Реликт - Василий Головачёв

Танк стоял. В кабине все спали, кроме Сташевского. Прожекторы были выключены, тем не менее какой-то сероватый отсвет лежал на пульте и футлярах приборов. Танк застыл носом вниз на покатой вершине гладкого вала, уходившего в иззубренную пиками скальной гряды темноту. Впереди шел еще один вал, тускло отсвечивающий золотом. Вал был сложен из трех слоев лавы и казался отвесным. Сташевский выключил освещение кабины, и тогда над этим складчатым валом встало серебристое облако вкрадчивого рассеянного сияния…

— Город? — шепотом спросил Грехов.

Сташевский оглянулся, привычным жестом пригладил жесткий ежик волос и уступил кресло водителю. Тепло его рук согрело полукольцо штурвала, и Грехов почувствовал себя уверенней.

Танк нырнул в выбоину, перевалил бугор и устремился вверх по базальтовому вздутию. Подъем тянулся долго, почти равномерный и не слишком крутой, как показалось вначале. Еще не добравшись до вершины вала, они увидели отдельные «строения» Города. Машина въехала на широкую рыхлую полосу, окаймляющую Город по периметру, и замерла.

За полосой шел прозрачно-стеклянный лес… нет, не лес — стена льда, рассеченная частыми трещинами и широкими проходами; стена бугристого, сочащегося тяжелым, серо-серебристым свечением льда. Наиболее сильное свечение шло от подножия стены, выше оно постепенно слабело, и верх стены уже еле светился, словно подернутый сизо-черным пеплом. Проходы в стене, похожие на ущелья, были не уже улиц земных городов и казались покрытыми влажной, посверкивающей чернотой. Издали их можно было принять за бездонные каналы с черной стоячей водой.

Гулкая, настороженная тишина царила в этом странном Городе.

Грехов невольно замер, поглощенный созерцанием дива… Из задумчивости его вывел Молчанов, протиснувшийся между креслом и пультом походного вычислителя.

— Ну что, поехали? — сказал Сташевский.

Танк пересек открытое пространство и оказался у голубоватой стены Города. Тотчас же несколько паутин нырнули к ним с неба, словно возникли из пустоты.

Сначала у Грехова появилось странное и противное ощущение, будто на руках у него по пяти мизинцев. Потом он почувствовал взгляд. В спину или скорее со всех сторон на него глядел некто, обладающий миллионом невидимых глаз; некто, владеющий безмерной мощью; наконец, некто до жути чужой, чье равнодушие, грозное и выразительное, затопило все пространство вокруг… И еще он почувствовал, что их присутствие здесь не нужно и нежелательно этому невидимому хозяину Города.

— Застегните ремни, — решительно сказал Грехов.

На корме и на носу танка выдвинулись ажурные башенки эффекторов. На миг весь купол башенного экрана заволокло радужной пленкой. И вот уже пятисоттонная машина едва касается гусеницами почвы — основной вес машины приняла на себя поддерживающая силовая подушка. Штурвал послушно ушел в паз, «Мастифф» мягко нарастил скорость и вошел в Город.

На первом повороте по непонятной причине вышел из строя автомат магнитных ритмов. Грехов ругнулся сквозь зубы, но танк уже несся по гладкой черноте «улицы», и реактор работал на форсажном пределе, и приходилось манипулировать эффекторами, заменяя автомат, чтобы танк имел достаточную защиту и в то же время достаточное поддерживающее поле; и жутко выл гамма-радиометр, уловивший невесть откуда взявшийся очаг радиации; и еще какие-то посторонние звуки дробились в общей звуковой каше, и все это перебивал липкий, обволакивающий взгляд Города, и поэтому временами казалось, что танк плывет в страшной невесомой тишине, а впереди разверзается адская пропасть — и тогда уж вовсе приходилось полагаться только на чутье да инстинкты…

Свечение серебристо-прозрачных фигур по бокам дороги слилось в туманную полосу, над которой узкой извилистой лентой текла лиловатая река посветлевшего небосвода…

Двадцать километров, больше трех четвертей диаметра Города, танк прошел за четырнадцать минут. Грехов уже начал считать себя героем, но тут из-за очередного поворота вывернулся вдруг одинокий любопытник, подгоняемый изогнувшейся конусом паутиной, — несветящийся, черный, похожий на летящий гроб. Сворачивать было некуда, тормозить — поздно, и Грехов успел только до предела увеличить напряжение защитного поля. Он ожидал тяжелого удара и фейерверка обломков, однако ничего подобного не произошло. При соприкосновении защитного поля с любопытником на его месте вдруг вздулось искристое желтое пятно. Танк кинуло вниз, потом вверх, и обвальный грохот взрыва догнал их уже на повороте.

— Быстрее!.. — внятно сказал сзади Молчанов. А потом Грехову показалось, что он оглох.

Паутина над ними вспыхнула ослепительным белым накалом, поле поддержки танка тут же село, переброшенное на защиту, и «Мастифф» на полной скорости ткнулся в черную массу дороги, зарылся в нее чуть ли не по лобовую броню…

Грехов ощутил себя состоящим из острых углов, мешающих друг другу. Кто-то лез в него, раздвигая углы, и они скрипели и визжали будто металлические. Это настолько поразило его, что он не особенно удивился, обнаружив у себя способность ощущать цветовую гамму. Зеленые огни пульта, например, казались шелковистыми и мягкими, а серебристое свечение Города стало рыхлым, серым и отдавало гнилью…

А потом Город вдруг зашевелился. Огромные «ледяные» фигуры его «зданий» задрожали, неуловимо медленно искажая свои очертания, и стали как бы приближаться, увеличиваться в размерах. Чей-то гулкий стук сердца отдавался в ушах канонадой, и сквозь этот бешеный гул Грехов услышал раскатистый шепот… Все исчезло, все звуки и все мысли, остался шепот, один только шепот…

Он медленно всплывал со дна океана забытья. Наконец вернулась способность слышать, видеть и осязать. Осязать себя почему-то было больно, особенно нос и левую руку. Опасаясь худшего, Грехов скосил глаза вниз. Правая рука была цела, а через ладонь левой проходил рваный неглубокий порез. Нос распух, по-видимому, в этой экспедиции все удары он принимал на себя. Грехов покачал головой и усмехнулся. Ну а остальные?

Сташевский приводил в чувство Молчанова. Диего Вирт лежал в кресле бледный, но спокойный.

— Вот и представь, что ты пролетал бы здесь на антиграве, — пробурчал Сташевский, покосившись на Диего.

Тот пожал плечами и промолчал.

— Каким же образом мы уцелели? — спросил Грехов, пока Сташевский лечил ему нос и руку — на сей раз без обычного ворчания и поучений.

Сташевский будто не