Портреты святых. тома 1-6 - Антонио Сикари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комнаты были обставлены, и всего через несколько дней там были размещены "пятнадцать самых уродливых и грязных нищих, подобранных на туринских улицах".Такова была вера этого человека, о котором его исповедник говорил: "У одного каноника Коттоленго больше веры, чем во всем городе Турине".
А вот другой случай.
Представим себе на минуту, что это мы отвечаем за все "семьи", созданные отцом Коттоленго. Представим себе, как нужна была материальная помощь и прежде всего помощь добровольцев, а затем подумаем о самом отце Коттоленго, который в момент наибольшего размаха своей деятельности и наибольших материальных потребностей решил объединить нескольких из своих сыновей и дочерей и основать женские созерцательные монастыри, а также отшельнические созерцательные мужские монастыри.
Иначе говоря, он решил собрать людей, которые хотят посвятить свою жизнь исключительно молитве, восхвалению Бога и покаянию.
Он основал пять женских созерцательных монастырей и один мужской отшельнический монастырь и считал это одним из важнейших дел своей жизни. Эти монастыри должны были быть как бы сердцем, бьющимся за весь огромный Малый Дом Божественного Провидения.
В современном мире много говорится о милосердии, добровольной помощи тем, кто в ней нуждается, о "малых сих", о которых нельзя забывать.
Если есть основа для диалога со всеми, даже с неверующими, то это, по-видимому, вопрос о милосердии. Однако созерцая титанов милосердия — святых, мы видим, что для них и вокруг них все было верой: верой проповедуемой, провозглашаемой, ставшей призывом.
Святые посмеялись бы над безличным милосердием или милосердием, не основанном на вере. Не потому, чтобы человек неверующий не был способен на великодушие и самоотверженность, но потому, что истинное милосердие — это то, которое не только идет навстречу тому, кто в нем нуждается, как то происходит, когда оно движимо инстинктивным состраданием или идеологическими убеждениями. Истинное милосердие — это то, которое идет навстречу Тайне, горящей в сердце человека: в его собственном сердце и в сердце другого, сколь бы слабым, больным или отвратительным тот нам ни казался.
Истинному милосердию свойственно целостное восприятие личности ближнего, его проблем и его судьбы. Поэтому милосердие — это созидание непреходящих ценностей, которыми отмечен ход истории, которые влияют на культуру и социальную жизнь, которые меняют человека: как человека, творящего дела милосердия, таки человека, в милосердии нуждающегося.
Традиционный призыв творить дела милосердия остается в силе. Ведь тот, кто желает укрепить и развить свою веру — веру, которую он имеет, хотя бы она была с горчичное зерно, — должен немедленно зажечь ее огнем истинного деятельного милосердия и сострадания. Только так он спасет свою веру от возможной гибели, и чем более — зрелой будет становится личность, тем в большей степени она обретет способность, как говорили святые, творить "деяния за деяниями".
В повседневной жизни отмечены деятельным милосердием все те поступки, которые, если можно так сказать, открывают новые горизонты для сердца, ума, суждений, гостеприимства, человеческой солидарности, всего уклада жизни, дома…
Но это милосердие уже не должно вдохновляться исключительно душевным порывом, которого может не быть, который может пройти или питаться за счет тех, на кого он обращено. Все должно исходить из уверенности, просветившей сердце. Уверенности в том, что всё — в малом и большом, с малыми или великими мира сего — ты делаешь для Христа, Который есть любовь и смысл жизни.
И здесь настало время произнести то бросающее вызов слово, которым можно охарактеризовать личность этого святого: святой Джузеппе Бенедетто Коттоленго — "радикал".
Оставим в стороне полемику. Сейчас мы хотим установить, почему обречены на бессилие все человеческие порывы, когда они не основаны на божественном милосердии.
Во времена дискуссии об аборте одна женщина — видный представитель партии радикалов, партии, которая время от времени приходит к убеждению, что она защищает права человека, потому что поддается эмоциям, — писала: "Объясните мне, почему нужно защищать право на жизнь тысяч уродливых, нежизнеспособных, неполноценных существ, которые наполнят собой кунсткамеру Коттоленго.
Объясните мне, почему свято право на жизнь калеки, которого потом никто не защитит…".
"Объясните мне…": это либо богохульство, либо начало молитвы.
Быть может, нужно было бы смотреть на мир глазами отца Коттоленго, чтобы увидеть ложь.
Тот, кто и сегодня входит в дом Коттоленго, говорит, что это не "кунсткамера" не потому, чтобы там не было ничего ужасного, но потому, что посещение дома оставляет "сладчайшее и страшное впечатление. Милосердие монахов и монахинь, та нежность, с которой они обращаются с больными, их чудесное спокойствие свидетельствуют об атмосфере высокой духовности" (из Предисловия к биографии отца Коттоленго).
И, главное, именно дома Коттоленго — доказательство того, что есть кто-то, кто приносит в жертву всю свою жизнь, чтобы защитить жизнь самых слабых. Много лет назад, в 1835 году, еще при жизни святого, двадцатипятилетний туринский граф посетил Дом Коттоленго и написал отчет, где описывал разные его отделения. Свой отчет он закончил словами: "Таков Малый Дом Божественного Провидения, где пятьсот несчастных нашли приют, где их кормят, одевают, воспитывают для их собственного блага и для блага других людей, где принимают только родившегося человека и человека умирающего, где можно прочесть историю всех людских несчастий и всего человеческого благородства. И этот необычайный Дом основан и управляется одним человеком, у которого в мире нет ничего, кроме неисчерпаемых сокровищ бесконечной любви и безграничного упования на Провидение, никогда его не оставляющее… У каноника нет ни счетоводов, ни экспедиторов, ни администраторов, ни бумаг, ни книг, ни реестров. Однако здесь царит порядок, потому что все, кто участвует в жизни Дома, сами чувствуют себя обогащенными и исполнены глубокой веры: они помышляют только о Провидении…
Короче говоря, Коттоленго — избранник, настоящий чудотворец!".
Неизвестно, почему историки итальянского Рисорджименто, столь охотно приводящие массу подробностей, зачастую исполненных такого презрения к Церкви, никогда, даже в примечаниях, не цитируют этих слов молодого графа Камилло Венсо Кавура[9]…
"Объясните мне, почему свято право калеки на жизнь…". Если это богохульство, никакой ответ невозможен.
Если это молитва, в доводах разума нет нужды: скорее нужно вопросить тех, кто не утверждает святость этого права теоретически, но доказывает его всей своей жизнью.
Нужно было бы вопросить бесчисленную череду тех, кто обращался с жизнью больных как со священным даром.
Здесь можно вспомнить и об одном из самых выдающихся христианских мыслителей нашего времени; Эманюэле Мунье, маленькая дочь которого была обречена на безнадежное растительное существование.
Он писал жене:
