Тринадцатая редакция. Напиток богов - Ольга Лукас

— За мной не проверяли — экономили на человекочасах. Сам виноват. Не надо было соглашаться. Теперь меня в этой стране нигде на работу не примут. Моё имя внесено во все чёрные списки.

— Да ещё чего! Где-то да примут. Или можно уехать в другую страну, начать жизнь заново. Это сложно, но не безнадёжно.

— Вся жизнь — под знаком ошибки. А я так надеялся, что сейчас всё закончится. Я уже теперь не смогу. Не смогу прыгнуть.

— Если сейчас всё закончится, то эта ошибка будет самым сильным воспоминанием. Ошибка — и конец. Ты уже никогда её не исправишь.

— Как же тут исправить? Она уже свершилась.

— Жизнь человеческая — если её преднамеренно не укорачивать — очень длинная штука. Поможет время. Через три года ошибка потеряет контуры, через пять — расплывётся, как облако, через десять — улетит за горизонт. Когда жизнь закончится, это будет один из миллиона эпизодов. Если жизнь закончится сейчас — это будет главный эпизод.

— Какое мне дело до того, что будет, когда жизнь закончится?

— Она не закончится. Она просто поменяет форму. Неужели ты думаешь, что от ошибки можно прыгнуть на пять этажей вниз?

— Ну, куда-то же можно от неё прыгнуть?

— Прыгнуть нельзя. Можно отойти. По одному лилипутскому шагу в день. А теперь нам нужно спуститься, уйти отсюда. Тебя просто уволили, пусть с позором — но не посадили в тюрьму, не оштрафовали на сумму, которой у тебя нет.

— Оштрафовали на ту, которая у меня была, — криво ухмыльнулся человек.

— У тебя есть деньги?

— Да, осталось немного.

— Тебе хочется чего-то — больше всего на свете? — напрямик спросил Константин Петрович.

— Нет.

— Желание какое-нибудь есть?

— Жизнь на две недели назад повернуть. Или вообще на работу туда не устраиваться. А лучше не рождаться.

— Это не желание, это — отсутствие желания. Ну-ка, соберитесь!

Незнакомец посмотрел на Константина Петровича. Перед ним стоял какой-то чужой дядька, тыкал и командовал. А кто ему дал право командовать, интересно?

— Вы хотели уйти отсюда? Давайте уйдём.

— Ты не будешь больше прыгать? — спросил Константин Петрович, когда они спускались вниз.

— Не знаю, как вам, а мне не так-то просто собраться и решиться. Зачем только вы дали мне эту надежду? Время, другая страна…Тьфу.

— Знаешь, — Константин Петрович остановился на лестнице, между третьим и четвёртым этажом, взял собеседника за руки, и почти прошептал ему в лицо, — надежда — главный экспонат любого музея пыток. Так приятно осознавать, что теперь ещё кто-то запутался в этих ржавых цепях.

Человек вырвался и побежал по лестнице вниз: сумасшедший! Его преследовал сумасшедший! Да и сам он был сумасшедшим — тоже ещё выдумал: прыгать с крыши, на радость всем жильцам этого двора, а особенно дворнику.

Константин Петрович по-голливудски улыбнулся стене, на которой чёрной губной помадой было выведено «Колякин — прохвост!».

Контакт был подброшен, миссия выполнена. Новый Разведчик народился на свет!

Алиса и Шурик вышли из метро. Дождь и не думал заканчиваться. Шурик галантно раскрыл зонтик над головой прекрасной дамы и, продолжая рассказывать историю, начатую ещё на эскалаторе, по привычке жестикулировал обеими руками. А заодно и зонтиком.

— Саша, я вымокла вся из-за тебя. Дай сюда зонтик! — приказала Алиса.

Теперь зонтик несла она. Шурику пришлось слегка ссутулиться и наклонить голову, зато теперь он мог жестикулировать свободнее.

— Неудобно так идти? — через некоторое время спросила Алиса, пытаясь поднять зонтик как можно выше.

— Наоборот, очень удобно. И сухо! А то я почему-то всегда умудряюсь промокнуть, даже под зонтом. Особенно, если иду с кем-то вдвоём.

Конечной целью прогулки под дождём была «Фея-кофея». Шурик частенько бегал сюда полакомиться сладостями в рабочее время, и даже запомнил все дворы, помогавшие сократить путь. Но на этот раз решил не рисковать и выбрал пусть более длинную, но зато прямую дорогу — не заблудишься.

— Ну что, Катя… ой, то есть, Алиса… Вот мы и пришли, — сказал он, указывая на лесенку, ведущую в подвал.

— Не парься, я никогда не обижаюсь, если меня называют чужим именем. Тем более, что я пока ещё Катя — ты не забыл? После завтрака заклятье рассеется и я — снова Алиса.

