Стихотворения - Александр Дольский

начертал ты в холодной мечте?

Вместо этого старые муки

Эгалите, Фратерните и Либерте.

1994

МОЙ МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛ БОЛЬШОЙ

Невесел, невесел, невесел

мой маленький Ангел больной.

Он нынче ушел от невесты

и песен

уже не поет под Луной.

А было - он, взявши гобойчик,

дудя, и дудя, и дудя,

плясал, как охайский ковбойчик,

(такой чек)

такое простое дитя.

И дергал он струны гитарки,

и пел, как хрипой эмигрант.

За взгляд Ангелицы Тамарки

Кошмарки

плясал и плясал, как мутант.

Он серые кудри расчешет

и плюнет на Землю с Луны,

поскольку ни конный, ни пеший,

ни леший

оттуда ему не видны.

Он бросит какой-нибудь камень,

а, может быть, что-то еще.

Ему же своими руками

дал Ленина орден,

а после - по морде

какой-то Никита Хрущев.

Тамарка его - Ангелица

его не умела ценить.

Заставит побриться,

чтоб мог он учиться,

учиться, учиться не пить.

Но он выпивал понемногу-

стаканом, ведром, сапогом.

За Черта, за Бога,

за руку, за ногу

немного в дорогу. Ого!

Ну, в общем, не рок и не блюзы

его довели до беды -

а то, что с распадом Союза

от пуза

страной управляют балды.

Потом Ангелица Тамарка

в ламбаде сломала стопу,

упала лицом на цыгарку

товарка

я очень обжегши губу.

Она не могла целоваться,

А маленький Ангел больной

радировал с ранцевой рации

Франции,

что он без любви под Луной.

Он в кудри пальцами вцепился

и рвал он их, рвал он их, рвал...

Как будто у Даугавпилса

(копил все)

он брал, брал, брал, брал

интеграл.

Такая крутая «лав стори»,

такая новелла, чувак.

Эх, выпьем за Черное море

мы с горя,

там тоже сегодня бардак.

1994

СЧАСТЬЕЛОВ

Возьмешь аккорд - не надо денег...

Возьмешь другой -не надо слов...

Мне говорят, что я бездельник,

а я нормальный счастьелов.

А на дворе стоит Столетье.

Оно, как пьяный управдом...

И дни, как маленькие дети,

сидят за нищенским столом.

Стоит, качается Столетье,

другое рядышком лежит...

Капитализм мне не светит,

и гаснут в доме этажи.

Но я возьму гитару в руки

и скрипну маленьким колком,

и воспою свои разлуки

простым, изящным языком.

И так пленительны аккорды,

и так изыскан легкий слог,

что невзыскательные морды

уйдут и сплюнут на порог.

Народ не любит это слушать,

и люди бьют за это в глаз.

Настроены простые уши

на популярный унитаз.

А я, униженный и гордый,

интеллигентный, как рояль,

беру, беру свои аккорды,

пою, пою свою печаль.

И подойдет среди газона

ко мне какой-то гражданин,

отдаст бутыль «Наполеона»,

и выпью я е6 один.

И Бог пришлет за мной из Рая

девицу, Ангела, дитя...

И я спою ей и сыграю,

и с ней уйду, как жил, шутя.

1994

РЕЙНСКИЕ СТАНСЫ

1.

Представь, в эти чистые тихие городки

я въезжаю почти равнодушно

на чьей-нибудь чистой машине...

и нет о России возвышенных мыслей

и прочей тоски.

Вернусь я, и скоро.

И буду всегда возвращаться отныне.

2.

Поскольку однажды представив...

Да нет же, забудь этот бред!

Хотя те приязни,

которыми здесь одаряют так честно,

весьма затрудняют прощанье,

навязчивый след

в тебе проминая,

как в старом диване хозяин любезный.

3.

Так трудно привыкнуть,

что клетка открыта теперь,

и можно выпархивать старым грачом,

одурев от пространства.

Но я не забуду, поверь,

эту плотную русскую дверь

и бывших крестьян, возведенных

в чины крепостного дворянства.

4.

Свобода. О, как её смысл непонятен и прост

О, как он понятен и сложен,

и как её песни капризны!

Я выстроил к ней потайной

зарифмованный мост,

невидимый стражам моей

криминальной Отчизны.

