Собрание сочинений в четырех томах. 3 том - Борис Горбатов

Антон. Постойте, постойте. Товарищ графиня, так нельзя. У нас ордер есть от городского комитета партии!

Мадам Обломок (бессвязно вскрикивает). Нельзя... Сам государь император. Да. Купцы первой гильдии. Здесь князья... Здесь графья... Танцы, музыка... И сам тоже... Самолично. Наказали, приказали: «Дунечка, стереги! Дунечка, сохрани! Как свой! Как собственный. Как законная наследница...» Нельзя! Мужики!.. Барыня не велит!..

Антон. Сумасшедшая она, что ли?.. Товарищ... мадам... Черт ее знает, как ей сказать? Вы! Понимаете вы меня?

Очкарь. Типичный обломок абсолютизма.

Антон. Понимаете вы... мадам Обломок, что кончилась ваша власть? В городе Советы. Ваш дом теперь не ваш, не ваш. Наш этот дом.

Мадам Обломок. Не признаю... Господа бога нашего признаю... (Истово крестится.) Государя императора нашего, помазанника божьего, признаю... (Крестится.) Господина околоточного надзирателя Павла Максимовича признаю... (Крестится.) Больше никого не признаю!

Антон (возмущенно). Ну зачем вам такой большой дом? Даже стыдно. А мы тут, понимаешь, клуб устроим коммунистической молодежи... Безумству храбрых поем мы песню!

Мадам Обломок (всхлипывая, выкрикивает). Олимпиада Титовна! Олимпиада Титовна!.. (Опускается в кресло и плачет.)

Ефимчик (удивленно). Пла-ачет...

Даша (сочувственно смотрит на нее, потом подходит, опускается рядом на стул.) Тетечка! Вы женщина старая... Одинокая...

Мадам Обломок. Одинокая... Ах, ах, одинокая...

Даша. Зачем же вам такой большой дом?

Мадам Обломок (доверительно). Мне в нем страшно...

Даша. Ну, вот... А мы вместе тут жить будем...

Мадам Обломок (растроганно). Да... да... Девушка... принцесса... Все уберем, вычистим... Как перед светлым воскресением. Прибавьте света! Пусть все люстры горят... бал на двести персон... (Встает и, как птица, машет руками.) Кружева... Кружева... Тюль... Одного тюля — двадцать аршинов... Облака! Улетаю! (Взмахивает руками и в изнеможении падает.)

Все испуганно смотрят на нее.

Даша (вглядываясь в мадам Обломок). Она Голодная!..

Антон (недоверчиво). Голодная. М-да-а... (Ребятам.) Пожрать у нас нету ли?

Ефимчик (вздохнул; раскрывает свой портфельчик и вынимает оттуда с десяток вобл и хлеб). А больше у меня ничего нет...

Мадам Обломок (очнувшись). Растерялась я... Совсем растерялась... Что вы смотрите на меня, господа? Мне стыдно...

Антон (смущенно). Конечно, товарищ графиня, вы к другой пище привыкли. Только, извиняюсь, у нас больше ничего нет.

Мадам Обломок берет хлеб, целует его, начинает есть. Все смотрят на нее.

(Проглотив слюну, Рябинину.) Степан, ты случайно не помнишь: ели мы сегодня или нет?

Рябинин. Помню. Ничего не ели.

Антон. Да, да... То-то я гляжу... Ну, давай... А?

Все садятся в кружок, делят и едят воблу.

(Разрывая воблу.) Да, безумству храбрых поем мы песню! Начинаем большую жизнь, ребята! (Многозначительно.) Начинаем ковать историю.

Очкарь (озабоченно). Я уже составил для работы нашего клуба программу-максимум и программу-минимум. Мною предусмотрены... (достает из кармана бумажку) лекции о происхождении человека, о коммунизме, о пролетарской культуре, о...

Антон (насмешливо). Та-ак... А о млекопитающих будет?

Очкарь (опешив). А что?.. Надо?..

Общий смех.

Антон. Ах, Очкарь, Очкарь!..

Федька (хмуро). Не нравится мне этот буржуазный особняк. Нам тут делать нечего. Нам в рабочие районы перебираться надо.

Антон. Это зачем же?

Федька. К своим поближе!

Антон. Эх, Федька! Мы главную улицу завоевали, а ты все на Собачовку тянешь...

Борис. А я считаю, главное сейчас — помочь фронту. Хотя бы бельем.

Антон (удивленно, насмешливо). Бельем?

Борис. А ты знаешь, что такое чистое белье бойцу?

Антон. А ты знаешь?

Борис. Я-то знаю. Меня вошь ела.

Антон (насмешливо). Та-ак... Лекции о млекопитающих, белье, конура... Мелко вы плаваете, ребята. Не это главное.

Рябинин. А что же главное?

