Артамошка Лузин - Кунгуров Гавриил Филиппович

— Нет.

— Лючи, — поправила его Агада.

Панака задумался:

— Нет! Лючи в тайге не живут.

— Медведь, — вставил Одой.

— Нет.

Так никто и не угадал. Тогда Панака разъяснил:

— Самый хитрый зверь — белка.

Все удивились. Панака пояснил:

— Белки, как и люди, есть хитрые, хитрее десяти лисиц.

И Панака начал рассказывать о хитрых белках:

— Белка всяко хитрит. Кто ее учит и как она знает, что ее охотник по следам ищет, — этого я не скажу. Охотник, который след белки понимает, тот ее добудет, а который не понимает, всегда пустой в чум вернется. Старая белка, та по кругу ходит. Встанет утром и сделает вокруг дерева след; вечером придет — опять след в след этот же круг сделает. Придет охотник, посмотрит и скажет: «Куда-то девалась», — и уйдет. Есть белка еще хитрее: из своего дупла выйдет, с дерева вниз поглядит и на снег не сойдет — она по деревьям скачет, десять или больше деревьев проскачет, а тогда на снег прыгнет и тропы разные делает во все стороны — охотника путает. Обратно в дупло — опять по деревьям скачет. Тут охотник должен глазами сильно искать.

— Как искать? — не утерпел Чалык. — Ведь она по дереву скачет, следов нет!

— Эх ты, мужичок! А ты смотри на снег и увидишь на нем шишки, веточки, иголки — на снегу их хорошо видно. По ним и иди — это белка, прыгая, набросала.

Чалыку стыдно стало, как это он не догадался. Панака продолжал:

— Как весна придет, белку бить нельзя — шкурка плохая. Она тогда не хитрит, без всякой опаски ходит на глазах охотника и даже с ветки смеется в глаза и облезлым хвостом машет.

— Я ее, хитрую, убью! — похвастал Чалык.

— Расскажу еще про лося, — перебил Чалыка Одой. — Однажды вышел храбрый охотник на охоту. Лучше этого охотника и в тайге не было. Видит, огромный лось стоит, рогами о дерево шоркается. Выдернул из колчана охотник самую лучшую стрелу, натянул тугую тетиву. Взвилась стрела, молнией ударила лося в бровь и отскочила, разломившись на две части. Лось стоит по-прежнему шоркается о дерево. Схватил охотник вторую стрелу, заветную, с железным наконечником, и прицелился прямо в сердце бесстрашному лосю. Опять молнией блеснула стрела, ударила лося под лопатку, отскочила и разлетелась на три части. Все стрелы погубил тот охотник, а лось стоит, о дерево шоркается, страшные глаза его искры бросают, а из ноздрей пар валит и собирается в тучи темные над лесом. Лось стоит, охотник дрожит от страха. Вдруг лось взревел, да так, что ветки с деревьев посыпались и вершины деревьев закачались и заходили, как в бурю. Кинулся лось на охотника. Испуганный охотник бросил лук да на дерево. Лось поднял голову, разбежался да как ударит лбом о дерево! Закряхтело дерево, повалилось на землю, а охотник успел уцепиться за вершину другого дерева. Посмотрел лось, а человек опять на дереве сидит. Сшиб лось и это дерево охотник опять успел уцепиться за вершину другого дерева. Лось повалил множество деревьев, сделал целую просеку, а человека сбить не мог. Заплакал лось от горя, упал и скалой огромной сделался. Скала та называется Лосиной Головой, ее видно, когда поднимаешься на Горбатую гору… Не знал тот охотник, богатырь храбрый, что лось был священный. С тех пор эвенки стали сильнее лосей, но счастье эвенков лось унес с собой и схоронил под той огромной скалой.

— Сказка! — вскрикнул Чалык. — Это сказка!

Одой не соглашался. Чалык вскочил и подбежал к Панаке:

— Сказку он говорил? Сказку?

Панака усмехнулся:

— Так было давно, теперь сказкой стало.

Буря не переставала выть, злобно хлестать по чуму. Люди молча ложились в свои спальные мешки. Панака рассмеялся:

— Чалык, косичку береги — больше изо льда вырубать не буду.

Сказал — и сам в страхе подумал: «Может, и верно злой дух в наш чум поселился? Не было бы несчастья».

