Кощей бессмертный - Александр Вельтман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вороны закаркали в изъявление сожаления о товарище, лишенном ноги.
По очереди начал рассказывать свои похождения третий ворон!
— Чудные вещи делают люди! Я жил у озера Мойска,[170] на высоком холме, на столетнем дубу, при мне он и вырос. Вздумалось мне, на беду, прошлого ярой пролететься в Рифейские горы, поклониться белому беркуту. Вот и исполнил свой долг и принес ему три колоса пшенных на поклон; потом пустился назад. Прилетаю на холм свой… что ж, братцы! вот правду поют наши птицы: оставишь гнездо, не пожалуйся после! Как я посмотрел на мой дуб, так крылья мои и опали! Какой-то Словен пришел к Мойску от Теплого моря да вздумал мудрить и срубил там город, а на холме моем строит сень; моему родному дубу обрубил все ветви без двух, да и сделал из него истукана Перуна, какого случалось вам видеть не раз по лесам и по холмам высоким. На вершину наткнули кованную из серебра голову, золотую бороду и Ус-злат — в две необрубленные ветви натыкали стрел да копий; вместо глаз вставили два красные, камня; обвесили всего чешуею железной и завесами из синеты, червленицы и багра.[171] Теперь над ним капище Строят, ставят шпону дверную[172] из литого серебра; а стены, затворы, столбы из черного древа, и жертвенник медью обложен; стоялы[173] из пестрого камня.
Теперь я, друзья, лечу поискать себе нового дуба по сердцу, с сенью густою, чтоб свить мне гнездо да своей завестися вороной. Посоветуйте, где бы найти мне местечко получше?
— Бог весть, — сказал один ворон. — Есть чудное дерево близ Днепра; да в страшном месте растет, близ жилья людской нугалы Бабы-Яги…
— Э, ничего! я пугал не слишком боюсь! Скажи же, друг, где это место?
— Да, вот уж я кстати про диво вам всем расскажу. Видали ли вы, встречали ли, братцы, вы Чудо-Юду, который скитается по свету вот уже ровно теперь четыре столетья с десятками лет и смерть все ищет себе? Ну, подлинно бедный! Хоть он и породы людской, но жалок ужасно! Однажды сижу я на дереве, во сто размахов крыла от земли, подле Днепра, близ Неясыти порога, где на каменном острове, под скалою подводной, есть ходы в подземное царство, откуда выходит Баба-Яга. Вот сижу я, вдруг вижу, идет что-то страшное, точно как пугало в Княжеском саду! длинный шест с перекладиной, на перекладине развешена иссохшая кожа! Я было тронулся с места, да вижу, что пугало очень смиренно завело такую речь:
— Истлел я! иссох я! устал я скитаться и жить утомился! Присел бы, прилег бы, да нет на земле мне ни отдыха, нет мне ни сна, ни могилы! В чужую могилу забрался бы я — не пускают! сесть — ноги не гнутся, иссохли составы и жилы! прилечь — не могу; словно дуб остаревший, не гнусь я к земле!
Проходят столетия, ищу себе гроба, прошу я у добрых людей себе смерти… Так жаль, не дают! У хищных зверей и у птиц — и те не дают мне, а сами летят и бегут от меня как от смерти!
Чувствую голод, и холод, и жажду… что ж? мне ни поесть, ни испить, ни погреться порядком!
В огромном моем кошеле один только сребреник вечный, а что в нем!.. Вот двести уже лет, как не ходит нигде: не берут за динарий у Римлян, а здесь не берут за долеею, что в том, что в кошель он обратно приходит!.. О! скоро ль настанет то время, когда пришлется на смену мне новый проклятый? Я слышал, что здесь,? на Днепровских порогах, живет Баба-Яга, колдунья! Погадаю у ней! Вот и пороги! Кого бы спросить про нее?
Так говорил Чудо-Юда. Лишь кончил он речь, вдруг из Неясытской скалы показалася Баба-Яга, в ступе огромной, с пестом, с помелом, вся в лохмотьях!
— Фу! — закричала она. — Не русским здесь Духом запахло! — и прямо к нему. — Эй! кто ты, скиталец! отколе? зачем, где твой конь? Не хочешь ли сесть в мою ступу, со мной прокатиться?
— Эх, баушка, я богатырь Чудо-Юда, — отвечал он ей. — К тебе я пришел на поклон, хочу погадать да проведать судьбину, вот баушка, пенязь вперед.
— Голубчик, у нас этой дряни довольно; давай, если хочешь, мне золота — даром гадать Не умею!
— Старая ведьма! гадай, или голову к черту!
— Эгэ, расхрабрился! — вскричала Яга, и давай Юду бить железным пестом.
А Юда выхватил меч да и рубит старуху. Что ж, братцы! ни тот, ни другая не охнут! лишь кости об кости стучат да оружье звучит!
