Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз

— Дозволит ли мне господин управляющий проучить виновных?

Габаль понял, что настал решающий момент. Он повернулся к ханум и отчаянно проговорил:

— Госпожа! Я вынужден буду присоединиться к своим родственникам и находиться в заключении вместе с ними, разделив их судьбу.

Потеряв самообладание, Хода всхлипнула:

— Горе мне!

Габаль опустил голову, но обострившиеся чувства заставили его взглянуть на Заклата. Тот расплылся в омерзительной улыбке и презрительно поджал губы.

— Выбора нет! — сказал Габаль с сожалением. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.

Аль-Эфенди бросил на него жесткий взгляд и спросил: — Нужно внести ясность. Ты с нами или против нас?

Габаль ответил с грустью, понимая, что порывает со своей прежней жизнью:

— Я воспитан вашей милостью, и я не могу встать против вас. Но мне стыдно бросать своих родных на произвол судьбы и прятаться за вашу спину.

Заламывая руки в агонии, предчувствуя конец своему материнству, Хода обратилась к Заклату:

— Уважаемый! Давайте отложим этот разговор!

Заклат поморщился, будто его лягнули копытом в лицо. Он посмотрел на аль-Эфенди, ханум и пробурчал:

— Неизвестно, что будет твориться на улице завтра!

Аль-Эфенди старался не смотреть на жену.

— Ответь мне, Габаль, ты с нами или против нас?

Гнев управляющего нарастал, пока он не потерял самообладание и не закричал, уже не требуя ответа:

— Либо ты остаешься с нами как один из нас, либо убирайся к своей родне!

Габаля охватила ярость, особенно когда он увидел, насколько эти слова понравились Заклату, и он решительно заявил:

— Вы выгоняете меня, господин, и я уйду.

— Габаль! — в муках вскричала Хода.

— Вот он во всей красе перед вами! — ядовито заметил Заклат.

Габаль нетерпеливо поднялся и твердыми шагами направился к выходу. Хода вскочила, но аль-Эфенди вцепился в нее. Габаль уже исчез. Порыв ветра с улицы качнул штору, хлопнули ставни. В зале воцарилась атмосфера напряженности и подавленности.

— Необходимо действовать, — тихо проговорил Заклат.

Однако Хода, потерявшая разум, упорствовала:

— Нет! Пусть остаются на осадном положении. И смотри, пальцем Габаля не тронь!

Заклата эти слова ни капли не рассердили, так как уже ничто не могло отравить вкус его победы. Он вопросительно взглянул на управляющего.

С кислой миной тот ответил:

— Поговорим об этом в другой раз.

32

Габаль окинул печальным взглядом сад и приемную, вспомнил трагедию Адхама, которую каждый вечер он слушал под аккомпанемент ребаба, и направился к воротам. Стоявший там привратник спросил его:

— Почему вы снова идете на улицу, господин?

Габаль нехотя ответил:

— Я ухожу, чтобы уже никогда не возвращаться сюда, дядя Хасанейн!

От неожиданности привратник открыл рот и с тревогой посмотрел на Габаля.

— Из-за Хамданов? — лаконично спросил он.

Габаль молча опустил голову.

— Не могу поверить. И как только ханум тебя отпустила? Господи, как же ты будешь жить, сынок?!

Габаль переступил порог, и его взгляду предстала улица, кишащая отбросами, людьми и животными.

— Как все на нашей улице, — ответил он.

— Ты не создан для этого.

Габаль растерянно улыбнулся.

— Лишь слепая случайность выдернула меня отсюда.

Он удалялся от дома, слыша, как привратник советует ему не навлекать на себя гнев надсмотрщиков.

Вот перед ним раскинулся шумный квартал с его пылью, кошками, мальчишками и лачугами. Только в этот момент он осознал, какой поворот произошел в его судьбе, подумал о тех тяготах, которые его ожидают, и о потерянных теперь уже благах. Однако гнев затмил его страдание, и с ним не шли ни в какое сравнение ни цветы, ни птички, ни материнская ласка. Неожиданно ему повстречался надсмотрщик Хамуда, который сказал, ехидно посмеиваясь:

— Вот бы применить твою силу против Хамданов!

Не оборачиваясь на его слова, Габаль направился в один из больших домов, которые принадлежали его роду. Он постучал. Хамуда догнал его и удивленно спросил:

— Чего тебе здесь надо?

Габаль ровным голосом ответил:

— Я возвращаюсь в свою семью.

Узкие глазенки оторопевшего Хамуды расширились: он не мог поверить в услышанное. Заклат, который уже покинул дом управляющего и шел к себе, заметил их.

— Пусть входит, — крикнул он Хамуде. — Если выйдет, я его живьем закопаю.

Изумление сошло с лица Хамуды, и вместо него появилась глупая злорадная улыбка. Габаль продолжал стучать в дверь, пока жильцы, а также соседи не пооткрывали окна и не высунулись Хамдан, Атрис, Далма, Али Фаванис, Абдун, поэт Радван и Тамархенна. Радван спросил с усмешкой:

— Что угодно господскому сыну?

— Ты с нами или против нас? — спросил Хамдан.

