой работе без подлых и грязных приемов никак нельзя было обойтись, но при этом я никогда не играл роль честного шерифа. На душе стало гадко и противно, словно я только что наступил в кучу дерьма.

"Это не правосудие, а какая-то жуткая пародия на него. Скорее