— Тьфу ты, проклятый! я, верно, хмельная! дерусь с сновиденьем! — вскричала Яга и пустилася в ступе чрез поле и горы!
— Увы мне! — возопил Чудо-Юда и бросился в Дана-Пры, а вихрь, откуда ни взялся, вынес его из реки и поставил на берег!
А я со страху лететь да лететь! лишь в Киеве-граде едва отдохнул.
— Чудо! — вскричали все вороны в голос. — А Киев-то где?
— Да вы, чай, слыхали про город Самват,[174] ну, он же и Киев! Какой-то сидит там Кощей… раздолье! люди у него ни по чем! то-то крови!
— Кощей! — вскричал Волх.
Вороны испугались, вспорхнули и разлетелись по деревьям.
Волх рад был, что узнал о своих братьях; нетерпеливо ждал он времени, в которое можно ему будет отправиться к ним и напомнить о Волхе, забытом на росстани.
Немного уже остается ему ждать; но запас его опять выходит. Уж он променял на хлеб меч-кладенец, засапожник,[175] кованный златом, молот железный, топор двухлезвейный и палицу с набивными кремнями; остались у него только лук и стрелы; а сидеть только семь дней до срока.
Вот, решившись отдать за хлеб и последнее оружие, он с горя приманил последними крохами стаю воронов, пролетавшую мимо.
Уселись около него черные вороны, клюют да похваливают сладкие остатки хлеба. Наелись, насытились, разгулялись, и начали они между собою такую речь вести.
— Эх, кабы мне его руки! — сказал один седой ворон, взмахнув крылами. — Отдал бы я за них и крылья свои!
— Что ж бы ты делал руками? — спросила седого ворона вся стая!
— А вот что стал бы я делать: есть у него в туле заветная стрела, узнал я ее по перьям да по полету тому три года назад, когда пустил он ее под небо за птицей как зелень зеленой, которая улетела из терема Княгини Желаны, Словеновой жены…
— Кр! — вскричала вся стая воронов и обступила седого.
"Ну, ну!" — произнес Волх про себя.
— Пустить бы ему эту стрелу в румяное облачко, что часто в заутрие видно на самом восходе, да сказать: "Полети-тко, стрела, подстрели-тко ее, принеси-тко ко мне!" — и пала бы к его ногам птица морская белая баба.
— Кр! — вскричали удивленные вороны.
— Вот взял бы он ее за пуховые крылья да потребовал бы от нее: силы сильной, воли вольной, чести честной да перо-невидимку…
— Ну, ну! — вскричал Волх.
Черные вороны испугались его восклицания и улетели. Только он их и видел; но Волх воспользовался советами седого ворона.
Приложил он заветную усовую стрелу с орлиными перьями, с золотым копьецом к тетиве, произнес: "Полети-тко, стрела, подстрели-тко ее, принеси-тко ко мне!" Стрела взвизгнула. Дело было на рассвете; огнедшая струйка, след полета, протянулась по воздуху до самого румяного облачка на восходе.
Птица баба морская с пробитым стрелою крылом упала к ногам Волха.
— Не погуби души! — раздался охриплый голос из зоба. — Что хочешь требуй, только отпусти меня к морю!
— Дай мне силу сильную, волю вольную, да честь честную, да перо-невидимку! — сказал Волх.
— Перо-невидимку возьми; оно у меня в хохолке, стоит яловцом, а всего прочего у меня нет с собою.
— Где хочешь возьми! — отвечал Волх. — А не то выщиплю все перья, изжарю и съем: я голоден!
— Силу сильную соберу кое-как, составлю хоть из солнечного света; волю вольную из лунного, а честь честная в вихре Океан-моря — пустишь меня, принесу; не пустишь, что хочешь твори со мной: не исполнится воля твоя!
Волх согласился, выдернул из хохолка птицы бабы перышко-невидимку и потом ждал, покуда стало садиться солнце и показалась луна. Птица баба, обернувшись старухой, отделила один солнечный луч и один лунный; начала мотать их на руку; потом сняла с руки моток светлых ниток и давай вязать из них пояс.
Через несколько минут пояс был готов.
— Вот возьми, подпояшься им, будешь могущ, что пожелаешь, все будет по-твоему, только стоит тебе подтянуться покрепче да завязать концы крест-на-крест.
— Когда же доставишь мне честь честную? — спросил Волх.
— Хоть сей час же, только выпусти меня из рук. Не веришь, возьми в залог золотое яичко — прокатишь, приют и прислуга и угощенье, все будет без платы.
Волх посмотрел на золотое яичко, которое птица баба снесла ему на руку, подумал, поверил, пустил. Птица баба взмахнула крылами, схватила клювом стрелу заветную, лежавшую на земле, вспорхнула и понеслась.