Его моя девочка - Эльвира Владимировна Смелик

В общем он сам справится, без посторонней помощи, и не боится никакой работы, даже грязной. Не в смысле замешанной на криминале, а непрестижной, тяжёлой физической.

Но дело даже не в этом. В последнее время Алик слегка отошёл от привычного образа жизни, пока мутил с Полиной. Вроде как даже хранил ей верность, и его слова «А своей девушке я не изменяю. Потому что её люблю» действительно не оказались пустым трёпом. Или Никита чего-то не знал? Хотя обычно он знал про Пожарского почти всё.

Так с чего вдруг? Не смог найти на кухне соль? Забыл, как включается электрический чайник? Или всё-таки не выдержал? Соскучился по прежним горячим ночкам, ни к чему не обязывающему случайному сексу с едва знакомыми девушками.

Перезвонить или хрен с ним? Тем более в какой-то момент звонки прекратились. Значит, Алик тоже справился сам. Ну не сдох же?

Нет, точно не сдох. Справился. Потому как в прихожей под вешалкой стояла лишняя пара кроссовок – размер мелкий, явно девчачий.

В первый раз Алик привёл кого-то на эту квартиру. Может, потому и звонил – желал убедиться, что приятель не объявится невовремя. Хотя обычно они друг другу и так не мешали.

Никита ещё раз глянул на чужие кроссовки. Да нет, не знал он, конечно, обувь всех знакомых в «лицо», не мог сказать, кто в чём был – даже вчера, даже сегодня. Даже она. Но что-то всё равно смутило, царапнуло неприятным предположением, вытащило из глубины сознания невозможную мысль, болезненным спазмом отозвавшуюся в груди.

Только кроссы, ни куртки, ни пальто.

Ну так верхняя одежда и не нужна, чтобы подняться на один этаж. Достаточно футболки, кофточки и шортиков. Тем более и они потом окажутся лишними. Так?

Но ведь и обувь переодевать не обязательно. К нему она припёрлась в домашних шлёпках – розовеньких с аппликацией «слоники» – не заботясь о том, какое может произвести впечатление. Самая настоящая, без всей этой тщательно подобранной и наведённой показательной шелухи.

Хотя возможно, только потому, что ей на него просто наплевать. Раз сейчас она с Аликом.

Ник с неприязнью глянул на дверь, за которой пряталась вторая комната – не его, другая – громко выдохнул.

Да отчего он решил, что там она? От того, что больше всего на свете ему не хотелось, чтобы оказалось именно так?

Да, не хотелось. Любая другая, вообще любая другая – ему пофиг. Только не она. Только не Лиза.

Ну что за имя? Никогда ему не нравилось. Ли-за. Как назойливое жужжание комара над ухом, зудящий след от занозы. Той, которая сразу и в душу, и в мысли. И непонятно, когда и как это произошло, что она впилась, влезла глубоко под кожу.

Ведь ничего же особенного, одна из тех дурочек, которые тают от улыбочек Алика. Наблюдать за такими забавно. На панд же пялятся часами, ржут, умиляются и насмехаются над их наивной непроходящей тупостью – куда-то полезла, долбанулась, упала, ничего не поняла, скорчила уморительную мордаху и… полезла опять.

Вот и он вроде бы только наблюдал. И понимал, что ему не смешно и не прикольно. Что ему нравилось. Имя не нравилось, а вот всё остальное – очень даже. Нравилось смотреть, как она реагировала на происходящее. Нравилось, когда она украдкой подглядывала за ним, думая, что он не замечает, когда сердито хмурилась и сжимала губы, возмущённая его усмешками и словами, когда, слишком задумавшись, улыбалась каким-то своим мыслям.

Нравились её сумасшедшие глазюки – двуцветные – ярко-коричневые ближе к зрачку и серо-зелёные у края радужки. Нравились густые непослушные волосы и припухлые чуть обветренные губы с чётко прочерченными складочками. Нравилась трогательная хрупкость ключиц и тоненькой шеи. И остальное – нравилось. Да кто бы знал, скольких усилий ему стоило ограничиться только ехидным шёпотом на ушко, когда почти касался губами кожи, почти чувствовал, насколько она нежная, тёплая и бархатистая.

Потому что дразнить её тоже нравилось. И потом видеть разочарование в глазах. Она ведь точно рассчитывала не только на шёпот, даже зажмурилась. Он и сам на то же рассчитывал, просто отложил момент. Именно ради того, чтобы раздразнить – её. Да и себя.

Ну не предполагал он, что родители так невовремя вернутся? Могли бы и задержаться – минут на пять, а лучше на десять. На полчаса. Чтобы он успел прочувствовать на вкус, на ощупь и эти губы, и кожу, и волосы, от одних мыслей о которых внутри возникала горячая волна. И чтобы наконец чётко выяснил, кто нужен ей. Точнее, удостоверился, что правильно понимал, почему она сердилась, впадала в замешательство, постоянно искала его взгляд. И почему тогда зажмурилась, а потом насупилась обиженно и смущённо.

Но, похоже, в реальности всё было совершенно не так. Просто Никита сам додумал, как ему захотелось. Или ей… ей абсолютно всё равно, с кем из них двоих. Если, конечно, сейчас там, с Аликом, она.

Или не она? С чего он взял? Узнал по кроссовкам? Тупо же. И какого хрена он уже несколько минут торчит под чужой дверью? И почему настолько тяжело сдержать желание ворваться в комнату и наконец-то убедиться.

Хватит! Ну сколько можно? Ведь совсем недавно мечтал всего лишь поскорее добраться до дома и завалиться спать. Уже настолько поздно, что почти рано, и все нормальные люди давно спят. А он тоже нормальный, ещё и устал. Поэтому хватит – торчать тут, прислушиваться, думать, злиться, маяться фигнёй. А тем более перебирать, что и почему ему нравится. Это не имеет никакого значения, если она там.

Глава 17

Теперь Никита знал точно, что оказался прав, что так и вышло, как он не хотел больше всего, как предполагал. Отчего долго не получалось заснуть и не спалось толком, потому что мысли прорывались даже сквозь сон, мешали, тревожили, не давали спокойно лежать. И он, уяснив, что всё равно бесполезно, поднялся, вывалился из комнаты, невыспавшийся, до предела раздражённый, и почти сразу наткнулся на неё.