Он вытащил из сумки деревянного божка и положил его под голову. То же сделали и все остальные. Только Талачи не могла отыскать своего божка, кряхтела и долго шарила в мешке. Тыкыльмо ощупью нашла голову Чалыка. Распустила ему косичку, гребнем из оленьего рога расчесала, заплела вновь и собрала ее в пучок на макушке, завязала этот пучок кожаной тесемкой, приникла своей щекой к щеке Чалыка:

— Теперь не примерзнет. Ложись, сынок…

Она села у костра на корточки и вновь стала думать о ярком солнечном закате, о синем мглистом снеге, о белом, как молоко, небе…

К утру буря внезапно утихла. Выбраться из чума люди не могли: он утонул в снегу. Одой и Чалык стали делать выход. Они с трудом открыли кожаный полог — перед ними толстой стеной высился снег. Костяными ножами они резали снежные кубики и клали у входа в чум ровной стенкой. Когда выкопали яму, увидели синее небо, обрадовались. Первым вылез из снежной ямы Одой. Чалык подавал ему снежные кубики.

К полдню чум откопали и поставили на новое место. Панака, Одой и Чалык быстро собрались на охоту. Сначала от чума шла одна лыжная дорожка охотники шли след в след, а потом потянулись три дорожки. Панака пошел к Большому ручью, Одой — к Черному камню, а Чалык — к Утиному озеру.

До вечера охотники гонялись за белкой. Чалык, отыскав дупло белки по следу или по другим приметам, ударял посохом по стволу дерева. Белка высовывала хитрую мордочку и испуганно смотрела вниз. Чалык бил посохом по стволу еще сильнее, и белка высовывалась из дупла. Тогда он прицеливался и стрелой с тупым наконечником метко попадал в голову белки. Распластавшись в воздухе и взмахнув пушистым хвостом, добыча падала к ногам охотника. Шкурки сдирал Чалык умело, осторожно. Тушки бросал собакам.

…Солнце уже садилось за черную гору. Тайга погружалась в полумрак. Деревья глухо шумели. Охотники сошлись в условленном месте. Больше всех добыл Панака. Чалык отстал от Одоя только на три шкурки. Одой недовольно рассматривал свой лук и что-то бормотал себе под нос.

В чуме пахло прелой шкурой, густой пар от котла плавал темным облаком и садился на шесты, постели, шкуры черными капельками. У очага хлопотала Агада. Она варила для охотников вкусный ужин — рыбу с корешками, запасенными еще осенью.

Чалык с достоинством настоящего охотника вошел в чум, сбросил сумку со шкурками, важно сказал Агаде:

— Зайца я на ужин добыл.

Агада вытащила тушку зайца, острым ножом распорола ему живот. Печенку зайца она ловко посадила на острие своего ножа и подала Чалыку. Сердце зайца Агада отколупнула пальцами и съела сама. Чуть-чуть подмерзшее, оно вкусно похрустывало на зубах. Чалык с гордостью посмотрел — Агада улыбнулась ему и опустила глаза. Тушку зайца она быстро разрезала на куски по числу мужчин и бросила в котел, где давно кипела в густом наваре рыба.

Чалык подумал: «Как быстро бегают руки Агады! Вкусный будет ужин». И, проходя мимо нее, он слегка прикоснулся своей щекой к ее щеке. Агада встрепенулась, глаза ее вспыхнули, прищурились ласково и нежно, ниточки-брови слегка вздрогнули. Она смутилась и так стремительно бросилась к котлу с большой деревянной ложкой мешать варево, что Панака испуганно крикнул:

— Ой, ой, хозяйка, не переверни котел, а то все будем сыты!

За ужином мужчины разговаривали мало: каждый занялся своим куском. Ели не торопясь, из котла черпали большими чашками; охотничьими ножами раскалывали кости, высасывали горячий мозг.

Панака вытер руки о кожаные штаны, рукой погладил живот:

— Когда мясо попадает в живот, то рыбу он принимает плохо. Лисица, поймав птицу, не охотится за мышью. Надо мяса больше запасать.

Одой сказал:

— Следы оленей диких видел.

— Где? — Глаза Панаки беспокойно забегали.

— За Черным камнем снег ископан, помет от большого стада чернеет.

— За Черным камнем добыча плоха, там с подветренной стороны не зайдешь.

— По гладкой скале и горный козел не спустится, — согласился Одой.

Панака знал хорошие места для охоты. Решили идти за Каменный перевал.

С вечера подготовили все, с чем идет охотник в тайгу. Собак-загонщиков Одой привязал на ночь к деревьям короткими веревками, корма им не дал, чтоб злее были, когда будут загонять зверя.