Довлатов - Валерий Попов

Задерганный и ироничный в городе, в армии Довлатов загрустил, расчувствовался, оказался добрей, мудрее, чем раньше, думал о себе сам. И наверное, надо благодарить судьбу за такой прилив душевности — без сильных эмоций, хоть и часто скрываемых, сочинения Довлатова не обрели бы того успеха, который их постиг.

«Мама мне пишет толстые, уморительно смешные письма, и я без нее скучаю».

Хорошо для писателя — иметь таких талантливых, добрых, все понимающих родителей!

«Кстати, Ася работает. Ее точно восстанавливают в ЛГУ. Она пишет, что серьезно занимается. Если это так, то я с ужасом убеждаюсь, что во всем виноват я…»

Впрочем, если вглядеться тщательней в жизнь Аси, особенно в те годы, когда он служил, можно прийти к выводу, что и она кое в чем виновата.

«…Шлю еще стихи:

СОЛДАТЫ НА ТАНЦАХ В КЛУБЕ

Девушки солдат не любят,Девушки с гражданскими танцуют.А солдаты тоже людиИ они от этого тоскуют.

У стены стоят отдельной группойМолодые хмурые мужчины,А потом идут пешком из клубаИли едут в кузове машины.

И молчат, как под тяжелой ношей,И молчат, как после пораженья,А потом в казарме ночьюОчень грязно говорят про женщин.

Я не раз бывал на танцах в клубе,Но меня не так легко обидеть,Девушки солдат не любят,Девушек солдаты ненавидят.

Крепко обнимаю. Жду писем».

Сентябрь 1962 года. Коми АССР — Ленинград:

«Дорогой Донат!

Чтоб загладить впечатление от предыдущего стихотворения, посылаю два стишка. Может быть, тебе будет затруднительно их читать, т. к. много специфических слов. Но, надеюсь, разберешься. Первое, про контролера.

Я — контролер, звучит не по-военному.Гражданская работа — контролер.Я в караулке дожидался сменногоИ был я в караулке королем.

Топилась печь, часы на стенке тикали,Тепло в тридцатиградусный мороз,А ночь была в ту ночь такая тихая,А небо было белое от звезд.Мы пили чай из самовара медного,А сменный мой чего-то все не шел.Мы дожидались три часа, а сменногоУбили бесконвойники ножом.

Я — контролер, гражданская профессия.Бухгалтер с пистолетом на боку.Порой бывает мне совсем не весело,И я уснуть подолгу не могу».

Осень 1962 года, Коми АССР — Ленинград:

«Дорогой Донат!

Большое спасибо за подробный и очень дружеский отзыв о стихах. Я почти со всем согласен, кроме мелочей. Но не буду этим загромождать письмо. Дело втом, что все, что здесь написано, чистая правда, ко всему, что написано, причастны люди, окружающие меня, и я сам. Для нас — это наша работа. Я скажу не хвастая, что стихи очень нравятся моим товарищам.

Раньше я тоже очень любил стихи и изредка писал, но только теперь я понимаю, насколько не о чем было мне писать. Теперь я не успеваю за материалом. И я понял, что стихи должны быть абсолютно простыми, иначе даже такие гении, как Пастернак или Мандельштам, в конечном счете, остаются беспомощны и бесполезны, конечно, по сравнению с их даром и возможностями, а Слуцкий или Евтушенко становятся нужными и любимыми писателями, хотя Евтушенко рядом с Пастернаком, как Борис Брунов с Мейерхольдом.

Я пишу по 1-му стиху в два дня. Я понимаю, что это слишком много, но я довольно нагло решил смотреть вперед, и буду впоследствии (через 3 года) отбирать, переделывать и знакомить с теми, что получше, мирных штатских людей.

Но тем не менее я продолжаю мечтать о том, чтоб написать хорошую повесть, куда, впрочем, могут войти кое-какие стихи.

Ты обратил внимание на то, что о разных страшных вещах говорится спокойно и весело. Я рад, что ты это заметил. Это очень характерная для нас вещь. Стихи очень спасают меня, Донат. Я не знаю, что бы я делал без них. Посылаю тебе еще парочку. Это будет уже четвертая партия. Жду отзывов с громадным нетерпением. Очень прошу в Ленинграде из знакомых никому не рассказывать и не показывать стишков. Ладно?

Дальше, Донат. Мама, Аня и супружина часто пишут мне утешительные письма о том, что, мол, мы все тебя любим и понимаем, как тебе тяжело, ты, мол, среди нас жив и т. д. Я бы не хотел таких писем от тебя. Дело в том, что я доволен. Здесь, как никогда, я четко “ощущаю”, “чувствую” себя. Мне трудно объяснить. Я постигаю здесь границы и пределы моих сил, знаю свою натуру, вижу пробелы и нехватки, могу точно определить, когда мне недостает мужества и храбрости. Меня очень радует, что среди очень простых людей, иногда кулачья или шпаны, я пользуюсь явным авторитетом.

Я правду говорю. Мне приходилось одним словом разрешать споры, грозящие бог знает чем. Иногда мне случалось быть очень беспомощным и смешным, но, кроме добродушной насмешки и совета, я ничего не слышал от этих людей. Я знаю, что это потому, что я стараюсь быть всегда искренним. Кстати сказать, это, кажется, главное.

Логика и закономерность есть во всякой вещи. Мол, жизнь наверняка должна была быть затронута чем-то вроде того, что сейчас происходит. Иначе быть не могло.

Донат! Извини. Я писал пьяный маленько».

…Хоть и у «пьяного маленько», у него всегда одна и та же цель — литература. Мысли не только о том, как писать, но и для кого? В какой тональности? Где та «веселая компания», для которой он станет любимым и своим?

«…Написал я 4 рассказа. До этого несколько раз начинал повесть, да все рвал. ЕЩЕ РАНО… Помоги Асе с устройством на работу. Ее точно восстанавливают в ЛГУ… Надеюсь в связи с ухудшением маминого здоровья побывать в Ленинграде… в письмо вложи пустой целлофановый мешочек. Из них мы делаем вечные подворотнички, чтобы не менять их каждый день. Не уверен только, что эти мешочки можно найти в Л-де.

Три года готовь организм к грандиозной пьянке по случаю моего приезда. Все веселье трачу на письма маме… Одно письмо даже написал по-армянски…

МИГУНЬ

“Скорей бы в драку, а то комары закусали”.

Это наша пословица.

Мигунь. Мигунь. опасный городишко.Пойдешь один — не соберешь костей,На танцы надо брать с собой кастетДа острый нож совать за голенище.

А я был храбр, мне было все равно,Меня за это уважала охра.Мне от рожденья было суждено,Не от ножа, а от любви подохнуть.

Пойми, Донат. Я совершенно искренне говорю, что я не только не считаю себя поэтом, но даже не думаю, что это дело будет со мной всю жизнь. Просто сейчас стихи меня выручают, и еще они нравятся ребятам.