Совок-3 - Вадим Агарев

перед вами. И будет лучше для всех, если сегодня мы воздержимся от излишнего словоблудия, – без эмоций высказался я, глядя в окно, – Давайте-ка, мы послушаем вот это! – нажал я клавишу на магнитофоне.

Из динамиков поперло колоритное совковое хамство руководящих товарищей Копылова и Герасина. Беззастенчиво и вполне открыто склонявших потерпевшего, то есть, меня, посредством прямых угроз к даче заведомо ложных показаний. С преступной целью освободить от уголовной ответственности младшего Гудошникова. Насильника и еще по совместительству, разбойника.

Старшие товарищи слушали аудиозапись с каменными лицами.

Когда катушка опустела и закрутилась вхолостую, я неспеша выключил аппарат и обратился к подполковнику советской милиции.

– Ну что, Петр Захарович, ты как считаешь, наберется здесь на 183 статью УК РСФСР? Я следователь хоть и совсем молодой, но думаю, что состава преступления здесь уже с запасом. Ты меня поправь, если я ошибаюсь!

Подполковник Герасин задумчиво молчал и с поправками не спешил.

– А, если еще бригада из Москвы начнет опрашивать подельников сынишки вон того мудака? – мотнул я головой в сторону Гудошникова, – Уж это сиженное быдло, со всей своей пролетарской ненавистью вас, сытых и чистеньких начальников вложит, и от этого только счастливо будет. Все это ты, подполковник, и без меня прекрасно знаешь. Потому, как им уже сейчас сидеть без Валентина Гудошникова скучно. А тут вдобавок к грабежу тем двоим еще и позорная 117-я групповая раскорячится. Со всеми для них вытекающими. С петушиным продолом и беспокойным сном на очке. И тогда вот его сынишку совсем скоро в приличном камерном обществе будут звать не Валентином, а Валентиной! – я неинтеллигентно ткнул пальцем в старшего Гудошникова.

Лицо, совсем еще недавно бравого подполковника, было уже малиновым.

– И будет тебе, подполковник, организация фальсификации материалов уголовного дела. Ведь не захотят же следователи с операми за твои шалости садиться, а, Петр Захарович? Ведь загрузят они всех вас троих до ноздрей, – посмотрел я на Герасина, который сдувался на глазах, меняя цвет лица на серый.

Это значит, что аргументы и интонации мною выбраны верно. И после паузы, я продолжил.

– А там еще твой бывший подчиненный Жданов копытом бьет и изо всех сил просится дать на тебя показания. Если ты помнишь, он там при всем этом безобразии активно присутствовал в качестве дежурного следователя.

Было заметно, что упоминание о Жданове произвело должное впечатление на Герасина, который и без того выглядел уже совсем плохо.

– А из него, как из следака со стажем, получится ну о-о-очень квалифицированный свидетель. Уж его-то ни один судья не задавит и ни один адвокат с толку не собьет. Это ведь он мне эту пленку подогнал. И настойчиво просил в разговоре с тобой, открыто на него ссылаться. Не любит он тебя, Петр Захарович! Почему-то… Ну да это ваши с ним дела.

Я дал присутствующим секунд пять на осмысление и продолжил.

– А еще есть Кубасов из прокуратуры. Тут отдельная песня! Уж он в полной мере проявит всю сложность своего характера! Вы ведь тогда и его наклонили, а он не из тех, кто прощает такое, – при упоминании о Кубасове, подполковника передернуло.

– Но ты, Петр Захарович, объясни своим подельникам, что два года в Нижнем Тагиле на ИК-13, это хоть и неприятно, но не смертельно. Научатся они креманки для мороженого клепать. Ну и ты вместе с ними заодно. Хотя, говорят, что подельников в одной зоне не держат. Думаю, что кто-то из вас в Мордовию поедет. Впрочем, и там тоже не сахар. Зато свежий мордовский воздух на лесосеке!

Закончил я свой монолог, глядя на трех персонажей, как на лягушек в банках с формалином. Выглядели они примерно также. Обездвиженные и серые.

И тут вдруг попытался реанимироваться видный партийный деятель товарищ Копылов.

– Какие два года, Корнеев, ты, что, придурок, окончательно сдурел?! В отличие от тебя, дворняги безродного, мы в этом городе не самые последние люди! И не из таких передряг выходили. А вот ты, сучонок, костей не соберешь, если прямо сейчас не остановишься! – вытаращил в мою сторону свои бесстыжие бельмы партиец.

То, что он не стал меня срамить за непочтительное обращение к ним, меня уже сильно порадовало и обнадежило. Хороший признак!

Гудошников начал оживать, поднял глаза и завращал головой на своей жирной свинячьей шее. Он с надеждой смотрел то на своего могущественного покровителя, то на безучастного Герасина. А тот давно уже все понял и на пустые иллюзии не отвлекался. Все-таки он был профессионалом и говорил я на понятном ему ментовском языке. Петр Захарович вполне осознавал, что, если я и сгустил краски, то несущественно.

Теперь следовало добивать Копылова. Добивать жестко, по-хамски.

– Из таких передряг вы еще не выходили! И вот, что, ты, Евгений Геннадьевич, прекрати истерику, и меня лучше не драконь. Я и без того ко всем вам отношусь без понимания и сочувствия! А ты тут еще слюной брызжешь и моим сиротством меня попрекаешь! – абсолютно осознано и намеренно унижал я Копылова перед его подельниками. Это должно было подействовать. Надо было срочно выбивать из этой триады несущую колонну. Для того я и собрал всех их вместе.

– Если честно, я удивлен, что мне, милицейскому лейтенанту, приходится тебе, опытному парт-аппаратчику разъяснять всю хронологию грядущих событий. Уж ты-то лучше меня понимаешь, что после того, как эти письма, – я кивнул на стопку конвертов, – Да еще с приложением в виде аудиозаписей, – я кивнул уже на магнитофон, – Попадут по указанным там адресам, для всех вас мир рухнет. Вы в один момент все трое в говно превратитесь!

Я видел, как мои слова до крови царапают сознание видного партийца. Но жалости к нему я не испытывал. Толстовцем я и раньше не был, а теперь и вовсе осерчал на эту шайку педерастов. Педерастов, в самом плохом смысле этого слова.

– Полагаю, что лично тебе, товарищ Копылов, и одного Арвида Яновича Пельше из Комитета партийного контроля ЦК КПСС по самые гланды хватит. Опять же, если я что-то путаю, то ты меня снова поправь!

Копылов дышал как паровоз и тер левую сторону груди. А я продолжил.

– Это на уровне райкома или, может быть, даже горкома, ты мог бы что-то