5.

Они, слава Богу,

читать не умеют и туги на слух.

Но как же прекрасны

Внимаю их ясные лики!

Одни разлетелись по Свету,

с собой прихватив

и детей, и старух.

Другие живут ещё в смуте

по-русски великой.

6.

И мы здесь. Кому-то же нужно...

Но хватит об этом.

В корявой стране по-особому ярок

гармонии свет!

С развалин Империи кто-то

уедет достойным, безумным поэтом,

и там образумится.

Глядь, а Свобода осталась в России.

И больше нигде её нет.

1994

АЛКАШИ

Алкоголик старый Слава

не боялся ни шиша,

не валялся он в канавах

с самогона и ерша.

Он гулял интеллигентно

с перегаром из души.

И ему индифферентно

улыбались алкаши.

Алкаши, алкаши -

днем и ночью хороши,

Только утром мрачны лица,

если нет опохмелиться.

В голове и шум, и звон -

разливай одеколон.

Алкаши, алкаши,

я люблю вас от души.

Дядя Слава жил красиво -

без квартиры и без жен,

Мы с ним как-то пили пиво,

хоть и был он заряжен.

А потом мы для разрядки

взяли белого домой...

Дядя Слава был в порядке,

ну а я-с копыт долой.

Алкаши, алкаши,

днем и ночью хороши.

До одиннадцати, братцы,

как-то нужно продержаться.

Нет стаканов и стола -

пьем в подъезде из горла.

Алкаши, алкаши,

всех бы трезвых придушить!

Если не было у Славы

за душою ни гроша,

он любую пил отраву

и любого пил ерша.

Пили вместе мы лет десять,

было Славе хоть бы хны.

Слышал - он погиб в Одессе,

выпив три стакана хны.

Алкаши, алкаши,

много здесь людей больших.

Капитан есть и писатель,

академик есть и врач ...

Ох, российский обыватель,

ты за них чуть-чуть поплачь.

Алкаши, алкаши,

догорел огонь души.

1995

ЕСЛИ ЖЕНЩИНА ВХОДИТ В ТВОЙ ДОМ

Если женщина входит в твой дом,

потеснись, уступи ей просторы,

где болезни, чая, разговоры,

споры, слезы - своим чередом,

если женщина входит в твой дом.

Приготовь свое сердце к трудам,

если ты удостоился чести -

быть хоть сколько-то рядом и вместе,

если стерпятся Рай и Бедлам,

приготовь своё сердце к трудам.

Если женщина входит в твой дом,

приготовь свое сердце к разлуке...

Позабудь про вино и науки,

стань прозрачным, как день за окном,

если женщина входит в твой дом.

Подчинись и глазам, и речам...

Ну хотя бы сначала для вида...

Ты узнаешь, что боль и обида

исчезают всегда по ночам,

уступая губам и плечам.

Расскажи ей, как можешь,

про то, что печалит тебя и тревожит,

что ты чувствуешь сердцем и кожей,

про Шопена, про джаз и Ватто,

Если что-нибудь помнишь про то...

Если женщина входит в твой дом,

может быть, она послана Богом,

и жилье твое станет чертогом,

и отныне ты к тайне ведом...

Если женщина входит в твой дом...

1995

МАТЬ СОЛДАТА

В декабре погиб в Ичкерии солдат

от свинца ли, от чеченского ножа.

Он не знал, что не воротится назад...

Удивленный на спине в грязи лежал.

Мать узнала, онемела. И без сна

потекло житье, как черная река.

Но ни разу не заплакала она -

очи высушила смертная тоска.

И приехал к ней однажды генерал,

и медальку ей красивую привез.

О войне ей о чеченской рассказал,

выпил горькой и расстроился до слез.

Отомстили мы за сына твоего!

Сто чеченцев в свою землю полегли!

Мать солдата не сказала ничего,

только слезы её тихо потекли.

Налила ему печалицы в стакан.

Видно, ты не поумнеешь, генерал!

Сотня женщин - и у каждой был пацан,

значит, двести ты, не сто, поубивал.

Эту весть ты понапрасну мне принес...

А теперь езжай обратно поскорей!

Ей на сына не достало горьких слез,

но хватило на чеченских матерей.

Пой песню, пой!