Вчера она заявила, что Шурику непременно надо познакомиться с девочкой Катей, которую он придумал и напрасно прождал всё детство. Тогда, мол, освободится масса созидательной энергии, и всё такое прочее. Шурик не спорил. Поэтому первым делом они заехали в Гостиный двор, купили там парик, платье, туфли и украшения — такие, какие, по мнению Шурика, должна была носить Катя. Потом Алиса быстро переоделась в примерочной и велела Василию отвезти их в Катькин садик.

Затем Шурик, как часовой, встал рядом с памятником Екатерине II. Очень скоро он почувствовал себя идиотом, над которым жестоко посмеялась светская красавица. Ишь, чего захотел! Ишь, на кого позарился! Он понимал, что зря стоит тут, как забытый в засаде пионер, но с места не трогался. В конце концов, если над ним посмеялись, и он дурак — то над ним уже посмеялись, и он уже дурак, ничего не изменится от того, что он снимется с места. А если всё-таки Алиса передумает и вернётся — каким же он будет дураком, если её не дождётся!

Ждать пришлось около получаса: чтобы всё было достоверно, Катя-Алиса немного посидела в машине, и только потом вышла. Василий, мысленно поставив неутешительный диагноз и своей пассажирке, и её новому знакомому, и заодно себе самому — за то, что ввязался в этот идиотизм — поехал в гостиницу, чтобы отвезти мешок с одеждой. Одно его радовало — до завтрашнего утра он был свободен.

— Привет. Меня зовут Катя, а это мой садик. И я буду Катей до завтрака, — объявила Алиса, протягивая Шурику руку. — Давно меня ждёшь?

— Да лет семнадцать уже. Поехали ко мне?

С утра зарядил дождь, и Шурик предложил прекратить игру и вызвать машину, чтобы не промокнуть, но Катя-Алиса напомнила про заклятье. Раз договорились, что она до завтрака будет Катей — значит, так тому и быть. Хорошо, что у Алисы с Шуриком был почти одинаковый размер одежды — и поверх платья она надела его длинный тёплый свитер.

В «Фее-кофее» было тепло и уютно — как и должно быть там, где ищут спасения вымокшие и замёрзшие прохожие. Возле входа появилась стойка для зонтов.

Костыль, дежуривший у входа, окинул Алису оценивающим взглядом и мысленно поставил ей пятёрку. Потом критически оглядел её спутника и исправил пятёрку на четвёрку с плюсом.

Шурик плюхнулся на своё любимое место в углу, даже не спросив, где бы хотела сесть его спутница, но ей было всё равно. С интересом оглядывая роспись на стенах, Алиса поняла, что ей тут уже нравится.

— Ну, что, Катя. Как тебе поездка в метро? — спросил Шурик.

— Впечатляет. Просто какая-то репетиция загробной жизни. И что, ты каждый день так?

— Несколько раз в день.

— Убиться можно. Тебе, наверное, умирать не страшно.

Шурик не нашелся с ответом, и Алиса продолжала:

— Конечно, не страшно. Знаешь, если каждый день принимать небольшую дозу яда и постепенно её увеличивать, то можно не бояться отравления. А если каждый день спускаться под землю, то можно не бояться, что тебя однажды закопают туда навсегда.

— Вообще-то я хочу, чтобы меня кремировали. Значит, мне в огонь надо каждый день заходить?

— Я бы тебе порекомендовала начать курить.

— Залы для курящих там и там, — материализовался рядом со столиком официант, — и на веранде ещё курить можно.

— Мы не об этом, — мотнула головой Алиса и открыла меню.

— Только что приготовили сырный пирог! — с интонациями заговорщика сказал официант.

— А медовые ушки есть? А ракушки со сливками? А клубничные кольца? — забросал его вопросами Шурик.

Катя-Алиса решила во всём довериться своему спутнику и позволила ему сделать заказ за двоих.

— Ты очень лёгкий человек. Но с тобой, мне кажется, не легко, — задумчиво сказал Шурик, когда официант отошел.

— Я не лёгкая, я свободная. А всё потому, что очень рано поняла: нет того, единственного, которого надо искать. Единственной — тоже нет. Самый главный единственный для каждого человека — это он сам, остальные — массовка.

— Не массовка мы. Такие же люди, как и ты.

— Не придирайся к словам. Но что-то единственное, что надо искать за пределами себя, всё же должно быть. Я вот подумала: может быть, место проживания? Ну, в смысле город. Может быть, кто-то думает, что он ищет для себя особенного человека, а на самом деле он ищет город, в котором — бабах! — все люди для него будут особенными. И вообще всё вокруг.

— Не задумывался. Но что-то в этом есть.

— Только как понять, что это — тот самый город? Вдруг мне нравится, допустим, здесь, я остаюсь, а надо было отъехать ещё километров на двести — и это было бы стопудовое попадание в цель?