Возвращение Каина (Сердцевина) - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он хотел вернуться к могиле девушки, однако «самый чувствительный инструмент» выхватил надпись на камне рядом — ЕРАШОВ! И тоже — рождение, смерть, возраст, с ятями, с вензелями заглавных букв и эпитафией: «Вкусивши вечный сон, ты не вкусил любви»… Тогда он уже умышленно пошел к следующей могиле — «Ерашова Елена Сергеевна…» а рядом — маленькая детская плитка с крестом, а надпись как у взрослого: «Дворянин Ерашов Михаил Алексеевич… 3-х лет от рождения». Все камни исклеваны чьим-то острым стальным клювом, некоторые покосились, и все уже глубоко вросли в землю. Кирилл оказался рядом с железной часовенкой, пробитой солнечными лучами и молодой, не упругой березой. Под ветхой дырявой крышей с коваными вензелями было четыре надгробия, а пятое лежало у стены, видимо приспособленное для сидения.
И на всех — одна и та же фамилия…
Тут он вспомнил о Ней и хотел крикнуть, позвать и поперхнулся, не зная ее имени. Тогда он бросился к могиле с сиренью, раздвинул заросли — пусто… Лишь образ девушки, выступающий из камня, оставался на своем вечном месте и, показалось, слегка потемнел от печали и одиночества.
Она, наверное, спряталась где-нибудь, чтобы посмотреть, как он себя поведет. Стоит за камнем и наблюдает…
Кирилл взбежал на дорожку — отсюда просматривались все близлежащие могилы: кругом было пусто! Хотелось позвать ее, окликнуть, но к ней, безымянной, сейчас не подходило и звучало бы кощунственно любое определение — невеста, будущая жена, избранница, суженая… Охваченный жгучим чувством потери и какой-то нереальной сутью случившегося, — казалось, отошел на мгновение! — Кирилл снова вернулся к сиреневой изгороди, сунулся в кусты — нет! Она уже глядела на него из камня! И словно осуждала или жалела — потерял, утратил меня…
Он встряхнул головой, ибо в темя уже стучала мысль-слово — жалко! Жалко! Жалко!!
«Где же ты? Где ты?! — взмолился он, прогоняя эту безысходную, последнюю мысль. — Явись! Выйди ко мне! Прости меня!»
Она не могла выйти из камня…
«Вкусивши вечный сон, ты не вкусил любви»…
Нет! Он выбежал на дорожку и устремился к церкви. Служба там уже закончилась, люди выходили, становились лицом к двери, крестились, кланялись. Перед храмом ее не оказалось, не было и среди идущих в сторону пешеходного моста — узнал бы ее фигуру, походку, ни с кем не спутал… Он чуть ли не бегом выбежал по лестнице в храм, мешая выходящим, протиснулся во внутренние двери — и здесь нет! Старухи в черном тушили догорающие свечи, а пожилой священник в фиолетовой рясе выговаривал что-то молодому, разодетому в блистающие золотом одежды.
— Простите, — вступил Кирилл. — Здесь была… Мы были вместе…
И осекся, пытаясь проглотить ком слез, забивающих горло.
— Что тебе? — мягко спросил пожилой. — Что случилось, служивый?
— Ничего, простите, — выдавил Кирилл и, пьяно качаясь, побрел к двери. На крутых ступенях оступился и выронил фуражку. Она выкатилась в открытую нижнюю дверь и пропала. Он почему-то тут же забыл о фуражке и, выйдя из церкви, сел на деревянную лавку, вкопанную в землю. В голове уже ничего не было, кроме тихого, бесконечного звона. Старушка в новом, но мятом платье принесла ему фуражку, стряхнула пыль и положила рядом, аккуратно, словно на крышку гроба, — он не шевельнулся. Время остановилось. Своим чутким, совершенно самостоятельным «инструментом» он отметил, что рядом садилась молодая пара с ребенком в сидячей коляске. А через мгновение на этом месте сидел уже мужик-пропойца с глубокими и умными глазами. Голуби под ногами собирали недолузганные семечки, а в следующую секунду на пустом асфальте прыгали воробьи…
Нужно было уходить — не сидеть же здесь вечно.
Он встал, ссутулился и, прихватив фуражку, подался было к мосту и почему-то вернулся. Ноги не слушались, возвращали его назад — испытание судьбы… «Все с Ней прошел», — Кирилл думал о ней уже не как о девушке, которую встретил на улице — реальной и живой; она словно была уже выточена из камня. В сознании утвердился Ее образ, и безымянность лишь усиливала такое отношение к Ней.
«Все, все с ней прошел… Все принял. И не выдержал последнего… И получилось — сбежал. Сбежал!.. На миг отвлекся, потерял из виду… А в траве стояла мина…»
«Ну, налетел, наехал… ну и что? — спросил он себя бесстрастно. — Стреляться, что ли? Пойти домой проспаться, отдохнуть, погусарить с Аристархом Палычем, пострелять… И все пройдет. Развеется первое очарование… Она же изначально порочна! И порок останется на всю жизнь. Сдохну от ревности…»
«Надо еще посмотреть! — Он повернул к двери храма. — Может, где-нибудь стоит в уголке… Может, плачет!»