— Его прогнали, вот он и просится обратно к своим грязным родственникам! — прокричал Хамуда.

— Тебя действительно выгнали? — нетерпеливо переспросил Хамдан.

— Откройте дверь, дядя Хамдан! — тихо проговорил Габаль.

Тамархенна издала радостный крик:

— Твой отец был хорошим человеком, а мать честной женщиной!

— Поздравляю: так отзывается о твоих родителях шлюха! — вставил Хамуда.

— А что твоя мать? Веселые ночки в султанских банях проводила? — рассердилась Тамархенна.

Она поспешила захлопнуть окно, и камень, пущенный Хамудой, со стуком ударился о ставни, что вызвало ликование мальчишек, прятавшихся по углам. Дверь открылась, и Габаль вошел навстречу влажному воздуху, который оказался непривычно затхлым. Родственники встретили его объятьями и наперебой приветствовали добрыми словами. Однако теплая встреча была испорчена ссорой, доносившейся из дальнего угла двора. Даабас накрепко сцепился с неким Каабальхой. Габаль подошел к ссорящимся и протиснулся между ними.

— Вы ссоритесь, когда они держат нас взаперти?! — спросил он строго.

Прерывисто дыша, Даабас ответил:

— Он стащил кастрюлю картошки с моего окна.

— Как тебе не стыдно! Ты видел, как я воровал? — закричал Каабальха.

— Чтобы заслужить милость Всевышнего, вы должны быть милосердны друг к другу! — прикрикнул на них Габаль.

Но Даабас был настроен решительно.

— Моя картошка у него в брюхе, и я своими руками разорву это брюхо, чтобы ее вытащить.

Поправив шапочку, Каабальха сказал:

— Клянусь богом! Я не ел картошки с прошлой недели.

— Да ты единственный вор в этом дворе!

— Не суди, не имея доказательств! Так поступает с вами Заклат, — сказал Габаль.

— Надо проучить его. У него руки длинные, как у его матери! — вскричал Даабас.

— Даабас, да ты сам — сын торговки редисом! — ответил ему Каабальха.

Даабас прыгнул в сторону обидчика и ударил его. Каабальха не удержался на ногах, по его лбу заструилась кровь. Не обращая внимания на уговоры присутствующих, Даабас принялся избивать противника. И продолжал, пока Габаль не вышел из себя, не схватил его за горло и не сдавил. Напрасно Даабас пытался вырваться из его хватки.

— Хочешь убить меня, как убил Кодру? — прохрипел он.

Габаль с силой оттолкнул его, и Даабас, ударившись о стену, уставился на него полным ненависти взглядом. Остальные же переводили глаза с одного на другого, не веря: неужели это Габаль расправился с Кодрой? Далма бросился целовать Габаля, Атрис же воскликнул: «Благослови тебя Бог, лучший из Хамданов!»

— Я убил его, заступившись за тебя! — с обидой ответил Габаль Даабасу.

— Может, ты вошел во вкус? — понизил голос Даабас.

— Неблагодарный! Не стыдно говорить такое? — обратился Далма к Даабасу и тут же потянул Габаля за рукав: — Оставайся здесь моим гостем… Господин Хамдан!

Габаль последовал за Далмой, чувствуя, как бездонная пропасть разверзается у него под ногами.

— А бежать отсюда никак нельзя? — шепнул ему Габаль на ухо.

— Боишься, что тебя выдадут? — обиделся Далма.

— Даабас глупец.

— Да, но не подлец.

— Боюсь навлечь на вас беду.

— Если хочешь, — уверенно заявил Далма, — я помогу тебе бежать. Но куда тебе податься?

— Пустыня большая, ни конца, ни края.

33

Габалю удалось бежать только под утро. Когда все спали глубоким сном, он перебирался с крыши на крышу, пока не очутился в аль-Гамалии. Оттуда в потемках он добрался до аль-Даррасы и повернул в пустыню. Когда при бледном свете звезд он дошел до скалы Хинд и Кадри, бороться со сном уже не было сил, он был измотан длительным бодрствованием. Габаль лег на песок, накрывшись накидкой, и заснул. С первыми же лучами солнца он открыл глаза и сразу поднялся, чтобы успеть дойти до горы раньше, чем появятся прохожие. Однако прежде чем он двинулся в путь, взгляд его остановился на месте, где он похоронил Кодру. При виде этого места он вздрогнул, во рту у него пересохло, и, теряя над собой контроль, побежал прочь. Габаль убил злодея, но что-то гнало его от этого места. В голове промелькнуло: «Мы не созданы для того, чтобы убивать, но загубленных нами не счесть». Про себя Габаль удивился, что не нашел другого места для ночевки, кроме того, где закопал убитого! Нахлынуло желание уйти подальше отсюда. Ему нужно навсегда распрощаться с теми, кого он любит, и с теми, кого ненавидит, — матерью, Хамданами, этими надсмотрщиками. Он достиг подножия аль-Мукаттама и в страшном отчаянии повернул на юг к рынку, куда должен был прийти после рассвета. Обернувшись, он долго вглядывался в пустыню и, постепенно успокоившись, произнес: «Теперь нас разделяет пустыня».