Антон (яростно разрывая воблу). Политикой заниматься будем, душа из меня вон, политикой! Вот что главное! Декларацию выпустим ко всей молодежи. Губернский съезд соберем. Демонстрацию. Речи. Чтобы почувствовали люди нашу силу. Да мы! Мы... мир перевернем! И всю нашу губернию! (Его глаза блестят, и он сейчас очень красив.) Не для того мы взяли власть в свои руки, чтобы заниматься пустяками, бельем... Не о том я мечтал в подполье. Бывало, в горькую минуту... когда потолок конспиративной квартиры на твоей груди лежит, как камень... и шпоры за окном, и стук немецких сапог... а ты идешь по улице, прижимаясь к заборам, — мечтал я об этом времени, ребята. Мечтал я! Встанем на площади... море голов... флаги... музыка... хозяева!.. И крикнем, чтобы мир задрожал! Шагай! Смело шагай, молодой пролетарий! Шагай, твоя земля, твоя воля, твоя власть. Шагай, безумству храбрых поем мы песню!

Комсомольцы, взволнованные речью Антона, стихли. Зачарованный Ефимчик слушает, разинув рот. Мадам Обломок, поев, вышла.

Так, Рябинин?

Рябинин (усмехнувшись). Не совсем так.

Антон (опешив). А как?

Рябинин. А я думаю, так надо... (Подходит к нему.) Вот придем мы с тобой в городской комитет партии и скажем: первое ваше задание мы выполнили. Комсомол в нашем городе создан. Скажите теперь, что делать дальше, чем комсомол может помочь фронту, городу, общему делу...

Антон. Да что мы, сами не знаем? Мы что, маленькие?

Рябинин. Не маленькие. Большие мы с тобой, Антон, верно. А партия — она больше. Куда больше нас с тобой! И умнее! . .

Пауза.

Антон (тихо, тепло). Партия... (Пауза. Улыбаясь.) Это верно, Степан. Пойдем в горком. Ну, а пока давай наш дом приведем в порядок. Борька! Займись мебелью. Очкарь, ты берешься за клуб. Федя, тебе надо на заводы... С молодежью свяжись, приглашай сюда, к нам...

Ефимчик. А мне что делать, товарищ Антон?

Антон (с улыбкой). Тебе? (Задумался, хлопнув себя по лбу.) Тебе, брат, большое дело. Клуб у нас есть, особнячок есть, а пианины, простой пианины нет. С утра послал ребят, чтоб достали, — никто не достал.

Ефимчик. А где же я пианину возьму, товарищ Антон?

Антон. По особнякам пошарь. Буржуазию за душу возьми... Действуй!

Ефимчик (просияв). Достану! Ей-бо, достану! (Убегает.)

Антон (обвел всех горячим взглядом). Ну, безумству храбрых поем мы песню... Пошли...

Комсомольцы с шумом уходят за ним. На сцене остаются Очкарь и Рябинин.

Очкарь (озабоченно). Придется сразу же переделывать программу-максимум работы клуба. (Достает из кармана пузырек с чернилами, огрызок карандаша, а из папки — бумагу, садится и пишет.)

Рябинин (молча смотря в пол, и после паузы). Я хотел тебя спросить, Очкарь, что оно значит слово «эс-те-ти-ческий?»

Очкарь (не отрываясь). М-м... Эстетика — это наука о красоте... А эстетический...

Рябинин. ...значит, красивый. Так?

Очкарь. Н-не совсем так, но приблизительно... Я тебе потом объясню, Рябинин.

Рябинин (задумчиво). Ишь ты! Хорошее слово! (С сожалением.) А я и не знал. (Задумался, молчит, а затем, не глядя на Очкаря.) Я сегодня утром у гимназеров был... на собрании. Бойскауты, маккабисты, анархисты, левые, правые эсеры.

Пауза.

Вскарабкался на трибуну... и говорю: «Я к вам от Российского коммунистического союза молодежи». И-и... Какой тут поднялся базар: кричат, свистят, крышками парт колотят. А я стою, у самого в груди такая злость бушует, такая, брат, злость! А я стою!.. Спокойно стою... Стою, будь ты проклят! И говорю им: «А вам меня не перекричать! А я все равно не уйду!» И вдруг, понимаешь, выскакивает откуда-то... длинный такой, вихрастый, звонкий гимназер... в пенсне... и спрашивает меня: «А что такое комсомол? Это татарское слово, да? А каковы ваши взгляды? А что вы думаете о римском праве, а как вы смотрите на теологию, а каковы ваши эстетические идеалы...» (Запнулся.) Ну, в общем, засыпал меня нерусскими словами. А я стою дурак дураком и глазами моргаю. (С горечью.) Конечно, какое у меня образование. Приблизительное, я все детство — в шахте. Коногон я, надо же этому сочувствовать. А? Прямо из шахты — на войну.

Очкарь (сочувственно). Значит, провалили тебя. Жаль. Надо было мне на это собрание пойти. (Потирает руки.) Я бы их!

Рябинин. Да... Ошарашили меня... и вдруг... (Его лицо светлеет.) И вдруг... выходит на трибуну девушка. Гимназистка. Светлая такая, красивая девушка, эстетическая... и нападает на них на всех. Нет, Очкарь, тебе никогда не сказать так, как она сказала. А я гляжу на нее. Гляжу... И, понимаешь, кажется мне... будто я ее уже где-то видел... А где? Туман...