Его встретила черная старушка:
— Что тебе, сынок?
— Хотел посмотреть…
— Закрыто, служба, кончилась, — пожалела она. — Приходи вечером, к шести часам-то как раз будет.
— Не молиться… Я просто хотел посмотреть, — залепетал он.
— Ступай тогда в нижний храм, — посоветовала старушка. — Здесь мы полы моем. А там — можно.
— В нижний? — тупо спросил он.
— Ага! Вход-то от кладбища открыт… Ты не заболел ли, паренечек?
— Спасибо, — обронил Кирилл и ушел. «Конечно! Она вернулась к своей могиле! — догадался он и поправился: — К Той могиле…»
Он побежал на кладбище, но тут заметил старика, который сидел возле двери на корточках и курил. Дверь эта выходила прямо к богатым и старинным надгробьям, отделенным изгородью — чугунными литыми решетками.
— Дед? А что там? — Кирилл указал на дверь.
— Церква там, брат, церква, — сказал старик безразлично.
— Что же там делают?
— А Богу молятся…
— Но наверху же, — растерялся Кирилл.
— И наверху, и внизу, — везде Богу молятся, — равнодушно вымолвил старик. — Один я не молюсь. Ничего не понимаю! И мне так хорошо!
Кирилл ступил за одни двери, за другие и оказался в храме. Здесь пока еще не молились, а просто стояли и ждали — старики, дети, молодые люди; здесь должно было что-то совершиться, наверное, какой-то обряд. Молодежь и дети — впереди — четверо полуголых парней стояли с краю, плечо к плечу, словно богатыри, и на другом краю — женские фигуры, обряженные в длиннополые бесформенные рубахи. Дети же, как ангелы, носились между взрослых и веселились, совсем не стесняясь наготы. И вдруг Кирилл оцепенел: Она стояла в этом строю! Живая, телесная и неузнаваемая в рубище, похожем на саван.
Он приблизился и стал за ее спиной. Еще бы шаг — и можно прикоснуться рукой, однако незримая линия разделяла их, и Кирилл скорее почувствовал, чем сообразил, что ему сейчас нельзя переступать эту черту. «Нашел! Нашел! — торжествовал он. — Я тебя нашел, любимая…»
Сначала он испугался этого слова, странно звучащего даже в мыслях, но в следующее мгновение его озарило, хотя уже было поздно: там, на кладбище, он мог окликнуть ее этим словом! И она бы отозвалась. И слово это — единственное! — не звучало бы кощунственно… Вся беда, что оно родилось лишь сейчас, в храме, а среди могил не могло прийти в голову.
«Любимая, — почти шептал Кирилл ей в спину. — Любимая, любимая…»
Показалось, она услышала его мысли, вскинула склоненную голову и все-таки не обернулась, потому что вышел молодой священник в ризах и стал записывать имена. Все, кто готовился к обряду, собрались в полукруг, словно на сговор, и она была с ними. И тоже назвала свое имя:
— Анна.
«Анна? — повторил он. — Аннушка, Анечка…» Оно не подходило, не соразмерялось с Ней; оно был слишком коротким и малым, чтобы вместить Ее; оно несло в себе тот образ, который утвердился и жил в сознании Кирилла. Однако он избрал приемлемую форму — Аннушка, и теперь приучивал язык:
— Аннушка, Аннушка, Аннушка…
Она не слышала, поскольку священники начали читать молитвы, потом чем-то мазать лоб, плечи, ноги, водить вокруг купели. Она целиком погрузилась в обряд, и Кирилл безуспешно старался поймать ее взгляд. Наконец, их по очереди стали подводить к купели и плескать воду на головы. Она почему-то засмеялась и с удовольствием стала растирать воду по лицу и плечам. Тогда священник — тот самый, разодетый — плеснул на нее еще, так что рубаха на груди промокла и прилипла к телу. Она ушла от кунели счастливая, скрылась за ширмой в дальнем углу, и священник проводил ее взглядом, механически плеская воду на других.
Через несколько минут она появилась уже в платье, в вырезе которого посверкивал крестик, и, не взглянув на Кирилла, пошла к выходу. Он поспешил за ней и у двери окликнул:
— Аннушка? Аннушка!
— Подслушал? — спросила она уже на улице. — Танкист — длинное ухо!
— Аннушка, — он попытался взять ее руку. Она отстранилась, помахала ему:
— Поразвлекались, и довольно! Прощайте, прекрасный незнакомец. Дальше нам не по пути!
И пошла спокойно, без оглядки. У Кирилла сердце оборвалось — не удержать! Однако догнал, забормотал сбивчиво и глупо:
